Максим Шахов - В прицеле – Олимпиада
Тут профессор почему-то посмотрел на Мишку Гордеева. И продолжил уже более спокойным тоном:
— Рабов, а точнее — каторжников, на весла стали сажать гораздо позднее, уже в Средние века. К тому времени искусство гребли превратилось в тяжелый и монотонный физический труд. Ведь слово «каторга» раньше означало не что иное, как вид галеры, гребного военного судна. Но средневековые галеры разительно отличались от своих предшественников — кораблей античности. Во-первых, формой паруса. В древности он был четырехугольным, «прямым», как говорят моряки. У средневековых же галер паруса были «латинские», треугольные. А весла! О, это особый разговор! В древности военные корабли имели несколько рядов весел. Чаще всего три. Такие корабли назывались триремами или триерами. Представляете, каким должно быть мастерство гребцов? Каждый из них греб одним веслом и должен был синхронизировать свою работу с работой товарищей спереди, сзади, сверху и снизу. Какие уж тут рабы! И совсем другая картина на средневековой галере. Пять, а то и шесть человек машут одним веслом. О мастерстве и речи нет. Вкалывай по принципу «Бери больше, кидай дальше».
Длинная речь утомила профессора, он стал все чаще прикладываться к кружке.
— Но мы отвлеклись от битвы. В результате атаки греческих триер персы были разбиты и бежали. Воины, которые успели высадиться на берег до начала сражения, поспешно погрузились на корабли, бросив в спешке свой недостроенный лагерь и все имущество. Самой уязвимой стратегической точкой персов был плавучий мост, наведенный ими через пролив Геллеспонт. Если бы грекам удалось его сжечь или разрушить, вся персидская армия оказалась бы отрезанной в Греции. А дома у Ксеркса оставалась империя, которую постоянно приходилось держать в узде силой оружия. Поэтому остатки разбитой эскадры быстренько убрались от Тузлы и направились прямехонько через Черное море в Босфор охранять свой мост.
Поручик, как человек военный, хорошо представлял себе ход сражения. К теории Ксенофонта — Голубева он отнесся со всей серьезностью, как к реальному событию. Впрочем, кое-какие сомнения у него еще оставались.
— Но как же персы не углядели засаду греческих кораблей? Остров-то совсем низкий.
Павел Андреевич поднялся и обвел горизонт широким жестом:
— Ну, во-первых, в то время уровень моря был гораздо ниже и Тузла заметно возвышалась над поверхностью воды. Во-вторых, здесь росли густые кустарники и деревья. А в-третьих, и это главное, греческие корабли были невысокими.
— А мачты?
— В старину на античных кораблях, как, скажем, и на кораблях викингов, мачты были съемными и перед боем обязательно убирались. Так что увидеть корабли из-за острова было никак невозможно.
Постепенно разговор затих. Собравшиеся смотрели на знакомые места новыми глазами. Они представляли себе кипевшее здесь две с половиной тысячи лет назад ожесточенное сражение. Потом поднялись пограничники.
— Спасибо, очень хорошо посидели. И лекция была очень интересной, — поблагодарил Кобзарь профессора Голубева от имени своих подчиненных.
— Вам спасибо. Вино было замечательным, — ответил Павел Андреевич.
— Надо чаще встречаться, — поддержал его Поручик. — Передавай привет капитану Демченко.
Кобзарь буркнул что-то неразборчиво. Видимо, все еще обижался на Поручика за то, что тот так легко его обезоружил. Пограничники ушли.
Поручик не спеша направился к морю. За спиной он услышал скрип песка. Оглянулся. Оказалось, это неразлучные Капа и Липа. Еще дальше с независимым видом околачивался Гордеев. Остальные разбрелись по пляжу. На поверхности моря змеилась лунная дорожка. Луна светила так ярко — хоть газету читай.
Олимпиада подошла к Поручику:
— Спасибо тебе. Классная была рыбка. Завтра еще половим на обед? Я могу помочь.
Поручик отрицательно покачал головой и показал в море:
— Это вряд ли. Вот кто нашим завтрашним пиленгасом пообедает.
Там, неподалеку от берега, выделывала невероятные прыжки пара дельфинов.
— Говорят, что мы когда-то были дельфинами, — сказал Поручик.
— А Плиний Старший утверждал обратное, — сказала Олимпиада. — Он писал: «Дельфины никогда не забывают, что были когда-то людьми».
Поручик нервно повел плечами:
— Он их плохо знал. Или никогда не сталкивался с обученными боевыми дельфинами. А кто этот Старый Плиний?
— Старший, — поправила Олимпиада. — Он был римским историком, натуралистом и флотоводцем. Погиб при извержении Везувия.
— Ну, если флотоводцем, значит, толковый мужик, — одобрил Плиния Старшего старший лейтенант.
В разговор вмешался Гордеев:
— Дельфины играют, значит, будет шторм, — произнес он весомо и с расстановкой, будто с трибуны.
— Вообще-то необязательно, — Голицын внимательно взглянул на облака. — Но сейчас ты прав, шторм будет, и очень сильный. Надо крепить палатки.
И быстро пошел к лагерю.
10. ШТОРМ
Шторм пришел во второй половине ночи, почти под утро. Зюйд-вест сокрушительной силы обрушился на остров. Ураганный ветер срывал палатки. Волны, казалось, перекатываются прямо через остров. Молнии били в море так часто, что не успевала погаснуть одна, как загоралась новая. От грохота можно было оглохнуть. Археологи долго и безуспешно пытались бороться со стихией, потом плюнули, закрепили все, что еще не унесло ветром, и бегом отправились прятаться в казарму к пограничникам.
С рассветом шторм стал утихать. Вернувшись к своему лагерю, беглецы с грустью увидели картину полного разгрома. Профессор Голубев был не на шутку озадачен. Результаты раскопок были если не уничтожены, то изрядно попорчены. Жить было негде. То, что ветер не унес в море, он изорвал. Нужно было ехать в Керчь за новыми палатками, продуктами и оборудованием.
Но, приглядевшись к следам разрушения, Поручик привычным глазом сразу заметил нечто новое, чего еще вчера на берегу не было. На песке, выброшенная на берег, лежала странного вида лодка. Чего-чего, а лодок Поручик за свою жизнь повидал немало. Но эта его удивила.
Длиной лодка была метров семь-восемь. И очень узкой — не больше метра в ширину. К Поручику присоединился только профессор Голубев, остальных, похоже, больше интересовало испорченное имущество.
— Странная лодка, — профессор, казалось, читал мысли старшего лейтенанта. — Знаете, что она мне напоминает? Уменьшенную копию древнегреческого корабля. Как раз такого, о котором я вчера вам рассказывал. Узкого, быстроходного, предназначенного для стремительного плавания. Только не на веслах, а с мощным мотором. Забавное совпадение.
Поручик молча кивнул в знак согласия. Его сейчас больше интересовала не форма лодки и ее сходство с какими-то старинными кораблями, а то, что находилось внутри ее. Там лежало что-то завернутое в одеяло. Точнее, не что-то, а кто-то. Поручик подошел ближе и приподнял край одеяла. Под ним был человек. Мертвый. Черная дырка во лбу красноречиво говорила о состоянии его здоровья. Вокруг входного отверстия отпечаталось кольцо от дула — штанц-марка. Так бывает при выстреле в упор.
— Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! — под нос себе пробормотал Поручик.
Убитого он узнал сразу. Это был один из тех двух насильников, которые пытались затащить Капу и Липу в свою машину. Кажется, сообщник называл его не то Синдбадом, не то Аладдином. И тут старший лейтенант почувствовал, как внутри его напряглась струна. Наверно, нечто подобное испытывает охотничья собака, когда берет след или делает стойку возле дичи.
В носу лодки, свернутая и упакованная, лежала связка розовых резиновых ковриков. Во всяком случае, то, что там лежало, выглядело именно как связка розовых резиновых ковриков. Или пластиковых — кому как больше нравится.
Поручик помрачнел. Он никак не ожидал, что след кровавой истории с взрывом поезда всплывет здесь, на краю земли. Следовало немедленно принять самые неотложные меры, чтобы связаться с товарищами и Старостиным. Поручик начал искать свою сумку. Вовремя принес, ничего не скажешь. Хотя неизвестно, что сейчас творится на дамбе. И как там Тузленок? Старший лейтенант почувствовал беспокойство. Тут его внимание отвлек шум мотора. Со стороны Керчи к острову приближался катер.
Когда он пристал к остаткам причала, с него на расшатанный настил перескочили уже знакомые Поручику братки с Мазепой во главе. С ними прибыл хорошо одетый толстяк с бычьей шеей, ростом пониже Мазепы, но пошире его в плечах. Мазепа что-то негромко шепнул ему на ухо. Взгляд толстяка зашарил по разрушенному лагерю и остановился на Голицыне.
— Это тебя называют Поручиком? — глухим басом просипел толстяк.
Старший лейтенант догадался, что удостоился высокой чести лицезреть предводителя уездной братвы, самого Тараса.
— Ну, я Поручик, — признал старший лейтенант. — А ты Тарас?
