Сергей Зверев - Не жди, не кайся, не прощай
Константин открыл глаза. Закопченный каменный свод и стены без окон свидетельствовали о том, что он находится не где-нибудь, а в подвальном помещении. Тепло шло от костерка, разведенного в заляпанном цементом корыте. В мерцании языков пламени Константин увидел бомжа, сидевшего у костра. Лицо и голова его казались облепленными клочьями паутины, однако на самом деле это были просто пегие, свалявшиеся волосы. Заурядный нос картошкой, испачканный сажей лоб и неожиданно ясные глаза завершали портрет бомжа, которому было лет пятьдесят или около того. Молодежные кроссовки и джинсы смотрелись на нем странновато, зато немнущийся кримпленовый пиджак старомодного покроя был в самый раз. Устроившись возле разведенного костерка, бомж на нем пек яблоки, насаженные на электрод.
– Где мы? – спросил Константин хрипло.
– В жопе, – просто ответил бомж.
Надо полагать, это была шутка, в которой, как это частенько бывает, имелась доля правды. Одежда на Константине была перепачкана, обувь облеплена глиной, лицо и руки в крови. Тот еще типчик! Стоит появиться в таком виде на улице – и мигом загремишь туда, откуда с таким трудом вырвался. Никакие деньги не помогут.
Деньги… Деньги?! Спохватившись, Константин запустил руку под куртку и с облегчением нащупал там заветную пачку баксов.
– А где остальные? – спросил он, продолжая лежать на чем-то мягком.
– Ты о ком? – удивился бомж.
– О дружках твоих, – пояснил Константин. – Не один же ты живешь? Как-то тихо тут у тебя.
– Ты думал, тебя с оркестром встречать будут?
– С оркестром, как я понимаю, провожают. Но лично я похоронного марша пока не слышал. Значит, живой.
– Живой, – подтвердил бомж. – Но еще немного, и на арматуру напоролся бы. Повезло тебе.
– Это ты меня сюда приволок?
– Ну, я. Не помнишь, что ли? Здорово же ты нализался…
– Я не пил, – возразил Константин. – От мусоров удирал.
– Да, им лучше не попадаться, – согласился бомж. – Хуже разбойников с большой дороги. Поймают, обдерут как липку да еще звиздюлей навешают… Яблочко хочешь?
– Давай.
Константин сел, поймал брошенное яблоко, откусил и, морщась от горячей мякоти, стал осматривать подвал, освещенный почти бездымным трескучим пламенем. Костер полыхал под дырой в бетонных плитах, черной, как окаймляющие ее пятна сажи. Пол был тоже бетонный, захламленный по краям, зато дочиста выметенный в центре. Всевозможная кухонная утварь была аккуратно расставлена на застеленных клеенкой ящиках, тряпье висело на протянутой через подвал проволоке, имелась в подвале вполне приличная гитара, стопка книг и даже магнитофон с вывалившимся динамиком. Владелец всего этого добра восседал на ярком надувном матраце, а ложем Константину служил кусок поролона, сыроватого, но относительно чистого и мягкого. Устроившись поудобнее, он повертел в пальцах черенок от яблока и сказал:
– Странный ты какой-то мужик. Вместо того чтобы обобрать, к себе притащил, яблоками кормишь… Ангел-хранитель прямо.
– Ну это вряд ли, – откликнулся бомж. – Был бы я ангелом, у меня бы башка не чесалась, а так чешется за милую душу. – В подтверждение своих слов он поскреб макушку. – Логично?
– С логикой у меня сейчас не очень, – признался Константин.
– У меня тоже, и не только сейчас. Скорее всего, я сумасшедший, но не буйный, так что опасности для окружающих не представляю. Правда, фамилия подкачала. Если человек утверждает, что он сумасшедший, а потом представляется Романовым, да еще Николаем, то неизбежно подозрение, что он страдает манией величия. Но я действительно Романов. Его сиятельством не обзывать, ниц не падать, обращаться по имени и на «ты».
– Очень приятно, – церемонно наклонил голову Константин. – В таком случае я Костя. Вопрос можно?
– Только не про отречение от престола, – улыбнулся Романов.
– Почему ты называешь себя сумасшедшим?
– Меня не привлекают деньги, карьера, власть, социальное положение. Все это у меня было, но я предпочел вести жизнь бездомного бродяги. – Рассуждая вслух, Романов нанизывал на прут сморщенные яблоки, приобретенные явно не в супермаркете. – Быть бомжем мне нравится, а преуспевающим бизнесменом – нет. Поскольку это идет вразрез с общепринятым пониманием смысла жизни, приходится констатировать, что я ненормален.
Они долго болтали о том о сем, а потом, почувствовав доверие к собеседнику, Константин выложил свою историю как на духу. Он полагал, что, услышав его рассказ, Роман будет потрясен, но тот уже дремал, уронив голову на колени.
– Спишь? – огорчился Константин.
– Хмырг? – всхрапнул Романов.
– Вот именно, что «хмырг», – беззлобно передразнил его Константин. – Одни междометия, а слов нет.
Застегнув куртку под горло, он улегся на поролоновое ложе, сунул руки в карманы и свернулся калачиком. Ему снился не побег, не тайга и даже не отчий дом, куда ходу не было. Виделось ему высокое, чистое небо, наполненное голубизной и золотом солнечного света. То, чего ему так не хватало той промозглой, пасмурной осенью…
Выбравшись утром из подвала, Константин обнаружил, что находится на обширном пустыре, где недавно снесли несколько старых домов и начали возводить новую многоэтажку. Видимо, деньги у заказчика внезапно закончились, потому что стройплощадка была совершенно безлюдной, если не считать Романова, который рыскал по округе, собирая в мешок все, что хотя бы отдаленно напоминало лом цветных металлов. Больше никого тут не было. Даже вездесущие вороны куда-то подевались, словно вымерли.
Мысль о них навела Константина на другую.
– Тут у тебя как в царстве мертвых, – сказал он Романову, поздоровавшись.
Тот насмешливо посмотрел на него из-под козырька синей бейсболки.
– Веришь в загробный мир, в переселение душ?
Константин пожал плечами.
– Во что-то же надо верить.
Романов ткнул пальцем в кучу находок и предложил:
– Полюбуйся на этот утиль. Даже когда его переплавят, чайник никогда не станет прежним чайником, а вилка – вилкой. Ты полагаешь, что для биомассы, именуемой человечеством, придуманы какие-то особые законы?
– Но чайник все-таки переплавят, – упорствовал Константин.
– Если найдут и отправят в печь, – сказал Романов. – Но даже в этом случае он ничего не будет знать о своем так называемом перерождении.
– Мы не чайники!
– Ты уверен, что это дает нам какие-то привилегии?
Константин почувствовал себя так, словно взялся читать проповедь о вечной жизни, а его ткнули носом в останки дохлой кошки. Обиженно сопя, он умылся, до блеска выскоблился одолженной бритвой и стал прощаться с Романовым, который, прежде чем равнодушно отвернуться, помахал рукой:
– До переплавки!
Почему-то этот эпизод крепко засел в памяти. С тех пор Константин много размышлял над словами Романова и, как это ни обидно звучало, был вынужден признать правоту философствующего бродяги.
Мышцы, интеллект, память, волю – все это и многое другое приходится тренировать и развивать, добиваясь совершенства. Неужто с душой дело обстоит иначе? Не может быть. Иначе загробный мир давно бы оказался перенаселенным миллиардами и миллиардами бессмертных душ, не сделавших никаких выводов из предыдущих жизней.
Во всяком случае, Константин считал так. И не верил в то, что лично он заслужил право на вечность.
Выйдя из ступора, он снова набрал номер Марии. Приятный, но какой-то механический женский голос сообщил ему, что абонент не может принять его звонок.
Почему не может? Означает ли это, что Мария вычеркнула его из списка людей, с которыми она поддерживала связь? Выходит, ни любовью, ни даже просто симпатией тут не пахло. Мария решила использовать Константина, вот и все. Убить двух зайцев одним выстрелом. Обзавестись непритязательным любовником и недорогим киллером по совместительству. А когда дело будет сделано, можно повесить убийство мужа целиком на Константина и отправить его на нары.
– Дудки, – пробормотал он, стискивая мобильник так, что костяшки пальцев на его жилистой пятерне побелели, словно подернутые инеем. – Шалишь, шалава. Я на твои заманухи не поведусь, не надейся. Сама разбирайся со своим Степчиком.
Не знал, не ведал он, что ни с кем Мария Плющ уже разбираться не в состоянии. Когда Константин пытался дозвониться ей, она безучастно сидела внутри своего искореженного автомобиля, уронив разбитую голову на руль. Ее глаза были широко открыты, несмотря на стекающую по ним кровь. Вывихнутые руки свисали между согнутых ног, из проломленной грудной клетки не вырывалось ни звука, ни дыхания.
Свидетелей аварии не было. Никто не видел, как «БМВ», потеряв управление, на полном ходу врезался в стоявший на обочине бульдозер. Сидевшая за рулем женщина скончалась от множественных травм, не приходя в сознание. Произошло это ранним утром. По всей видимости, гражданка Плющ не обратила внимания на знак объезда и выскочила на отрезок шоссе, где велись дорожные работы. Сами рабочие тогда на месте происшествия отсутствовали, потому что всех их неожиданно перебросили на другой объект. По причине отсутствия свидетелей следователь классифицировал смерть гражданки Плющ как результат нарушения правил дорожного движения. А раз так, то экспертиза проводилась спустя рукава, для проформы, и не выявила ранений, нанесенных покойнице примерно за час до столкновения. И бог с ними, с дополнительными ранениями. Супруг покойной, полковник ФСБ Плющ, на тщательном расследовании настаивать не стал, смахнул с лица скупые мужские слезы и стал жить-поживать дальше, поминая любимую супругу дважды в году: в день ее рождения и ухода из жизни.
