Сергей Самаров - Риск – это наша работа
– Плохо у нас с трубами, Шерхан Алиевич… – чуть не виновато сказал заместитель. – Я уже чуть все провода не оборвал, с Москвы не слезаю…
Министру начали докладывать в подробностях, но Шерхан почти ничего не слышал, хотя и делал машинально заметки в рабочем блокноте. Создавал видимость деловой активности. А мысли как клеем обмазанные.
– Хорошо. Я завтра буду сам звонить, выяснять… Все свободны.
Выходят медленно. Переговариваются. На него посматривают. Заметили резкую перемену в лице. Хотя сам он считает, что умеет собой владеть в любой ситуации. Сейчас он повышенного внимания к себе не заметил. И даже не заметил, как остался один. Неожиданно это открылось. Но в себя тоже не привело. И несколько минут Шерхан сидел, переживая подошедшую растерянность, смотрел в стол перед собой. Хмурился. И опять думал, не заподозрил ли кто в этом звонке подвоха? Потому что все знают брата своего министра. Самое уязвимое место для удара по Шерхану.
Может статься, что заподозрили. Но как их проверить? Проверить невозможно. Все будет ясно только тогда, когда в ночное время раздастся стук в ворота. Не звонок, а обязательно стук. Настойчивый. И звук будет не совсем обычный. Так только прикладом бьют. И двор будет уже окружен…
Шерхан подошел к окну. Там, внизу, много света. Больше, чем во всем остальном городе. Специально светят ярко, чтобы никто не вышел на открытое место с черной мыслью. И Батухан чтобы тоже не вышел. Но он не выходит, чтобы гранатомет на чужое здание поднять.
* * *…Последний разговор с братом вспомнился.
– Уеду без возврата… И будешь, Шер, ты тогда жить спокойно. Будешь спать спокойно. А то, вижу, совсем изнервничался, извелся от ожидания… Покоя тебе нет от того, что я до сих пор жив. Скажи, рад бы был, если б меня убили? Рад?…
– Бату… Что ты говоришь…
– И мама каждый раз твердит, как я тебе мешаю. Как бы ты хорошо жил без меня…
– Не унижай меня. Я же мужчина!
– Мужчины с нами…
Но это уже не сказано… Это уже репликой уронено на выдохе. Совсем неубедительной репликой, потому что сам Батухан в своих словах не уверен. Он давно отчаялся в деле, которое когда-то начинал со светлыми глазами. Свет закрылся тучами быстро. Не успел солнцу порадоваться всласть. Кто больше всех о свете говорил, тот тучи и привлек. Сами пригнали. Все и всегда так в мире устроено. Если есть действие, будет и противодействие. Сейчас, годы спустя после первых дней, взгляд Батухана потемнел, посмурнел. И сам он другим стал.
Брат когда-то в школе литературу преподавал. Детей учил честными быть. И сам старался честным быть. Гордость в людях любил и никогда никого не унижал. Говорил, что если сильный унижает слабого, то унижает сам себя, свою силу унижает и становится от этого слабее. И брата учил. Шерхан брата на восемь лет моложе. Отец умер. Старший за отца в семье остался. Больше братьев нет. Только сестры. Их мама воспитывала. Шерхана – брат. А потом, став взрослыми, они оказались так далеко друг от друга…
* * *Охранник оторвал от мыслей. Постучал в дверь, вошел без приглашения.
– Шерхан Алиевич, машина стоит… Позже опаснее будет ехать.
– Я выхожу.
Под взглядом охранника он проверил сейф, дернув пару раз за ручку-штырек, закрыл на ключ ящики письменного стола, хотя отлично знает, что к этим ящикам подходит ключ от любого другого такого же стола и действия его лишены смысла. Со вздохом переложил со стола бумаги в портфель, словно собирался всю ночь работать над ними. Это привычка. Даже перед охранником следует поддерживать имидж очень занятого и очень трудолюбивого человека. Охранник скажет другому охраннику, расскажет между делом жене и соседу. Сформируется мнение в народе. Шерхан старается, чтобы мнение о нем было хорошее. Это входит в его планы. Пост министра – день сегодняшний. Но впереди и завтрашний и послезавтрашний день. Шерхан еще достаточно молод, чтобы иметь силу замахнуться на большее. Время боевиков все равно пройдет. Нужны будут специалисты. Он такой специалист. Он готов претендовать на самую высокую должность.
В коридоре, уже за двойной дверью приемной, ждет второй охранник, милиционер. Так они и пошли по лестнице. Один впереди, посредине министр, позади второй охранник. Неприятностей ждать может любой человек, любую должность занимающий. А если ты на виду, то будь готов к неприятностям вдвойне.
Дверца машины уже открыта. Шерхан без торопливости, но и без промедления устроился на заднем сиденье. Охранник сел рядом с водителем. Второй охранник не едет. Едет только милицейская машина с двумя автоматчиками. Точно так же будет утром, когда они приедут за ним.
Дома охрана своя. Из родственников. Четыре милиционера из тейпа [3] Дзагоевых. Дежурят парами. На этих можно положиться. Хотя, если придут другие милиционеры, трудно сказать, как они себя поведут. Но обычно «приходят» солдаты-внутривойсковики. Или омоновцы из прикомандированных. Батухан осторожен. Он выставляет охрану по периметру квартала. Берет под контроль подъездные пути. Прошлый раз приходил, одну дорогу заминировал – не хватило людей, чтобы там пост выставить. Но предупредил брата, чтобы этой дорогой утром не ехал. Впрочем, предупреждение было лишним. Там, на мине, ночью БТР внутривойсковиков подорвался. Правда, мина была слабенькая, противопехотная. Только колеса БТР порвала и нервы водителю попортила.
Ночной Грозный в самом деле выглядит грозно. Даже самый центр города. На окраинах, где стоят дома уважаемых людей, обстановка спокойнее. Но там и постов больше. Милицейских. На машинах. Дорогу прикрывают. Блокпосты стоят редко, только перед въездом в квартал.
Миновали такой блокпост. Теперь почти дома.
Брат должен быть уже там…
ГЛАВА 2
1
Подполковник Разин специально стучит по полу башмаками. Чтобы его услышали. И идет целенаправленно к двери, из-под которой пробивается, ложась четким вытянутым пятном на пол, свет. Сам собой возник вопрос, почему свет ложится так? Так он может ложиться только в одном случае – если лампочка висит не под потолком, где ей положено висеть, а рядом с порогом. Чего в природе, как правило, не бывает.
Разина слышат. Свет дважды пересекли тени. Словно там, за дверью, готовятся к встрече. Могли бы для приличия и выглянуть заранее. Полюбопытствовать. Не услышать такой звук трудно. Каждый шаг доходит, должно быть, и до противоположного крыла. Школьные коридоры обширные. Когда идет один человек, эхо гуляет. Странно, почему не гуляет эхо, когда здесь бывает множество школьников? Или гулкость шагов – атрибут ночи?
Стук в дверь здесь тоже явился атрибутом ночи. И потому звучит особенно громко, хотя подполковник стучит обыкновенно, без желания напугать властным зовом. Дверь открывается сразу. Наружу. И приходится сделать шаг назад, чтобы дать ей совсем открыться.
Человек за дверью тоже делает шаг назад, но не приглашает, присматривается. Высокий, сухощавый, белобрысо-седой, узкие очки в тонкой оправе. За очками мутно-зеленые, водянистые глаза.
– Добрый вечер, господин Кеслер. Я – подполковник Разин, Российская армия.
Разин умышленно не называет род войск. Для людей с Запада спецназ ГРУ – нечто пугающее. Это близко к набившему всем оскомину КГБ. Или то же самое, что для наших людей – ЦРУ. Пугать сразу ни к чему. Пусть сначала выслушает. Одновременно решается и другая задача. Почему свет из-под двери ложится так странно. Теперь это понятно. На полу в классе стоит какой-то медицинский прибор, похожий на большое перевернутое корыто. Белая глянцевая пластмасса отражает свет лампочки, как зеркало.
– Что вы хотели? – спросил Кеслер на хорошем русском языке, лишь с легким акцентом.
– Я хотел бы переговорить с вами.
За порог австриец по-прежнему не приглашает. Все еще смотрит, соображает: что может понадобиться здесь подполковнику Российской армии?
– Войти разрешите?
– Извините, мы ведем подготовку к монтажу оборудования. Его завтра необходимо будет установить в местной больнице. Оборудование разложено по всему кабинету, и я просто боюсь подпустить к нему постороннего. Мы сами здесь не ходим – летаем. Мы можем поговорить в коридоре?
– Конечно. Прошу вас…
Жест рукой приглашает пересечь коридор, чтобы посидеть на широком подоконнике. Теперь шаги подполковника легки и неслышны, будто он идет по горам во время операции – сейчас никого не надо предупреждать о своем приходе. И на ногах у него будто не тяжелые армейские башмаки, а легкие кроссовки. Звук зависит от того, как ставишь ногу. Господин Кеслер вообще обут в домашние тапочки. Но его шаг более слышим. Шуршит, и задники шлепают по полу.
Кеслер в самом деле сел на подоконник. Не солдат, не подчиненный. Чувствует себя раскованно. У Разина же привычка – когда окно выходит на улицу, не поворачиваться к окну спиной, даже если и стоишь в темном помещении. А сейчас – тем более! – они не в темном помещении. И в таком виде – мишень для любого стрелка. Объяснять это Кеслеру он не стал, но сам занял место в межоконном проеме, где можно прислониться к стене.
