Сергей Самаров - Риск – это наша работа
Прошлой зимой Меченого на Кипре видели. Но пока чиновники из МВД жирные затылки чесали, пока собрались отправить запрос в Интерпол, Дзагоев исчез и опять объявился только весной рядом с родным селом Асамги. С новыми силами. И еще несколько арабов с собой привез. Наемников.
Сейчас у Меченого есть три пленника. Француз и два итальянца. Он не успел их отправить. Когда президента республики выбирали – на счастье Батухана, нашлись опять желающие… Наблюдатели… Жены их дома, наверное, терпеть не могут, взашей гонят. Вот потому в Чечню полюбопытствовать и приехали. Любопытство наказуемо. Он их ждал с радостью, с чистым сердцем. Заранее предвидел, что такие найдутся. И уже выяснил цену каждого, провел деловую конкретную переписку с родственниками. Данные разведки готовит к отправке. В соседнем селе магазин ограбил. Взял только консервы и деньги. Лягушек для француза и макарон для итальянцев не припас. Ясно – в дорогу…
А тут ему новые любители острых ощущений подставляются.
Меченый таких любит. Говорят, рядом со школой, где австрийцы остановились, видели человека Батухана… Разнюхивал, считал людей, определял охрану…
И если в селе Асамги объявили день приезда передвижной амбулатории для приема больных, то весть до Дзагоева непременно дошла. И он готовится…
* * *– Отдыхать до особого… – приказал Разин.
А сам короткими подергиваниями поправил перчатки на руках. Он любит, чтобы перчатки сидели жестко, кисть обтягивали. Тогда ощущаешь, что кулак всегда к удару готов. Это внутренне мобилизует. И обостряет подсознание.
– К австриякам? – полюбопытствовал капитан Ростовцев.
– Да. Пока не спят…
– Попроси их кардиограмму тебе сделать, – посоветовал Паутов. И даже сказал это старательно не мрачно.
– Слонам в зоопарке кардиограммы делают? – Подполковник взялся за дверную ручку.
– Не знаю. В зоопарке не служил. Спроси Парамошу…
Парамонов опять дремлет в прежней позе. Теперь, услышав, открыл глаза и обошелся уже без опрометчивого вскакивания.
– Только если слон официально об этом попросит… – показал, что и с закрытыми глазами все слышит.
Разин усмехнулся:
– В местном зоопарке официальную русскую речь стараются не понимать.
Сказал и вышел, плотно, без обиды, прикрыв дверь. У разведчиков глаз на затылке видит не хуже, чем спереди. Ни разу он при всех не принимал нитроглицерин. Только когда оставался в одиночестве. Или отвернувшись. А они видят. И ставят диагноз. Сердце у подполковника, честно говоря, зажимает частенько. И уже много лет. Он знает, это от перенапряжения. Командировка кончится, отдохнет, снова будет в норме.
Разин вышел на улицу. Морозным холодком поддуло под бронежилет, и он подтянул «разгрузку» на поясе, словно это может согреть.
– Прогуляться решили, товарищ подполковник? – спросил прапорщик на КПП, пытаясь почувствовать себя запанибрата с офицером чужого ведомства.
Подполковник только взглядом ответил. Прапорщик понял, что вопрос ему задавать не следовало, и принял стойку «смирно». Хотя здесь, в части внутренних войск, где спецназ ГРУ оказался на роли квартирантов, армейцы власти не имеют, спецназовцев уважают и побаиваются.
Улица полуразрушенного городка пуста, хотя до комендантского часа еще минут сорок. На перекрестке – БТР, наполовину скрытый тяжелыми фундаментными подушками. Вся Чечня этими фундаментными подушками заставлена. Если начнут строить, сгодятся. На войне же они просто незаменимы. Три подушки ставят одна на другую – стена, которую гранатомет не берет. Три подушки одна на другой – с трех сторон, сверху плита перекрытия – готовый блокпост. Подушки ставят без раствора. Они все равно с места не сдвинутся.
Навстречу попался патруль. Тоже внутривойсковики. Лицо офицера знакомо. Но только лицо. Ни имени, ни фамилии капитана Разин не знает. Кивнули друг другу.
– Далеко собрались, товарищ подполковник?
– Вечерний моцион.
До старой одноэтажной бывшей школы, где поселили миссию «Врачи без границ», – восемьдесят метров. Дверь закрыта. За дверью часовой-мент. Смотрит в окно. Подполковника он знает в лицо. Открыл без вопроса.
– Где твои врачи?
– В левом крыле, товарищ подполковник. В самом конце.
– Не спят?
– Только что курить сюда выходили.
Шаги в пустой школе звучат гулко, эхом отдаются.
Как же зовут начальника амбулатории?
Кажется, Хорст Кеслер… Да, именно так…
2
Брат позвонил не вовремя.
Как всегда…
Совещание еще не закончилось. Серьезный разговор идет. Завтра вместе с премьером идти докладывать президенту о состоянии подачи отопления в городскую теплосеть, поскольку холода, по прогнозам скептиков-синоптиков, в нынешнем году наступят раньше обычного. Они уже наступили, хотя еще и не серьезные. А обещаются вскоре пожаловать в полной силе, небывалой, говорят, для Северного Кавказа. Разговор предстоит тяжелый. Решать следует что-то кардинально. Вопрос, который не считается благополучным даже в благополучных городах благополучных республик. О Грозном же вообще говорить не приходится…
И тут звонок.
Такие звонки всегда выбивают из нормального состояния, не хуже старательного удара кулаком по голове. И сразу голоса в кабинете чуть отдалились. И лица отдалились, заплавали в воздухе.
Казалось бы, мало ли бывает звонков… В день по сотне. А этот выделился. И не только потому, что поздний вечер. Сердце подсказало, что именно брат звонит. Шерхан всегда почему-то безошибочно определяет, когда ему звонит брат. И боится этого звонка. Впрочем, сам виноват. На свое имя трубку «мобильника» покупал. С роумингом. Чтобы в глаза не бросалось, сделал это в Москве, во время последней командировки. Безопасность велела купить трубку на чужое имя. Но довериться чужому нельзя. А рядом не оказалось своего, надежного. С его должностью под рукой только коллеги, всегда готовые ножку подставить. Ждут, когда поскользнешься. Много можно денег на этой должности в карман положить. И для всех этот кабинет лакомым куском кажется. Министр строительства… Если б они знали, какие тут хлопоты…
Рискнул. Купил эту трубку. Сейчас при каждом звонке раскаивается в своем поступке. Но так сделать велела мама. Думала, будет старший сын чаще ей звонить. И она будет знать, как дела у него. Жив ли? Но ей Батухан предпочитает не звонить. Не любит женских разговоров об одном и том же. Он в последние годы жестким стал и колючим. Терпение потерял. Не хочет мать слушать и не дает ей договаривать то, что накипело в больном страдающем сердце. Звонит брату.
Но, говоря честно, Батухан не злоупотребляет. И возможности часто звонить у него нет. Ретрансляторы обслуживают только район Грозного и Гудермеса. До Асамги сил ретранслятора не хватает. А в Грозном брату появляться опасно. Меченого сразу заметно. Портреты его на каждом посту есть. Приезжает ночью, заходит в город через окраины. Предварительно его люди проверяют проходы, чтобы не нарваться на пост. Но посты по ночам стационарные. Бродить по городу русские не будут. Выстрел может мазануть вспышкой по темноте из развалин любого дома. За красно-белым мазком, все знают, следует пуля… Это русские понимают. Не понимают только, что так будет всегда. До тех пор, пока они не уйдут.
Но это другой вопрос…
В этот раз ночь еще не пришла. И – звонок.
– Я слушаю… – Шерхан сделал знак рукой, попросил тишины в кабинете.
– Это я.
– Я понял. У меня совещание. Позвоните мне минут через десять. Я подумаю, что смогу для вас сделать.
Специально сказал строго официально, на «вы», чтобы подозрения не вызвать.
– Через полчаса я у тебя дома буду. Мама как? – Батухан все понял. Он умный и осторожный.
– Хорошо. Я жду.
Шерхан положил трубку и посмотрел на собравшихся.
– Одолела армия со своими просьбами… – пожаловался усталым голосом, откровенно сбивая возможные вопросы с верного направления. – Давайте заканчивать. Время уже позднее. Последний пункт остался. Что у нас с ремонтными трубами?
– Плохо у нас с трубами, Шерхан Алиевич… – чуть не виновато сказал заместитель. – Я уже чуть все провода не оборвал, с Москвы не слезаю…
Министру начали докладывать в подробностях, но Шерхан почти ничего не слышал, хотя и делал машинально заметки в рабочем блокноте. Создавал видимость деловой активности. А мысли как клеем обмазанные.
– Хорошо. Я завтра буду сам звонить, выяснять… Все свободны.
Выходят медленно. Переговариваются. На него посматривают. Заметили резкую перемену в лице. Хотя сам он считает, что умеет собой владеть в любой ситуации. Сейчас он повышенного внимания к себе не заметил. И даже не заметил, как остался один. Неожиданно это открылось. Но в себя тоже не привело. И несколько минут Шерхан сидел, переживая подошедшую растерянность, смотрел в стол перед собой. Хмурился. И опять думал, не заподозрил ли кто в этом звонке подвоха? Потому что все знают брата своего министра. Самое уязвимое место для удара по Шерхану.
