Сергей Зверев - Право выжившего
Многие, придя с воли, несут с собой новорусские взгляды. Это пресечь. Здесь им нет места. Запомните, у порядочного люда закон один, и люд в лагерях и острогах должен быть один – воровской. Так было, есть и будет. В наше время есть возможность жить достойно по нашим законам и есть чем ответить мусорам на беспредел и чем удивить. Думайте, братья, а еще лучше – делайте!»
Но это уже не Гвоздя заботы. У него, чувствует, будет немало забот и на воле.
– Ну что, Полосатик, откидываемся? – усмехнулся Гвоздь и погладил по голове здоровенного полосатого кота.
Держать собственного кота в зоне – большая привилегия. Коту было два года. Подобрали в цехе и привели его зэки, когда тот еще был котенком. Гвоздь, увидев его, сразу понял, что нашел хорошего кореша. Имя дал с намеком – Полосатик, так называют зэков на особом, «полосатом», режиме. И сегодня кот, не видевший в своей жизни ничего, кроме зоны, собирался вместе с хозяином в большой мир.
– Ну все, пора, – Гвоздь взял поудобнее кота и вышел из барака, подставляя лицо первому снегу.
Формальности. Справка об освобождении. Деньги на проезд. Бесполезные слова напутствия командира отряда. И, наконец, визит к «куму» – начальнику оперчасти майору Гамову.
– Садись, Гвоздь, – кивком пригласил Гамов. – Как насчет чайку?
– Благодарствую. Не надо, гражданин майор.
– Правильно. Из рук «кума» ничего брать нельзя. Так?
– Может, и так.
Они сидели друг напротив друга. Люди примерно одного возраста – под сорок пять. Чем-то похожие друг на друга – оба плотного сложения, физически сильные, волевые, уверенные в себе и своей правоте. Привыкшие, как боксеры, всю жизнь драться на ринге. Опер и вор в законе не питали друг к другу добрых чувств, но ценили один другого как опасных и умных противников. Оба жили своими идеями, своей правдой, и у обоих в последнее время эти идеи и правда сильно потускнели, обветшали на ветрах неспокойных времен. Оба считали, что честны перед собой и другими. К рукам Гамова не прилипла за всю жизнь ни одна неправедная копейка. Но и Гвоздь не запятнал себя тем, что поступался воровскими законами в угоду администрации, выторговывая себе какие-то блага.
– Значит, на свободу, – Гамов сложил руки на груди и внимательно разглядывал вора в законе.
– Добавь: с чистой совестью.
– Не добавлю. А не боишься на свободу? Девять лет тут. Прижился. В авторитете. А там…
– Я же не Хилый. Выдюжим.
В прошлом году старого вора Хилого целые сутки искали по всем уголкам, чтобы выдворить на волю. Он умолял оставить его здесь, поскольку не знал, что с ней делать, с враждебной ему волей. Он боялся ее. И она оправдала его самые худшие ожидания. Там было слишком больно, суетно, серо. Через два месяца он прибыл снова. Пробыв на воле неделю, демонстративно, чуть ли не на глазах у всех, залез в сумку в троллейбусе и получил новый срок.
– Девять лет, – задумчиво повторил майор. – От звонка до звонка.
– До часа.
– А как иначе? Законнику грех у властей снисхождения просить. Три правила: не бойся, не верь, не проси.
– Точно так.
– Как дальше жить будешь, Гвоздь?
– Садовником устроюсь. Или воспитателем в детский сад.
– Понятно… Гвоздь, скоро полтинник грянет. Финишная ленточка уже маячит – при наших профессиях долго не живут. Пора и о душе думать. Сколько людей-то на тебе.
– Это когда было. По молодости.
– Правильно, был ты по молодости палачом. Вдумайся в это слово – палач. Приговоры сходок да правилок в исполнение приводил. Подушечкой, удавкой, финкой. Так?
– Что, явку с повинной писать? Давно это было, гражданин майор. Да и народец все сплошь гнилой был – дятлы, крысятники. Шваль.
– А скольким еще по твоим приговорам билет на тот свет прокомпостировали. Достаточно зла, Гвоздь. Крест ведь носишь на груди. Остановись.
– А зачем останавливаться, коли не останавливают? Вы власть – ловите. А мы – воры, воровать должны.
– Власть, – вздохнул Гамов и сделал чуть погромче приглушенное радио. Диктор вещала что-то об очередной техногенной катастрофе, потрясшей Россию.
– Верно, – кивнул Гвоздь. – Не до нас ныне властям. Они друг другом заняты.
– Да, так дальше пойдет – вы к власти и придете, – вдруг вырвалось у Гамова, и в голосе его послышались нотки обреченности.
– А что, – широко улыбнулся Гвоздь. – Чай не хужее вас будем. Я на министра внутренних дел спокойно потяну. Вот так беспредельщиков держать буду, – он сжал увесистый кулак, весь покрытый татуировками.
Гвоздь всегда свято покрывал себя положенными вору татуировками. На груди его было вытатуировано пронзенное кинжалом сердце – символ вора в законе.
– И тебя, гражданин майор, не обидим. Ты – «кум» злой, но справедливый. Братва на тебя сердита, но правоту за тобой признает.
– Вот спасибо.
– Найдем местечко, не бойся.
– А себе-то уже местечко присмотрел?
– Это уж как господь начертит.
– С утра два быка у ворот дожидаются на «Вольво». Не за тобой?
– Вряд ли. Какой там «Вольво»?
Но, к удивлению самого Гвоздя, парочка на «Вольво» дожидалась именно его.
– Смотри, Полосатик, кореша пожаловали, – прошептал Гвоздь, поглаживая выглядывающего из-под пальто кота.
У зеленого «Вольво» стояла знакомая неразлучная парочка – Матрос и Киборг. Матрос – невысокий, подвижный, с худым, нервным, красивым, злым лицом и глазами навыкат, с небольшой сумасшедшинкой. Киборг – огромный детина, чем-то действительно напоминавший Терминатора в исполнении Шварценеггера. Они были одеты в одинаковые красные шерстяные пальто. У Матроса пальто было распахнуто, под ним виднелась черная рубашка и толстая золотая цепь, татуированные руки тоже были все в золотых кольцах. «Как Петрушка», – подумал Гвоздь.
Чуть в отдалении стоял «жигуль» с еще двумя короткострижеными, тупомордыми быками.
Матрос расчувствовался и едва не прослезился, завидев Гвоздя.
– Тысячу километров отмахали, – оценил заботу Гвоздь.
– Хоть десять тысяч, – отмахнулся Матрос. – Гвоздь, на тебя надежа.
– Чего это?
– Везде гадский промысел. Жизни честному люду не стало, Гвоздь. Беспредел одолел, – Матрос распахнул дверь «Вольво» и жестом пригласил вора садиться.
– Излагай.
– Потом. Дома… Сегодня наш праздник.
Глава 4
Судмедэксперт
«Эх, ну почему я не дантист?» – в очередной раз с горечью подумал Граерман, сбрасывая скорость и прижимая машину к тротуару. Место было людное. Перед кинотеатром «Встреча» толпились цветочники и торговцы продуктами.
– Куда, мужики? – спросил Граерман, распахивая дверь.
– В Рогово, – сказал высокий, одетый в хлопчатобумажный пятнистый военный комбинезон и обутый в кроссовки, прыщавый парень лет двадцати пяти – тридцати на вид, похожий чем-то на деревенского дурачка. Его плечо оттягивал свернутый палас, а у ног стояли две хозяйственные сумки.
– Сколько не жалко? – осведомился Граерман.
– Ну, две сотни, – помялся приятель прыщавого – кряжистый, с широкими ладонями, одетый в коричневую куртку с надписью по-английски «Нью-Йоркские буйволы», «работяга». Его жиденькие волосы едва прикрывали розовую лысину.
– Обижаешь, – покачал головой Граерман.
– Ну, – «работяга» прищелкнул языком. – Ну две с половиной.
– Да туда пилить-то сколько. И дорога плохая. Три.
– Ладно, – нахмурился прыщавый. Хозяйственные сумки и палас затолкали в багажник.
«Шестерка» резво рванулась вперед – к выезду из города.
Граермана продолжали терзать невеселые мысли. Как-то по-дурацки получалось все в жизни в последнее время. Где это видано – занимающийся извозом еврей?! Да, это завоевание последних исторических лет. Эх, стал бы, как советовали родственники, дантистом, стриг бы по сто пятьдесят долларов за один зуб из металлокерамики и горя бы не знал. Ан нет, призвание нашел – трупы резать. Стал судебно-медицинским экспертом. Что тут скажешь? Успокаивать себя тем, что любишь свою работу, что стал в ней классным специалистом? Конечно, греет душу. Вот только второй месяц зарплату не платят. Да и то, что платили, может назвать зарплатой только большой шутник. Вот и приходится калымить.
Рисковать, можно сказать, жизнью, возить бог знает кого черт знает куда.
Граерман покосился на пассажиров. Что за люди? Знать бы, чего у них на уме? Может, накинут удавку на шею и выбросят из машины, как две недели назад водителя «Волги», – приходилось делать вскрытие… Тьфу, прочь подобные мысли. К людям надо относиться с доверием. Обычные деревенские мужики – святая пропойная русская простота. Вон, ковер в городе прикупили.
– А тебе как, хозяин, по дороге или мы тебя напрягаем? – осведомился «работяга».
– За грибами собрался. Почти по дороге.
– За грибами, – обрадовался «работяга». – Тогда тебе под Сосновку надо. Там во какие белые выдались, – судя по его жесту, шляпки у белых под Сосновкой были размером со сковородку «Тефаль».
