Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
Он улыбнулся мальчишке, но тот не ответил улыбкой на улыбку и смотрел на доктора исподлобья.
– Погуляй пока, Виталик, – сказал ему Хургин, по-прежнему приветливо улыбаясь. – Мы с папой твоим поговорим.
А когда мальчик вышел, Хургин согнал с лица свою блаженную улыбку и сказал Большакову:
– Хороший сын у вас.
Фраза вышла фальшивая. Так говорят врачи, когда хотят сказать что-то неприятное.
– По ночам он просыпался внезапно? – спросил Хургин.
– Нет, с того нашего посещения не было ничего.
– Но раньше было?
– Да.
– В нем настороженность какая-то. Пугливость.
– Да, – опять кивнул Большаков.
Он нервничал, потому что думал, что доктор тянет время.
– ЭЭГ показывает…
– Кто показывает? – встрепенулся Большаков.
– Электроэнцефалография, – пояснил Хургин, – показывает, что отклонения в состоянии ребенка действительно есть. – Его голос по-прежнему был лжив. – Но я думаю, что все поправимо.
Лгал опять, кажется.
– Конкретнее, пожалуйста, – попросил Большаков. – Вы скажите так, как оно есть на самом деле. Ничего скрывать не надо.
– А я и не скрываю, – сказал Хургин и склонил набок голову, задумчиво рассматривая сидящего перед ним человека. – Я же говорю – отклонения есть.
– Что за болезнь?
– Я могу поставить только предварительный диагноз…
– Пусть будет предварительный.
– И это еще не окончательно, как вы понимаете…
– Понимаю. Что за болезнь, доктор? – Большаков говорил почти требовательно.
– Эпилепсия.
Большаков вздрогнул и вскинул голову. Он смотрел в глаза Хургину недоверчиво и даже переспросил после бесконечно долгой паузы:
– Эпилепсия?
– Диагноз предварительный, – напомнил Хургин. Но это не имело значения. Слово было произнесено.
– У него никогда не было ничего такого, – сказал Большаков недоверчиво.
– Какого «такого»?
– Припадков. Они ведь должны быть?
– Не обязательно. Особенно на начальной стадии. Болезнь развивается скрытно, потом вдруг – р-раз! – припадок. Люди думают, что болезнь только началась, а она развивалась уже давно.
Хургин придвинул историю болезни.
– Вы часто обращались к врачам в последнее время по поводу Виталика?
– Да.
– Они ставили диагнозы, но все было не то?
– Да.
– Обычное дело, Игорь Андреевич. Девяносто процентов больных, которые обращаются к врачу по поводу бессудорожных пароксизмов, получают ложный диагноз. Трудно выявить эпилепсию на начальной стадии.
– Значит, и у вас может быть ошибка?
– Вам будет легче, если я скажу «да»?
Большаков задумался.
– Мне будет легче, если мой сын окажется здоров, – сказал он.
– Вы реалист?
– Как видите.
– Тогда я так вам отвечу, Игорь Андреевич. Возможно, я и ошибся. Но лечить будем все равно. Главное – время не упустить. У семи детей из десяти эпилептические пароксизмы нивелируются, понимаете? Лечение плюс борьба самого организма – это и дает эффект.
Большаков тяжело вздохнул.
– Вы не изводите себя понапрасну, – заботливо сказал Хургин. – Кем вы работаете, кстати?
– Служу в органах.
– О-о-о! – многозначительно протянул Хургин и даже руками развел. – Я вот чувствовал что-то такое, почти уверен был. – Наклонился через стол и доверительно сказал: – У вас работа нервная, Игорь Андреевич. А тут еще эта история с Виталиком. Поберечься бы вам надо.
– С работы уйти? – мрачно поинтересовался Большаков. – Или Виталика с глаз долой убрать?
– Зачем же так радикально, – не согласился Хургин. – Просто помните, что каждый ваш стресс…
– Я со своими стрессами сам разберусь. Лучше скажите, что с сыном моим будем делать.
– А сына вашего мы будем лечить, – ответил Хургин. – И все у нас с вами в конце концов будет нормально.
Глава 5
Козлов поджидал Вику у входа в ее родной НИИХим. Когда часы показали шесть, из дверей повалил народ. Все, наверное, находились в положении высокого старта и с наступлением заветных шести часов рванули с места одновременно. Козлов даже испугался, что не увидит Вику в плотном потоке людей.
Она появилась неожиданно – вдруг мелькнуло в толпе знакомое лицо и уже готово было вновь исчезнуть, раствориться, и Козлов, испугавшись, истошно крикнул:
– Вика!
Она оглянулась и замедлила шаг, люди огибали ее, как минует препятствие вода в реке.
– Я вас жду, – сказал Козлов, изображая на лице жизнерадостность.
– Неужели? – усмехнулась Вика. – А я думала, что вы просто мимо проходили.
Она, наверное, хотела показать, что у нее тоже сложный характер.
– Не обижайся на меня, – попросил Козлов, переходя на «ты».
Он выглядел несчастным и потерянным.
– Как твоя диссертация? – сжалилась Вика.
– Никак.
– Настроения нет? – догадалась она.
– Да.
Вика взяла Козлова за руку.
– А ты был прав насчет Эскулапа.
– Неужели? – вяло удивился он.
По нему было видно: нисколько не сомневался, что именно так и будет.
– Я так казнил себя за тот случай…
По крайней мере, он заговорил об этом первый.
– Ты можешь объяснить, что на тебя нашло в тот раз? – спросила Вика.
Было видно, что этот вопрос ее мучит.
– Не знаю. Просто было плохо.
– И часто тебе бывает плохо?
– Почти всегда, – горько улыбнулся Козлов.
– У тебя чудесная жизнь, – вынуждена была признать Вика. – Постоянство в настроении – великая вещь.
– Не иронизируй.
– Нет, правда, Олег.
Вика вздохнула.
– Со мной тяжело, да? – спросил Козлов.
– Я просто не пойму, чего ты от меня хочешь.
– Ничего.
– Я тебе не верю.
– Это правда, Вика. Мне плохо одному, в этом, наверное, причина.
– А со мной легче?
– Мне кажется, что легче.
– А мне кажется, что нет.
Они остановились одновременно, и это выглядело так, будто прощаются. Вот перекинутся еще парой слов и разойдутся.
– Пойдем ко мне, – поспешно предложил Козлов.
– Ты меня к себе домой приглашаешь?
– Да.
– Зачем?
Он понял, что если не ответит сейчас искренне, то ни на что не сможет уже надеяться.
– Я стал бояться одиночества, Вика.
– Давно?
– Н-не знаю, – неуверенно сказал Козлов, наморщив лоб.
– От тебя жена ушла?
– Какая жена?
– Твоя.
– У меня нет жены.
– И не было?
– Не было.
Вика провела ладонью по лицу, снимая паутинку волос.
– Я почему-то думала, что тебя бросила жена.
– И я в депрессии, – продолжил Козлов.
– Да.
– Все не так.
– А как?
– Не знаю.
Вика вздохнула.
– Хочешь, я тебе расскажу о себе? – спросила она.
– Да.
– У меня был муж. Мы два года прожили. А потом его убили. Шел поздно вечером с работы, и кто-то ударил его ножом. Я думала, что тоже умру, так переживала. Это почти год продолжалось. Тогда все краски мира для меня померкли. Вот смотрю вокруг себя – не могу сказать потом, какого цвета одежда была на человеке или какой цвет у проезжающей машины. Совсем плохая. А спустя год все как-то само собой стало проходить. – Она заглянула Козлову в глаза. – Я тебе это затем рассказываю, чтобы ты понял: даже самое плохое не может продолжаться бесконечно. Все пройдет, Олег.
– Ну почему мне плохо-то так? – сказал Козлов с мукой в голосе. – У меня-то никто не умирал, почему же мне так тяжело?
Глава 6
Самым трудным было подобрать ключи. На это у него ушло полчаса, а когда замок все-таки поддался, он стремительно вошел в темный коридор квартиры и бесшумно прикрыл за собой дверь. Незнакомое помещение встретило его темнотой. Пахло пылью и старыми вещами. Он осторожно прокрался в комнату. В доме напротив светились окна, отчего здесь, в квартире, блуждали неясные тени. Присмотревшись, он понял, что это тени от верхушек близких деревьев. Обошел комнату и убедился, что в ней никого нет. Значит, старуха спит в соседней.
На кухне на ощупь, не включая света, нашел тяжелый предмет. Что-то вроде чугунной сковороды. Взвесил на руке и остался доволен.
Он был очень осторожен, но в какой-то момент половица все-таки скрипнула под ногой. Он находился почти у самой кровати, когда там послышался шорох и испуганный старушечий голос произнес:
– Кто здесь?
Этим старуха облегчила ему задачу. Он ударил сковородой, ориентируясь на голос, и понял в следующий миг, что страшной силы удар пришелся как раз по голове. Отскочил испуганно, несколько мгновений вслушивался, и только потом, успокоившись, осмелился включить свет. Старуха сидела на кровати, привалившись худой спиной к стене. Она свесила голову на грудь, и поэтому кровь из разбитой головы капала на ее ночную рубашку.
Он закрыл окна шторами и включил свет во всей квартире. При свете ему было не так страшно. Начал методично, метр за метром, обыскивать комнаты. Проверил все шкафы на кухне, даже из банок муку и сахар высыпал на пол и, ничего не обнаружив, перешел в комнату. Эта комната у него отняла много времени: старуха зачем-то хранила неисчислимое количество коробочек и ящиков, и ему пришлось все их пересмотреть, соблюдая полнейшую тишину. Он боялся, что в притихшем на ночь доме услышат его возню.
![Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]](/uploads/posts/books/159398/159398.jpg)
