Владимир Колычев - Лагерный пахан
– Это сын мой… Из армии вернулся…
– Ну, если сынок… – глумливо хмыкнул рыхлый. – Эй, сынок, выпить надо!..
Сжав зубы, Трофим отдернул липкую от напыленного жира занавеску, открыл окно. Молча подошел к своему обидчику, одной рукой схватил его за шиворот, другой за ремень на брюках и на пределе сил рванул его на себя. Надрывая жилы, вышвырнул его в оконный проем. Дикий ор – со второго этажа с трехэтажным матом – плотный шумный шлепок и скулеж подстреленного шакала.
Трофим обвел угрожающим взглядом притихшую компанию за столом:
– Кто следующий?
– Эй, служивый, ты охолонись…
Первым из кухни вытек очкарик с лицом спившегося интеллигента, за ним бочком-бочком вытолкался низкорослый толстяк с большими лысыми проталинами на голове, последним выплюнулся горбоносый чурек чахоточного вида…
– Ну, здравствуй, Татьяна Николаевна, – ухмыльнулся Трофим.
– Сынок! – Мать воздела к нему руки, но не дотянулась, замерла, закрывая глаза.
Дернулась, как это случается с засыпающим человеком, уронила локоть на стол и спикировала на него головой…
– Дура, – раздраженно буркнул Трофим.
Нехорошо так о матери, но ведь это правда – и то мягко говоря.
Она что-то бессвязно бормотала, пока он вел ее в комнату, но мгновенно затихла, едва голова коснулась подушки. Трофим глянул на часы-ходики с кукушкой – идут, тикают. Одна беда, птичка сдохла, но это случилось давно – лет десять назад: самолично из гнезда вырвал, хотел глянуть, как оно там все устроено. Время – половина первого пополудни. Оказывается, дружки мамкины на обед к ней заглянули… Пусть теперь у других столуются, а здесь им в лучшем случае светит кукиш с маслом, а в худшем – окрошка из собственных зубов…
Комната маленькая, квадратов двенадцать – доброму молодцу не развернуться, равно как и злому. Хаос полнейший, впечатление такое, будто цыганский табор здесь все два года хозяйничал. И где найти Геракла, чтобы расчистить эти авгиевы конюшни? На мать надежды мало, а самому запрягаться в лом…
Трофим снял китель – избавился от постыдной клоунской бутафории, взял сигареты и вышел на кухню. Там тоже бардак, но все же не так грязно, как в комнате. Дым уже выветривается, а остатки поганого пиршества не очень-то мозолят глаз. Он сел на табурет, оперся спиной о стену, закурил. Вот он и дома. Пусть мать и не очень-то ему рада, зато собственная душа ликует. Не так уж и плохо ему жилось в армии, но казенщина мутную плешь в мозгах выела. Лучше в грязи по самые уши жить, зато на свободе…
Он уже затушил сигарету, когда на кухне появилась Кристина. Волосы забраны в «конский хвост», вместо кофточки и юбки – плотно запахнутый шелковый халат средней длины, на ногах мягкие домашние тапочки, в руке чайник. Она мельком и безучастно глянула на Трофима, зажгла конфорку на плите.
– Какие люди и без охраны!
У него еще не было повода праздновать над ней победу, но голос уже звучал торжественно.
– Если бы только знал, сколько раз я это уже слышала, – устало, без тени наигрыша усмехнулась она. – Скажи еще, что где-то видел меня.
– Так видел же, – сконфуженно протянул Трофим. – Ты через подворотню шла… И зовут тебя Кристина.
– Ну и что?
– Да так… Давай знакомиться, соседка.
– Зачем? Ты и так знаешь, как меня зовут. А я знаю, как зовут тебя. Трофим ты, мамаша твоя все уши прожужжала – вот вернется сын… Кстати, спасибо тебе за то, что забулдыг отсюда прогнал.
– А ты откуда знаешь?
– Да слышала… И видела, как мужик из окна падал. Зачем ты с ним так?
– Так он говорил, что в десанте служил, – ухмыльнулся он.
– Ну, ну, – повеселела она.
– Вот тебе и ну… А ты, значит, чайком решила побаловаться?
– Побаловаться, – насмешливо хмыкнула она. – Чайком. А ты что, присоединиться хочешь?
– Да нет, – мотнул головой Трофим. – Я не хвостопад какой-то.
– Ну, хвостопад не хвостопад, а, наверное, голодный.
– Ага, со всех сторон.
– Я знаю, о каких сторонах ты говоришь, – нахмурилась Кристина.
Только что в ее глазах плясали блудные искорки, но уже перед ним стояла непогрешимая дева самых честных правил.
– Только давай не будем об этом, хорошо?
Трофиму бы согласиться с ней, но черт продолжал дергать за язык.
– О чем?
Кристина кольнула его ехидным взглядом – как будто разочаровалась в его умственных способностях.
– О палке чая! – выпалила она.
Сняла чайник с плиты и торопливо покинула кухню. Трофим обескураженно почесал затылок – он чувствовал себя тупым и грязным животным…
* * *От жирной Юльки сильно воняло потом. И взрывного всплеска изнутри не было – так себе, легкий пшик. Да и комната, где происходило действо, убогая – обезображенные временем и сыростью стены, лопнувший и угрожающий обвалом потолок, раздавленный таракан на загвазданном полу. Юлька в такой конуре – испытание не для робких душ. Потому после сеанса потянуло на водку – чтобы загнать внутрь ком тошноты.
Юлька осталась в боковушке, а Трофим вышел в светелку, к Петрухе. Здесь такой же бедлам, зато дышать легче и выпивка на столе.
– Ну, как тебе бабец? – пьяно осклабился дружок.
– Если на холодец, то ничего, – скривился Трофим.
– Зато безотказная… На зону бы такую, на руках бы носили…
– А ты зоной меня не грузи. Я тоже зону топтал, знаю почем там фунт изюму…
– Ты сам не грузись, да… Хлеб-соль, ханка, баба – чего тебе еще надо, а?
Трофим примирительно махнул рукой. Пацан действительно встретил его честь по чести. Накормил, напоил, девкой своей с дороги угостил.
– Да ты не парься, братан. Юлька мне твоя не понравилась, вот и все дела… А в долгу я не останусь…
– Да какой долг, Трофим? О чем ты? – ухмыльнулся Петруха.
Узкий выпирающий лоб, густые щетинистые брови, сросшиеся на шишковатой переносице, крупный приплюснутый нос, массивная, самой природой сдвинутая набок челюсть. Не красавец, мягко говоря. Сколько помнил его Трофим, только такие страшилы, как Юлька, ему и давали… Но ведь и он сам в этом плане слаще репы ничего не едал. Ни одна из его баб с той же Кристиной и рядом не стояла…
Но тех баб он имел, а Кристина вильнула перед ним хвостом и так обломно махнула ему ручкой… Может, это у нее манера такая мужиков охмурять – сначала продинамить мэна, чтоб интерес подогреть, а затем раздвинуться под ним в ритме быстрого вальса. А может, она вовсе и не собирается мужу изменять… Ничего, все еще впереди. Завтра Трофим снова подкатится к ней – будет кружить яблочком по тарелочке, глядишь, и собьет ее с панталыку, опрокинет на спину… А пока пусть эта фифа думает, будто он исчез с ее горизонта навсегда, пусть кается в своих перед ним грехах.
– О чем задумался, корешок? – едва ворочая языком, спросил Петруха. – О том, как жить дальше будешь, да?
– А как я дальше жить буду?
– Ну, не на стройку же пойдешь…
– Почему на стройку? Потому что в стройбате служил?.. Заманался вкалывать, хватит с меня…
Для убедительности Трофим стукнул кулаком по столу. Но не очень сильно – как будто колебался во мнении, что сможет прожить без работы. Но и горбатиться неохота, это факт. Он же не ишак, чтобы ишачить…
– А кто тебя вкалывать заставляет? Делюгу замутим, капусты срубим, и все дела…
– Какую делюгу?
– Хату сделаем.
– Есть вариант?
– Не было б, не предлагал бы…
Трофим прежде не занимался воровством – не шарил по карманам, не взламывал двери домов и магазинов. Но предложение обокрасть чью-то квартиру совсем его не смутило. А что здесь такого? Ему нужны деньги, и если есть конкретная наводка на богатый дом, почему бы его не выставить… Может, он по жизни вор.
– И что за хаза? – деловито спросил он.
– Да мерин тут один сладкий есть. Цеховой. Бабла, говорят, валом. Только он его никому не показывает. Тихо живет, без фонтана…
– Кто говорит?
– Да есть тут одна. Юлькина подруга. Нехилая киска, скажу тебе, кровь с молоком. Наш цеховой таких любит… Он вообще пышных баб любит. Ирку целый месяц у себя держал, фильдеперсы там, все дела. Озолотил, короче… А она его сдала…
– Цеховой – это как?
– Ну ты даешь, в натуре, – заносчиво фыркнул Петруха. – Цеховой – это который химичит… Ну, не на химии, нет… В смысле у государства ворует, ага… Этот, ну, который наш, он на железобетонных конструкциях работает, ну, блоки там, плиты – часть направо, часть налево… Как там точно, я не скажу, не моего ума дела, да и на фига. Но факт, бабла у этого мерина много. Ирка даже просекла, где он их заныкал… Половину, коза, просит, за наводку, типа…
Наводчица требовала половину добычи, но Трофим не возмутился: каждый человек от этой жизни что-то хочет. Но и идти в фарватере какой-то марамойки он тоже не хотел.
– Будет ей половина, – пренебрежительно скривился он. – Если бабла куча, то разобьем ее на кучки. От одной кучки и будет половина…
– В натуре, она ж не знает, сколько там бабла, – озаренно просиял Петруха.
