Странный приятель - Чекрыгин Егор

— Я все думаю, куда мы катимся, — глухо сказал Ренки. — Казалось бы, только вчера научился взятки давать, а уже раненых добиваю. Кажется, Дроут это называл: «Повязать кровью»?

— Да нет, — невесело усмехнулся Готор. — Это совсем другое дело. Это, я так понимаю, нас с тобой, Ренки, в настоящие солдаты посвящали. Кстати, очень распространенный обычай. Твои… в смысле наши предки еще и скальпы обдирали, уши резали или там пальцы отрубали… Чтобы трофей на память остался. Знаешь, еще вчера я бы мог тебе несколько десятков различных примеров подобного ритуала привести, начиная со времен, про которые никто уже почти и не помнит, и заканчивая самыми свежими «разработками». Долго бы мог разглагольствовать, объясняя, «как», «почему» и «зачем». Но сегодня не стану — тошнит меня что-то от всего этого…

— Так значит, мы должны собой гордиться? — с тоской в голосе переспросил Ренки. — Тем, что нас приняли в тайный орден убийц?

— Ну ведь это твоя мечта, — словно бы защищаясь, провел перед собой рукой Готор. — Быть солдатом… А где ты видел солдат, которые не убивают? А офицер… Он такой же убийца, как и простые солдаты. И даже похлеще, потому что отправляет своих подчиненных убивать других и быть убитыми. Может, затем этот обряд и проводят, чтобы человек, так близко смерть познав, лучше чужие жизни ценить начал?

— Ну ты, Готор, и того… Совсем-то звереть на надо! — постучав себя костяшками пальцев по голове, ответил Йоовик на предложение новобранца.

И, как ни странно, на этот раз Ренки был с ним согласен.

Собственно говоря, добычи, к большому удивлению Ренки, оказалось как-то удивительно немного. Вернее, той добычи, что решили забрать с собой победители.

Для Ренки, который и в свои куда лучшие времена привык считать каждый грошик, было как-то дико бросать посреди пустыни вещи ценой в месяц, а то и два безмятежной жизни. Шелковые шатры, ковры, расписанный золотом фарфор, походная мебель из драгоценных сортов дерева… Все это в раздрызганном и перевернутом виде было оставлено на месте вчерашнего боя.

Даже значительная часть оружия, где подчас одна шпага стоила больше всего вооружения целого капральства, и то осталась лежать в лагере. Разве что из рукоятей шпаг и прикладов мушкетов были выдраны драгоценные камешки или серебряные и золотые пластинки с резьбой и эмалевыми инкрустациями.

— Эх… — печально вздыхая, прокомментировал это Йоовик… — В кои-то веки так повезло настоящих богатеев грабануть, и то приходится бросать барахлишко. Проклятая пустыня! Ничего тут не продашь… Кабы сбагрить все это, да по реальной цене… Считай, каждый из нас мог бы выкупиться из армии да обзавестись неплохим кабачком или лавкой в каком-нибудь тихом скучном городишке. Только маркитанты возьмут все это по цене железного лома да поношенных тряпок. Им ведь тоже непросто, в такие дали вещички переправлять. На заставах плати. На таможнях в порту плати. За перевоз плати. За бумаги, по которым все это будет числиться не ворованным, а законно купленным имуществом, тоже плати. А без этого — кирдык! Донесут, куда надо, придут, кто надо, заберут все, да еще и такой штраф наложат, что в жизни потом не расплатишься.

— А тогда куда мы денем те шпаги, кинжалы и пистолеты, которые ты все-таки отложил в добычу? — поинтересовался стоящий рядом Готор.

— Не боись, — усмехнулся Йоовик. — Это все для хороших людей. Чтобы любовались на свои новые игрушки и в нашу сторону чересчур пристально не глядели. Офицерам, знаешь ли, тоже красивой жизни хочется. А денег у них на это обычно не хватает.

— Так ты хочешь сказать… — почти без возмущения спросил Ренки, — что все офицеры нашего полка знают о том, чем мы тут занимаемся, и даже одобряют это?

— Гы… — осклабился Йоовик, демонстрируя одну из самых мерзких своих улыбочек. — Во-первых, почему именно полка? Вот такенный вот клинок из булата с камушками по всей гарде достоин носить как минимум генерал! А во-вторых (зарубите это себе на носу, салаги), конечно, ничего подобного они знать не знают и слышать не слыхивали. И коли мы попадемся, плетей нам не избежать. До смерти, может, и не запорют, но новая кожа на спине вырастет нескоро. Так что учтите оба — ни полнамека! Ни хвастаться, ни говорить, ни даже громко молчать про это нельзя. Донесли хабар, кому надо сбыли на руки и сразу забыли. Ничего не было, и рассуждать не о чем! Свою долю вы на руки тоже не получите. И не думайте там себе чего! Наш Бид все здорово организовал. Средства в обороте будут, так что и вам забот никаких, что в карманах лишняя тяжесть для чужих ушей звенит, да и денежки тем временем, пусть по чуть-чуть да прирастают. Как нас из этой пустыни выведут, каждый сможет долю свою получить сполна. Не верите, можете у ветеранов спросить, которые не первую кампанию проходят. Никого не обидели! А на случай, ежели кого убьют, можете своему капралу сообщить, куда деньги отослать, или их между ребятами поделят. Но уж поверьте на слово, все без обмана будет. На том у нас все и держится.

— Хм… — заметил Готор. — Я так понимаю, что часть маркитантских палаток принадлежит обществу?…

— Вот и понимай, — окрысился в ответ Йоовик. — Молча! А то проснешься как-нибудь утречком, а понималку злые дяди открутили.

— Но разве это такое большое преступление? — хладнокровно, будто бы и не заметив угроз капрала, продолжил Готор. — Как мне кажется, трофеи были важной составляющей всякой войны еще с незапамятных времен. Запрещать солдатам подбирать добычу — верный способ остаться без армии.

— До реформ короля Ваарасика Второго так и было, — влез в разговор Ренки, торопясь блеснуть перед другом своими знаниями. — Все воины были так озабочены сбором добычи, что подчас даже забывали воевать с врагом, а то и начинали драться между собой. Но правитель покончил с практикой призыва оу со своими отрядами, учредив регулярную армию, и начал платить солдатам и офицерам жалованье. Плюс каждый воин теперь получает свою долю добычи после окончания кампании в виде премиальных. Увы, но именно тогда многие благородные семьи разорились… Моя, например.

— Во-во, — подхватил Йоовик. — За прошлую кампанию нам премиальных заплатили… по десять медяков на брата, а до этого год жалованья вообще не выплачивали, дескать, зачем вам деньги в пустыне? Офицерам вроде как, слышал, тоже перепало немногим больше. Половина всей добычи идет сразу королю, вторая — тем, кто королевскую долю от солдатской отделяет. Ну а что осталось, — это уже тем, кто ради нее кровь свою проливал. Так что коли найдут у тебя лишнее золотишко в кармане, или, допустим, начнешь ты свою порцию вина вон в ту золоченую чашку наливать, объявят тебя вором, залезшим в карман короля, да и выпорют в назидание другим… Так что, парень, теперь в армии, чтобы нищим не подохнуть, приходится крутиться! Даже офицерам.

— Собственно, я к чему? — продолжил Готор. — Коли все в правильную сторону смотреть будут, так, может, и правда — погрузить все барахлишко на верблюдов, да и как-нибудь эдак… изловчиться?

— Не ты первый такой ловкий, — хмуро ответил на это Йоовик. — Мешок с золотишком еще могут не заметить, особенно коли им самим ручки позолотить да богатством особо не сверкать. А вот с верблюдами да палатками-сундуками этими… Мы ведь, парень, не одни такие умные… Самые удачливые — может быть. Потому как у нас Бид в лейтенантах ходит. А он и к солдатам со всей душой, и с офицерами договориться может. Да только чужая-то удача многим глаза мозолит. Донесут куда надо, и… про плетки я тебе уже говорил. Мы сегодня большую добычу взяли. Уж поверьте моему опыту — не каждый раз такая выпадает. Видать, правдивы слухи, что с вами, ребята, удача под ручку ходит. Но удача-то — девка своевольная. Наглеть с ней не стоит.

— Понял, — согласно кивнул Готор. — Однако ведь жалко столько ценного бросать. Может, все-таки что-нибудь…

— Ты ведь из каторжников? — ухмыльнулся Йоовик. — Видать, мало вас там пороли. А вот когда разок-другой на то, как насмерть запарывают, хотя бы со стороны посмотришь, сразу свою спину начнешь жалеть больше чужой добычи.