Дмитрий Харитонов - Репортаж не для печати
С горы Килиманджаро, в недрах которой, как можно уже было сделать осторожный предварительный вывод, вовсе не погиб священный Ковчег Завета
Я подумал, что если сейчас усядусь в кресло в зале ожидания, то неминуемо засну. Чтобы согнать сонливость, я отправился в туалет
Смочив лицо холодной водой, я несколько раз потер ладонями щеки, виски и ушные раковины, чтобы вызвать прилив крови. Потом снова брызнул водой на лицо и тщательно вытерся бумажным полотенцем.
Туалет был абсолютно пуст.
Вернее, пустым до того момента, когда я усиленно растирал ладонями лицо, из-за чего мне пришлось на несколько секунд прикрыть глаза воспаленные от сухого египетского песка. (Как я не пытался сберечь глаза во время путешествия по Египту, отворачиваясь от поднимавшейся ветром песчаной пыли, сделать это мне не удалось).
В тот момент, когда я закрыл глаза, кто-то вошел в туалет и негромко хлопнул дверью кабинки
Я привел себя в порядок и, взбодренный, отправился к выходу.
Позади меня из кабинки вылетел человек. Я попытался было сделать резкое движение влево, но было уже поздно. Я почувствовал, как горло вдруг сдавило от боли, и я не могу сглотнуть слюну, как при сильнейшей простуде. Но причиной боли была тонкая стальная проволока сжимавшая мне шею, безжалостно впивавшаяся в горло, резавшая его, не дававшая сделать хоть полглотка воздуха
Земля завертелась под ногами – я заметался, яростно пытаясь освободиться от источника боли Я бросался из стороны в сторону, пытаясь сбросить со своей спины человека, вцепившегося обеими руками в сталь.
Боль пронизывала мой череп, словно его проткнули насквозь гарпуном, разорвав мозг Перед глазами стояла черная пелена и жизнь медленно покидала мое тело
2
В отчаянно заметавшемся в поисках выхода мозгу, пронеслась смутная мысль, что если не вырваться в ближайшие одну-две секунды, то проще будет прекратить сопротивление. Чтобы наступили забвение и темнота.
Собрав последние остатки сил, я выгнул тело вперед, подтянул голову, испытывая дикие мучения от впившейся в трахею стали, и изо всех сил ударил затылком по голове человека за плечами. Я не услышал, а скорее почувствовал, как он вскрикнул от боли и на какую-то долю секунды ослабил свою хватку.
Это был мой шанс. Одной рукой судорожно пытаясь отодрать сталь от шеи, другой я ударил его в пах.
Мой кулак идеально пришелся в то место, куда я целился. Наверное, после такого удара пострадавший долго и без всякой надежды посещает врачей, чтобы восстановить функции органа. Нападавший взревел от боли и выпустил проволоку из рук.
Наконец я смог развернуться к своему врагу лицом. Тот самый мужчина из бара! Я не мог разобрать его лица – мрак еще не рассеялся перед глазами. Передо мной были общие очертания его массивного тела со светлыми неясными пятнами на месте рук и головы. Он согнулся пополам, как будто его затошнило, а по низу живота разливалась чудовищная слабость.
Цветные круги, стоявшие у меня перед глазами, стали понемногу рассеиваться, окружавшее приобретало более резкие и четкие очертания, шум в голове затихал.
Мой очередной удар попал прямо в челюсть, наверняка сломав ее. Зубы лязгнули и превратились в кровавую крошку.
«Черт с ними, с туфлями! Купишь себе новые», – решил я и повторил удар той же правой ногой. С такой силой заколачивают в сетку ворот с одиннадцатиметрового штрафного удара мяч, который разрывает белую паутину от вложенной в него мощи, энергии и ярости.
В последнюю секунду я инстинктивно чуть-чуть ослабил удар.
Иначе он мог оказаться смертельным.
Как в процессе замедленной съемки я наблюдал постепенно заваливающуюся назад фигуру человека, который хотел меня убить. Его руки махали в воздухе, как лопасти падающего вертолета. Так и не найдя опоры, он растянулся на полу.
Опасность миновала и я почувствовал, как подкашиваются ноги от накатившей слабости. На ватных ногах я побрел к умывальнику и облокотился на него. Чуть помедлив, я взглянул в зеркало. Да-а, нельзя сказать что так выглядят люди, возвращающиеся с курорта. Взмокшие от пота волосы разметались по лицу, на шее видны следы проволоки, верхние пуговицы рубашки оторваны, пальцы судорожно сцеплены в кулаки, все еще прерывистое дыхание, нервно вздымающаяся грудная клетка…
Я повернул голову в сторону и взглянул на поверженного противника. Он по-прежнему лежал на полу без сознания. Видимо, пройдет немало времени, прежде чем он вспомнит свое имя.
Заковыляв к ничком лежавшему телу, я пошарил по его карманам. В одном из них нашел связку ключей, кучу мелочи и бумажник.
Раскрыв бумажник я нашел в нем корешок посадочного талона рейса Нью-Йорк-Каир и билет зарегистрированный на тот рейс, которым я собирался улетать. Водительское удостоверение, восемьсот долларов сотенными бумажками, какой-то листок с арабской иероглифической вязью… Только теперь я смог хорошо разглядеть нападавшего.
Это был араб средних лет, хорошо сложенный. Его лицо, до того, как оно оказалось расквашенным, наверное, было красивым. Он был одет в светлый, со вкусом пошитый европейский костюм и светлую рубашку. Сейчас одежда сплошь была усеяна кровавыми пятнами.
В любую секунду в туалет мог кто-нибудь войти. Я не сомневался, что смогу объясниться с полицией, доказать, что я не профессиональный убийца. Но сам факт необходимости долгих объяснений, составления протокола и задержки в Каире еще на неопределенное время, не вызывал у меня никакого энтузиазма.
Я подхватил безвольное тело араба под мышки и втащил его в одну из туалетных кабинок. Как мог, я постарался усадить его на унитаз, прислонив к задней стене.
Засунув бумажник обратно в карман его пиджака, я оставил себе только водительские права и листок с иероглифами незнакомца. Выскочив из кабинки, я нашел возле умывальников шкафчик. После минутных поисков, я повесил на дверь кабинки, где остался араб, табличку с надписью: «Не работает». Затем я вышел из туалета, не забыв чемодан.
По _радио объявили о начале посадки на рейс Каир- Нью-Йорк.
Посмотрев по сторонам, я убедился, что каждый из посетителей аэропорта углублен в свои дела и ничто не предвещает начала третьей мировой войны. Пройдет, как минимум, пару часов, пока обнаружат тело в кабинке. Или же араб, появившись в окровавленной одежде в здании аэропорта, будет долго пытаться убедить полицейских в том, что разбил лицо при неловком падении.
Попытавшись собраться с мыслями, я самой твердой походкой, на которую только был способен, отправился на таможенный контроль.
Очередь к рентгеновскому аппарату и детектору металлоискателя уже иссякла. Пассажиры сосредоточились
у рукава, по которому служащие авиакомпании «Дельта» собирались пропускать их непосредственно в самолет.
У меня было такое ощущение, будто чемодан весит несколько центнеров. Я с некоторым усилием забросил его на конвейерную ленту рентгеновского аппарата, а сам прошел через детектор. Меня так пошатывало, что я едва не налетел на одну из его опор, а офицер, следивший за экраном, поднял глаза и изумленно взглянул на меня.
Я выдавил из себя вымученную улыбку, а детектор не издал звука. Интерес в глазах у офицера молниеносно погас.
Сняв чемодан с противоположного конца ленты, я проследовал к эмиграционным чиновникам.
От непрерывно вырабатывавшегося адреналина, я весь взмок. Вспотевшей ладонью я протянул офицеру паспорт.
Он открыл его, сличил с оригиналом и поставил штемпель. Я был свободен.
В самолете я попросил принести мне стакан холодного апельсинового сока и жадно выпил его крупными глотками. Мы еще не успели взлететь, как я провалился в тяжелый глубокий сон.
3
Мне снилось лицо Мишель, смеющееся и радостное. Мы кружили с ней в упоительном танце, а потом я вдруг ощутил. как почва уходит из-под ног и я теряю сознание.
Потом я лежал возле входа в храм Луксора и надо мной в темном небе ярко сверкали звезды и полная луна. Я не мог двинуть рукой, не мог крикнуть – изо рта вырывалось шипение, как шорох гравия под колесами проезжающего легкового автомобиля. Стены вокруг сливались в одно большое пятно.
Какой-то египтянин, склонившись надо мной, спрашивал, что у меня болит. А я пытался объяснить ему, что у меня жжет горло. Но ничего не выходило – я всего лишь шевелил губами.
Затем меня подняли и положили на плетеные носилки и понесли. Мимо меня проплывали каменные изваяния египетских фараонов, застывших в вечном презрительном и одновременно торжественном молчании. Их было бесчисленное множество – огромных статуй древних людей-богов, с некоторым интересом, казалось, оглядывавших следовавшую мимо них процессию.
Абсолютная тишина, сводящая человека с ума, невероятное безмолвие, когда не слышно даже дыхания человека, даже биения его сердца, царило посреди этой ночи на многие сотни миль вокруг. Это безмятежное спокойствие нарушалось лишь тихим шепотом ленивого ветерка, налетавшего внезапно из пустыни и бормотавшего спросонок:
