Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь
Чувырла от целой своры отбивался. Пятерых замокрил. Но и его достали. Без промаха всадили «перо» в сердце. Кент сполз по стене тихо. Умер. А глаза открыты, словно хочет увидеть, чем закончится трамбовка?
— Держи кабана! Хватай его, пацаны! — слышит Капка чей- то крик. И, оглянувшись, увидела стремача Лангуста.
— Стоп, Сверчок! — вспомнив кликуху, сшибла с ног убегающего. Подставила к горлу нож.
— Кто нас заложил?
— Паленый, — вырвался стремач.
— Кто сфаловал его?
— Лангуст. За навар. Лимон сулил отвалить.
— Лимон Паленому? — изумилась Капка.
— Да кто б его дышать оставил? Кому фискал сдался? Ныне — вас, завтра — нас подставит. На день дал задаток. Лангуст не пальцем делан. Ботнул кентам, чтоб на возврате в хазу грохнули Паленого и, обшмонав, свистнули б у жмура бабки, вернули в общак.
— Лады, Сверчок! Хиляй к своим! И передай Лангусту, чтобы не тянул резину и нынче пусть закажет себе деревянный костюм и место на погосте! А попытается свалить от нас, я его сама, из-под земли достану! — велела пацанам пропустить стремача наверх.
Тот, не веря в счастье, что вырвался из подземки живым, помчался в город куда как быстрее, чем пришел сюда.
Двоих законников, избитых до полусмерти, выкинули следом за Сверчком, чтоб другим успели вякнуть, как связываться с Черной совой и что из этого может получиться.
Пятеро мужиков из шпаны молили Шакала о прощении, клянясь никогда больше не прикипаться к Черной сове.
Шакал велел и этих отпустить. Они уходили спотыкаясь, едва унося душу. Не оглядывались. Боясь получить вслед «маслину».
Чувырлу и Жилу хоронила Черная сова, вытащив кентов на поверхность. Их закопали на рассвете. Без гробов, без цветов, без слов. Сердцем жалели ушедших…
Лишь Тундра не мог проститься с кентами. Караулил Паленого, чтобы не слинял, когда придет в себя. Капка сказала сразу:
— Рыпнется смыться, жмури враз!
Но Мишка лежал не шевелясь. Он поздно пришел в сознание, когда малина успела вернуться в подземку.
— Очухался, пидер? усмехнулся Глыба, узнавший от Капки все подробности.
— Кто пидер? — попытался вскочить Паленый, но Глыба вовремя поддел его в пах.
— Падла! Козел! Вот Медведь услышит, кого грел столько лет! Небось, и лесных закладывал чекистам? — запоздало предположила Капка.
— Что с ним отмочим? — спросил Шакала Фомка.
— Капка! Хочешь хмыря замокрить? — кивнул Шакал на Паленого.
Задрыга взялась за «перо». Глянула в лицо парня. В нем не осталось ничего, кроме страха. В больших глазах мечутся искры запоздалого раскаяния. Губы бледные, запавшие.
— Как мало он жил! За что я любила его? Продал нас! Всех разом! Видно, не впервой ему, — думала Задрыга, глядя на Паленого, не торопясь, наслаждаясь его страхом.
— Чего тянешь резину? Мокри! — послышался за спиной голос пахана.
— Прости, Капка! — услышала Задрыга тихое, как шелест травы.
— Эх, гнида! А ведь я любила тебя! Сдохни, падла! На погосте— прощу! — пообещала, скрипнув зубами, и метнула нож. Он сверкнул короткой искрой. Как жизнь в ночи. Была и погасла. Без памяти и жалости…
Падая, Паленый ухватился за сердце. Он почувствовал, как умеет оно болеть лишь в последний миг.
— Сбросьте его в какую-нибудь канаву, — сморщился Шакал.
— У него — полмиллиона с собой! Забрать надо! — возразила Задрыга.
— Не смей о тех башлях вякать! Они за наши души дадены! Пусть «зелень» обшмонает паскуду и заберет себе за все разом! — указал пахан ребятне на Паленого. Те мигом бросились к нему, утащили в темный тупик. Сняли с Мишки барахло, отмыли залитые кровью деньги. Сушили их. Другие забросали Паленого липкой грязью тоннеля, согретой кровью кентов.
Фартовые Черной совы сидели молча. Капка обработала раны, залила их водкой. Перевязала. Глыба помог девчонке с порезанной спиной.
— Нельзя линять, а надо! — нарушил тишину Шакал и грустно оглядел в который раз поредевшую малину.
На сердце тяжесть. Но снова надо брать себя в руки. Иначе нельзя.
Малина двинулась в путь ночью. И вскоре приехала в Минск.
Капка сразу попросила Шакала остановиться на прежней хазе. Но… Шакал не согласился, сказав, что никогда не входит дважды в одну дверь. И нашел хазу на окраине — в зеленом районе города, названном Черемушками.
— Тут от силы с неделю проканаем. Если все тихо обойдется. И, айда, на юг, одыбаться, шрамы залечить-. А ты, Задрыга, если хочешь, смотайся в Брянск к Сивучу. Подкинь грев старику. Пора уж! И вякни про Паленого. Но не слишком. Не бередь старого! Пусть его сердце не ноет по чужим детям. Им свое не вставить. Пусть не переживает. Я не в обиде на него!..
— Отпусти меня с Капкой! — попросился Король. Шакал ждал этой просьбы. И тут же отпустил обоих, щедро снабдив деньгами.
— Не больше трех дней даю вам! Не тяните резину. Поддержите плесень и в обрат! — заметил Шакал, что и сам стал стареть. Научился брюзжать без повода, придираться к мелочам.
Пахан невольно смутился. Но, посмотрев на Задрыгу и Короля, торопливо собиравшихся в путь, улыбнулся светло. Подумав невольное, что эти двое сумеют у слепой фортуны вырвать свое счастье. Вон как воркуют! Фраерам поучиться у них! Глаз не сводят друг с друга. Всем законникам малины давно известна их любовь. Закон запрещает? Но и он бессилен перед жизнью и не может оборвать то, что согревает людей, держит друг возле друга.
Едва вышли за порог Капка и Король, Шакал заспешил к Медведю. Вместе е Глыбой. Так оно и вернее, и надежнее, решили оба.
Маэстро встретил их у двери. Улыбался внешне. Но в душе все сжалось.
— С чем возник, Шакал? Этот на холяву не рисуется. Кто на этот раз лажанулся? — пытался предугадать Медведь.
Едва ступив на порог, Шакал отдал маэстро его долю.
— Твое здесь! Возьми!
Медведь взял не удивившись, знал, Шакал никогда его не оставит без доли.
Маэстро позвал Шакала в комнату. Поинтересовался, куда он намеревается поехать?
Шакал рассказал Медведю о Калининграде, Лангусте и малинах, о Паленом. Маэстро слушал молча. Смотрел на Шакала и Глыбу, взвешивал каждое слово. Потом, покачав лохматой головой, заговорил неспешно.
— Ботаешь, Паленый бабки любил? А с чего б иначе вором стал? Иль ты ими брезгуешь? Любой кент из-за башлей в малине возник. Чему ж ты удивляешься? Иль сам не такой?
— За бабки закон и кентов не продал. Не закладывал малину!
— За бабки жмурятся твои кенты! Сколько их посеял? Больше всех у тебя откинулось! — взревел Медведь.
— В делах накрылись!
— Другие малины тоже в дела ходят! Не морятся! Делами дышим! Кенты до плесени канают у других паханов! К тебе не хотят возникать!
— Сам надыбаю себе кентов в малину! Тебя не прошу!
— Каждый кент — дороже любых башлей! За всякого спрошу! Я Паленого с пацанов держал! Фартовал он файно. Сивуч учил. Удачлив был с пацанов. В большие дела с «зелени» его брали. Почему не приволок Мишку сюда? Я сам с ним потрехал бы! Он у меня не один год канал в малине и никого не высвечивал!
— Лангуста поспрошай! Тряхни гада, как он сумел? И сам с ментами снюхался! Засаду на нас устроил! Расколи, какой навар он от лягавых и чекистов снял за нас? Шпану сфаловал на мою малину! Это по закону? Блатари загробили Чувырлу и Жилу! Нас всех мылились «на перья» взять!
— Остынь, пахан! Сегодня вытащу Лангуста! И если не стемнил ты, проведу разборку сам! Тебе мое слово! Пока не тряхну Лангуста, из Минска не сваливай! Допер?
— Усек!
— Ну, а теперь ботай, что там с лесными у тебя не склеилось? Из-за чего заваруха поднялась?
Пахан рассказал о багажном вагоне, музейных ценностях, какие Черная сова увела из-под носа чекистов.
Шакал не сразу заметил, как потемнело лицо Медведя и напряглись его громадные, волосатые кулаки.
Он задышал тяжело, прерывисто. Глаза налились кровью. — Заметив эту перемену, Глыба незаметно толкнул Шакала локтем в бок. Маэстро уловил это легкое движение и опередил, грохнул по столу кулаком так, что с него со звоном полетело все.
— Ты, что? Мозги просрал? Иль запасной кентель стыздил? Кто на чекистов залупается?! Кентов загробил зачем? Кто позволял врубаться в багажник? Тебя туда тянули? Иль хочешь, чтоб с живого шкуру сдернули? Иль опаскудело в законе дышать? Зачем влип в это дело?!
Шакал, не ожидая такой вспышки, удивился:
— Банки трясем! Это не то же самое? Рыжуха она и есть рыжуха!
— В банках — башли! Их печатают! И не худеют сейфы! Музейное — не смей! Сколько кентов просрал! И секи, до погоста не отвяжешься от чекистов! До смерти «на хвосте» висеть будут. Сколько фартовых замокрят, но рыжуху свою они у тебя выдавят. Помяни мое слово! Вот ты Паленого размазал. За наводку. Тот за башли сфаловался? Но ты — чем файнее? Тоже кентов просрал — за рыжуху! И сколько кайфовых законников посеял?! Почти всех! А сколько еще уложат? Свой кентель не удержишь, пока у чекистов На крючке. Сорвись с него!
