Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь
— Ну и трепло! — не выдержал один из законников города — коренной одессит, задетый за живое. И выхватил из-за пояса «перо». Метнул, но вовремя приметившая Капка толкнула Короля, тот пошатнулся, нож воткнулся в руку, чуть выше локтя. Задрыга метнула нож в законника-одессита. Тот не приметил, отчего так быстро закрутилось перед глазами жаркое солнце юга.
Он упал лицом в землю. Не успев понять, кто убил его?
— Ну, сука! — кинулся к Задрыге худой, лохматый кент. И туг же с воем воткнулся головой в стену, согнулся пополам, сдавив в паху раздирающую боль.
Городские законники выскочили из темноты. Шакал глянул на Паленого. Тот жался к стене растерянно. И пахан понял все.
Мельник погасил свечи одним махом. И в темноте подземки, сплетаясь в узлы, дрались законники не щадя друг друга. Как распознавали своих и чужих, тому дивился подземный люд, вылезший из углов и тупиков.
Эй! Пацанва! Тащи огонь! Наших тыздят! Вломим чужакам! — донеслось разноголосье.
Со всех сторон к мраморному залу побежали с факелами в руках мальчишки и девчонки. Одни держали огонь, другие бросились в драку, зажав в руках булыжники, тяжелые железные куски арматуры. Все шло в ход…
Вот Шакал натянул на кентель толстомордого, какой едва не пропорол пахана…
А там Задрыга, защищая Короля, достала лысого крепыша ногой в солнышко.
Чувырло и Жила отбиваются от двоих, насевших чуть не на шеи.
Плешивому бок пропороли Но его ограждает Тундра. Не подпускает к кенту. Принимая на себя все удары.
Фомка, загнанный в угол двумя городскими, отбивается от них ногами и кулаками. Но вот одного из них отвлек на себя Амба. Поддел под подбородок. Тот, клацнув зубами, въехал головой в стену, постояв миг, свалился на пол, закатив глаза.
Шакал вламывает местным не суетясь. Рассчитывает каждый удар, экономно расходует силы. Тяжесть его каменного кулака знавали многие. Теперь и городские нарвались. Шакал никого не обделил. Вот двое с «перьями» подступили вплотную. Глаза горят. Самого пахана вздумали прижучить. Заклинило, видно, память у кентов, что паханом малины становится лишь тот, кто сумеет в жуткой трамбовке выстоять в одиночку перед целой кодлой озверевших фартовых и всех разложить на лопатки.
Пахан Черной совы, улучив секунду, коротко взмахнул кулаком по голове, огрел одного из наседавших. Тот тихо свалился под ноги дерущимся с проломом черепа. Второму в ухо. Этот в стену угодил лицом. Не помнил, где сильнее заболело. Но долго не мог встать от боли и звона в голове
Еще один к Шакалу рванулся. Тош Капка остановила. Вломила по шее. Ребром ладони. Тот, в прыжке, словно споткнулся. Отлетел на своего, сбитого под ноги чуть раньше других.
На Глыбу трое накинулись. Успели достать кента. Тот весь в крови. Едва на ногах держался. Ему все труднее отбиваться. А городские чуют — теряет кент силы, добить надо.
— Но что это! Кто всадил «перо» под лопатку так внезапно? — оглянулся местный законник и в последний раз увидел Задрыгу.
Второго на себя отвлекла, распустив живот «пером» до самых колен.
С оставшимися двумя, отодвинув плечом Капку, помог расправиться Глыбе Король.
Пятеро законников города, еще державшиеся на ногах, оглядевшись, смекнули, что надо слинять вовремя, пока не ожмурила их Черная сова. И, взяв в подкрепленье городскую шпану, вернуться сюда под утро, когда малина будет спать после трамбовки.
Городские рванулись через плотное кольцо подземной «зелени», сбивая с ног пацанву ногами и кулаками. Они хорошо запомнили ход, указанный Паленым. Тот исчез в самом разгаре драки. Куда и как сбежал — не видел никто. В сваре он не поддерживал никого. Следил молча за каждым. Видно, вовремя понял. И примчался к Лангусту. Тот шпану созвал. И громадная кодла помчалась к подземке, следом за Мишкой, какому так хотелось получить от Лангуста оставшуюся часть своих денег.
Он знал, в Черную сову ему возврата нет. Он видел это по усмешке Шакала, какого не мог провести никто. Паленый понимал, останься Шакал в живых, не миновать разборки. А она будет свирепой.
— Уж коль сфаловался, надо бить до конца. Эти — берут в малину. Бабки дали. А с Шакалом — все завязано. Его замокрить давно пора. Но я разделаюсь своими клешнями с двумя! С падлюкой Задрыгой и Королем! Кроме меня, ее никто не уложит. А я — справлюсь за все разом! Приморю в углу. Пущу на ленты. Потом брюхо распущу, пусть медленно сдыхает, как сука, как меня мучила! — мчался Паленый впереди шпаны.
Фартовые, едва успели выскочить из подземки, как увидели несущуюся им на выручку шпановскую кодлу.
Законники города тут же ринулись обратно с ревом, гиком, подняв на ноги весь подземный люд, почуявший неладное.
Двоих, едва успевших вылезти из тоннеля, втащили обратно. И кинулись к Черной сове, едва поверившей в передышку.
— Попухли, пидеры!?
— А-а-а! Мать вашу! Козлы!
— Ожмурю паскуду! — бросились на Шакала сразу трое. Тот резко развернулся. Узкое лезвие ножа воткнувшись в плечо, застряло занозой. Кровь полилась по руке, по телу.
— Держись, кенты! — крикнул, теряя силы и прижавшись спиной к стене, отбивался ногами и левой рукой.
Подземный люд, пользуясь темнотой, крошил на входе местную шпану, кого «розочкой», арматурой, булыжниками приветили. Других втаптывали в грязь сворой, отдавая в руки жестокой малышне. Та, немало натерпевшись от городской шпаны, сводила свои счеты, мстя теперь за всякую обиду, за каждую пролитую слезу, забыв или не имея понятия о жалости.
Ведь именно среди шпаны было немало их отцов, пустивших на свет детей и ни разу о них не вспомнивших.
Никто не признал дочь или сына. Не пришел в роддом поздравить с появлением на свет, не явился на Новый год с гостинцем. Не сунул мимоходом в озябшую ладонь горсть самых дешевых конфет иль завалявшийся пирожок. Наоборот: Она, эта шпана, ловила вылезающих из подземки детей и вытряхивала из карманов даже те медяки, какие удалось собрать на хлеб.
У входа вой, стоны. Кто кого убил? Сын отца или наоборот? Вон девчонка — ей всего восемь лет. Год в подземке от взрослых прячется. Мать — пропойца. А отец — забулдыга, изнасиловал девчонку, перепутав с похмелья постели. И сумел от суда уйти, спрятавшись у шпаны. Видно, узнала его пацанка. Вон как остервенело молотит по голове арматурой вонючего, извивающегося мужика, приговаривая по-взрослому:
— Это тебе, козел, за меня! Это — за мамку! Это — за водку! Это — за все разом! Сдохни, зараза! — вломила ему со всей силы меж ног.
И все же прорвалась часть шпаны к Черной сове и навалилась на законников новой грязной волной.
Капка этого не ожидала. Она не поняла сразу, кто позвал кодлу на выручку городским? Кто так шустро успел предупредить? Она натягивает на кентель худого пропойцу. У того глаза на лоб полезли от боли. Задрыга врубила ему для надежности коленом в пах. И наступив тому на ноги разношенными туфлями, оглянулась резко, почувствовав опасность, отскочила в сторону, не веря глазам. Паленый замахнулся «пером» на нее. Удар пришелся в пустоту. Капка подскочила пружиной сбоку, ударила ногой в ребра. Гвозди пробили кожу. Но Мишка устоял на ногах. И метнул нож в Задрыгу. Та пригнулась. Перо попало Мельнику в руку. Капка рванулась к Паленому, чтобы сшибить с ног. Но не получилось. Он увернулся, поддел в висок кулаком. У Задрыги все закрутилось перед глазами. И тут же вспомнился Сивуч.
Старик учил их одинаково. А потому приемы каждого хорошо знакомы другому. Но… У Гильзы намного хуже срабатывала правая сторона. Он был левшой. Вспомнив это, Капка опередила Паленого и, бросившись всей тяжестью, сбила его с ног, оглушила о стену. Придавив за горло так, чтобы не скоро очухался, оставила его в углу без сознания.
Шум, грохот, крики, стоны, мат, звуки ударов и падений, угрозы — все сплелось в какой-то кошмарный ком зла, ненависти, мести.
Запах крови будоражил дерущихся.
Вон Король двоих поднял за головы, крутнул в воздухе. Те ногами сучат. От страха не своими голосами взвыли. Король долбанул их об стену, бросил в тоннель — в проход, сшиб еще одного из городских. Тот так и не врубился, почему свои на него наехали? Кулаками их в сознание приводил.
На входе пацанва уже получила передышку. Растаскивала стонущих и замолчавших в глухие тупики и ямы. Закапывала, не глядя тех, кто молчал, и еще дышавших. Некогда разбираться. Земля всех примирит.
Капка, отскочив от Паленого, увидела, как Жилу прирезали двое мужиков. К нему не успели пробиться, помочь.
Хрипит кент. Кровь из пробитого легкого фонтаном бьет.
Задрыга прыгнула на лысого, наседавшего на Шакала. «Пером» горло достала. Но и ее сзади задели. Полоснул по спине какой-то дохляк. У него изо рта как из канализации несло. Задрыга ему пальцами глаза выбила. Коротко, резко прошлась по горлу, ребром ладони. Тот, выпучив глаза, мигом стих.
Чувырла от целой своры отбивался. Пятерых замокрил. Но и его достали. Без промаха всадили «перо» в сердце. Кент сполз по стене тихо. Умер. А глаза открыты, словно хочет увидеть, чем закончится трамбовка?