Андрей Воронин - Мишень для Слепого
Потапчук пожал плечами.
– Время служебное, не до выпивки. Но как-нибудь выкроим пару часов, посидим, повспоминаем…
– Да, вспомнить нам с тобой, Федор Филиппович, есть о чем. Работали вместе, ноздря в ноздрю шли. Так никто вперед и не вырвался.
– Да вперед нам, как бы, Петр Павлович, уже и некуда. Маршалов теперь не дают, особенно в нашем ведомстве.
– Это точно, не дают. Но на пенсию отправить могут. Кстати, как ты, на пенсию собираешься?
– Я давно бы ушел, выслуги хватает. Да не отпускают меня, нужен, наверное.
– И меня не отпускают тоже, хотя и не удерживают сильно. А я, честно говоря, и не рвусь. Привык к кутерьме, нравится работа. Тем более, всегда с людьми дело имею…
– Ты еще скажи, Петр Павлович, что и люди хорошие попадаются.
– А вот этого уж не скажу. И ты не скажешь, ты все больше с мафией да коррупцией борешься, а я чем занимался, тем и занимаюсь.
Разумовского насторожило, что генерал Потапчук не занимает предложенное кресло, а стоит посреди кабинета, как соляной столб, и время от времени бросает на собеседника пристальные взгляды. И у Разумовского возникло неприятное сравнение, что Потапчук смотрит на него так, как гробовщик смотрит на покойника, прикидывая, какой длины доски надо готовить для будущего Гроба.
– А что это ты на меня так смотришь? – холодея и ощущая пустоту в животе, почти прошептал генерал Разумовский.
– Как – так?
– Даже слов не подберу Как… – сказать о гробовщике и покойнике у Разумовского не поворачивался язык. – Как хирург на пациента, – наконец-то нашелся он.
– Нет, что ты, Петр Павлович, до хирурга мне далеко. Мы с тобой скорее два пациента в приемной, сидим, ждем, кого позовут первого. А разговор у меня к тебе действительно не простои. Может, пойдем отсюда? Не хочется мне в этих стенах вести приватные беседы.
– Ну что ж, пойдем.
Разумовский надел пиджак, застегнул его на все пуговицы, вытащил из шкафа плащ. В приемной бросил своему помощнику:
– Скоро приду, – будто дал понять генералу Потапчуку, что у него мало времени – даже на очень важные разговоры.
– Давай немного проедем по городу, я с машиной, – сказал Потапчук – Ну что ж, давай прогуляемся. И куда ты меня хочешь завезти?
– А где тебе нравится бывать?
– О, где мне нравится бывать, там разговоры не поведешь.
– Поехали к реке. Не возражаешь? Мудрые люди любят смотреть на воду.
И генералу Разумовскому тут же вспомнилась голубая мечта о теплых морских волнах, которые шелестят галькой, вылизывая белый коралловый песок пляжа. Но тут Разумовский подумал, что если быть точным, то пляж бывает либо каменистым, либо песчаным. Но ему почему-то представлялся песчаный пляж, на котором приятно лежать, закрыв глаза, и слушать, как шуршат друг о друга мокрые камешки под ударами волн.
Машина Потапчука подъехала к набережной и остановилась. Генералы выбрались и направились к гранитному парапету, загаженному чайками. У парапета кучковались рыбаки. Они неотрывно смотрели на ярко-красные неподвижные поплавки – словно обладали способностью сдвинуть их взглядом.
– Счастливые люди, – заметил Потапчук, кивнув в сторону рыбаков.
– Счастливые, – вяло согласился Разумовский. Не проблемы же рыбной ловли на Москве-реке приехал сюда обсуждать Потапчук! – И о чем ты хотел со мной поговорить, Федор Филиппович? – наконец не выдержав и как бы нарушая предложенные правила игры, спросил Разумовский.
Потапчук оперся на парапет, вытащил из кармана сигарету, предложил закурить Разумовскому. Тот отрицательно покачал головой.
– Я в последнее время редко курю, только когда случается что-нибудь чрезвычайное.
– Как хочешь, – сказал генерал Потапчук, наморщил лоб, сдвинул к переносице седые косматые брови. – Так вот, слушай, Петр Павлович. Тут мои люди занимаются одним делом…
– Ты и твои люди всегда делами занимаются.
– На этот раз дело необычное.
– Я тебя слушаю. И что же это за дело?
– Думаю, ты в курсе. Льва Самсонова застрелили в подъезде прямо в лифте.
– Что ты говоришь!..
– Значит, знаешь, – по тону собеседника догадался Потапчук.
– Естественно, знаю, оперативные сводки читаю внимательно, каждый день.
– И тебя это не встревожило?
Разумовский пожал плечами.
– Смерть человека, с которым был знаком, всегда тревожит: начинаешь думать о своей кончине. Честно говоря, я удивлен другим.
– И чем же?
– А тем, что он прожил так долго. Ведь это был редкостный мерзавец, и не мне тебе объяснять, какими делами он занимался на Старой площади.
– Погоди, Петр Павлович. Скажем, этими делами занимались мы все вместе – и ты, и я, и тот же Самсонов, и еще десятки, а может, и сотни людей.
– Нет, Федор Филиппович, я хорошо знаю Льва Ивановича.
– Знал, – уточнил Потапчук.
– Ну да, извини, оговорился. Правда, о покойниках не принято говорить плохое, их даже не судят, но сволочью он был каких поискать и прожить мечтал не меньше ста лет. Но Бог не фраер, он все видит.
– Я о другом подумал, узнав о его гибели. Черт с" ним, с Самсоновым, я о тебе беспокоюсь.
– Обо мне? – удивился Разумовский. – Неужели я так плохо выгляжу?
– Нет, выглядишь ты пока еще молодцом, на крепкую четверку.
– Спасибо, обрадовал.
– Думаю, что ты, Петр Павлович, знаешь и о гибели Антона Антоновича Башманова.
– Тоже в курсе, – спокойно сказал Разумовский. – Но насколько мне известно, произошел несчастный случай, наезд автомобиля. Да и кому может понадобиться убивать слепого старика, к тому же выжившего из ума?
– Не скажи, Петр Павлович, голова у Башманова была светлая. И если бы не перестройка, не пертурбации последних лет, сидел бы он в своем кабинете на Старой площади и руководил бы мной и тобой.
– Не руководил бы он нами! Те, у кого потенциал есть, и по сей день у руля государства, – отмахнулся Разумовский и принялся смотреть на серую воду, которую стали вспарывать капли дождя. – Погода мерзкая, – сказал он вдруг и плюнул в реку. – Холод, слякоть…
– Да, неважная осень. А ты, Петр Павлович, наверное, забыл о существовании одной бумаги?
Разумовский прекрасно понял, о чем говорит генерал Потапчук, но искусно изобразил на лице недоумение.
– Какой?
– Я нашел документы. Они, конечно, все под грифом «Сов, секретно», и получить их было непросто. Так вот, есть один, в низу которого стоит твоя подпись, а датирован он августом девяносто первого… Вспоминаешь?
– Погоди, Федор Филиппович, какой документ? Давай конкретно. В те чертовы дни мне столько документов пришлось подписать, а еще больше – уничтожить, с чужими подписями, про свои подписи времени думать не оставалось.
– А документ простой – акт об уничтожении «зелени». Надеюсь, помнишь?
– Конечно, помню, – как ни в чем не бывало подтвердил Разумовский. – Ну и идиотские же идеи появлялись в головах старых маразматиков в те времена!
Фальшивые деньги печатали… На хрен это было нужно?
Денег в проект вбухали Каждая изготовленная купюра чуть ли подороже номинала обошлась. Премии раздали, ордена, медали. А потом пришлось фальшивки уничтожать. Да, я при этом присутствовал, но руководил уничтожением не я, а Башманов. Ну и попотеть нам тогда пришлось! Девяносто первый год дался нам не одним инфарктом…
– Три подписи под этим актом, и двое из тех, кто подписался, мертвы. А ты, Петр Павлович, жив.
– Тебя это расстраивает? – с какой-то бесцветной интонацией спросил Разумовский, и взгляд его стал отстраненным.
– Нет, меня это пугает. Я просто все, что знаю, сложил в одну цепочку, и мне показалось, что будет нелишним тебя предупредить.
– Спасибо, я об этом и сам думал.
– Меры предосторожности принял?
– Не вижу необходимости. Мало ли какие бумаги мы в своей жизни подписывали? Тебе попалась бумага, на которой стоят три подписи, а есть бумаги, на которых стоят две – только их двоих, Башманова и Самсонова.
И у меня нет уверенности, что их гибель связана с подписанием бумаги на уничтожение фальшивых баксов.
Куда большее отношение один из них имел к изготовлению фальшивых иностранных паспортов, а другой – к деньгам партии. Не забывай, – несколько изменившимся голосом произнес генерал Разумовский, – деньги партии так и не нашли, и где они сейчас, никто не знает.
– А ты думаешь, их искали как следует?
– Думаю, искали, – уверенно ответил Разумовский.
– Если пропажу ищет тот, кто сам спрятал, то он никогда и ничего не найдет, – сказал Потапчук и тоже посмотрел на темные воды Москвы-реки.
– Спасибо тебе за предупреждение, конечно. Приятно, когда кто-то о тебе беспокоится.
– Забеспокоишься, да еще как… Убито два человека, мои люди занимаются расследованием, и мне не хотелось бы, чтобы к ним приплюсовался третий. Знаешь, хлопот прибавится.
– Вот ты как! – улыбнулся Разумовский. – О себе печешься, а не обо мне.
