Андрей Воронин - Мишень для Слепого
Обзор книги Андрей Воронин - Мишень для Слепого
Андрей ВОРОНИН
МИШЕНЬ ДЛЯ СЛЕПОГО
Глава 1
Ни для кого не секрет, что разведка – это глаза и уши государства. Каждому государству хочется знать, что замышляют его соперники, что собираются делать его друзья. И чем лучше работает разведка, чем сильнее она и дееспособнее, тем спокойнее чувствует себя государство.
И во все времена, во всех странах деятельности разведки уделялось самое большое и самое пристальное внимание.
И никогда на разведку не жалели средств: безопасность стоит дорого. Но она того стоит. Эти деньги, как правило, не проходили по статьям бюджета, их скрывали от посторонних глаз. И информацию о том, как и из каких источников финансируются органы безопасности, знали, как правило, единицы – самые надежные и проверенные люди.
Еще в древности каждый правитель пытался забросить лазутчиков в стан врага, чтобы они вовремя могли оповестить о замыслах тех государств и тех людей, которые способны навредить.
Да, разведка существовала всегда, еще с незапамятных времен. Лазутчикам платили, их поддерживали, берегли как зеницу ока. И всегда народ обманывали баснями о том, что большинство разведчиков, работавших, например, на Советский Союз, действовали по каким-то высшим идеологическим мотивам. Естественно, есть и такие, но в девяносто девяти случаях из ста мотивы были чисто меркантильными. Для того чтобы выведать важную тайну вероятного противника, не жалели даже золотого запаса государства – того неприкосновенного золота, которое берегли и старались приумножить.
И представьте себе такую ситуацию: агентура, работающая за границей, вдруг получает от своих тайных покровителей фальшивые деньги… Не нужно гадать, к чему это приведет. Вся сеть – тысячи людей – будет раскрыта, и вся огромная многолетняя работа пойдет насмарку. Государство потеряет глаза и уши и будет тыкаться в разные стороны, как слепой котенок, попадая в ловушки, уготовленные соперниками.
Да, в последние годы, особенно после перестройки, финансовое положение органов госбезопасности оставляло желать лучшего. И вот на очень высоком уровне, в кремлевских кабинетах, было принято решение продать небольшую часть военной техники заинтересованным странам. А деньги, вырученные от сделки, направить на поддержание органов госбезопасности, чтобы этими деньгами наша разведка могла рассчитаться с теми, кто поставляет важную информацию, с теми, кто занимается промышленным и политическим шпионажем и другой деятельностью, без которой не может обойтись ни одно государство.
Курировать эту сделку было поручено генералу ФСК Петру Павловичу Разумовскому, человеку проверенному и надежному. Он занимался этим делом, на взгляд руководства, ответственно и компетентно…
* * *Глеб Петрович Сиверов, секретный агент по кличке Слепой, был близок к нервному срыву, хотя пока еще и сам не подозревал об этом. Он надеялся, что у него крепкое здоровье, железные нервы и ничто не может вывести его из равновесия.
Но не какое-то определенное событие расшатало его спокойствие, а все происшедшее в последние месяцы накладывалось одно на другое, наслаивалось, забирало его выдержку каплю за каплей. Не так-то легко рисковать жизнью ради того, в чем начинаешь сомневаться. А сомнения все чаще и чаще одолевали Слепого.
Ему и раньше приходилось задумываться, что он служит людям, честность и порядочность которых под очень и очень большим вопросом. Разумеется, для Глеба всегда существовало оправдание: «Я служу не людям, а Родине». В действительности же всегда приходится выполнять поручения вполне конкретных людей.
Нет, в честности генерала Потапчука он был уверен, но беда Сиверова заключалась в том, что генерал ФСБ Потапчук являлся единственным звеном, связывающим Глеба с этой могущественной организацией. Он мог, конечно, спросить Федора Филипповича, долго ли того уламывали, прежде чем он согласился участвовать в операции. Глеб всегда оставлял за собой право выбора, не желая становиться бездушным исполнителем чужой воли. Он доверял себе, доверял генералу. Но кто знает, если делаешь благое дело, не обернется ли оно потом большей бедой, чем та, которую ты предотвратил?
Будь Глеб каждый день занят работой, такие сомнения не навещали бы его. Когда действуешь, нет времени на размышления. Максимум о чем подумаешь, так это как спасти свою или чужую жизнь. И он уже проклинал себя за то, что выторговал у Потапчука свободную неделю, взяв у того обещание, что, даже если мир покатится в тартарары, генерал не станет беспокоить Слепого по таким пустякам.
– Я узнаю об этом из газет, – улыбнулся Глеб.
– Уж не задумал ли ты, Глеб Петрович, навсегда отойти от дел'? – забеспокоился генерал, понимая, что Глеб Сиверов способен и на такой поступок.
– Если бы задумал, то сказал бы вам.
– Надеюсь, ты не станешь действовать, как мальчишка, и я, придя к себе на службу, не найду на столе письмо, в котором ты прощаешься со мной навсегда?
Сиверов рассмеялся:
– Неужели вы, Федор Филиппович, так и не уяснили, что я не стреляю из-за угла, не осуждаю ни кого за глаза и не меняю уже однажды принятое решение?
– Всякое бывает, – Потапчук пожал плечами. – Люди меняются не только внешне… – он сделал паузу, внимательно посмотрев на Глеба, зная, что тот комплексует даже по прошествии лет: Сиверов так и не смог привыкнуть к своему новому лицу – настоящему шедевру пластической хирургии.
– В душу ко мне никто со скальпелем не лез, – спокойно ответил Сиверов, хотя внутри уже закипал.
Он чувствовал генерал Потапчук специально злит его, потому что, разозлившись, Глеб долго без работы не просидит.
Когда за генералом закрылась дверь оперативной квартиры, расположенной в мансарде одного из домов в арбатских переулках, Глеб Сиверов попробовал взять себя в руки.
«Знает же, подлец, – без неприязни подумал он о Потапчуке, – что злость – единственное лекарство от сомнений, поселившихся в душе. И именно поэтому я не позвоню ему первый. Выторговал себе неделю, так неделю и буду отдыхать, пусть даже под конец этого отпуска нервы расшатаются ни к черту».
Сиверов опустил на окна жалюзи и, надев наушники, включил музыку. Хотел раствориться в ней, перестать думать, перестать ощущать самую страшную боль – боль сомнений. Но убежать от самого себя у него не получалось. Музыку Вагнера он знал так же хорошо, как незрячий знает дорогу от своего дома до ближайшего табачного киоска. Этой дорогой идешь автоматически, не задумываясь о поворотах, помня наизусть все ее каверзные места, а значит, имеешь возможность размышлять.
Многолетняя привычка приучила Глеба Сиверова одновременно рассуждать о нескольких вещах, решать несколько проблем сразу. А теперь эта спасительная привычка сослужила ему плохую службу.
Он со злостью сорвал с себя наушники и еще некоторое время сидел, с отвращением глядя на них. Так, что побелел указательный палец, вдавил в пульт кнопку.
Музыка смолкла, но она все равно продолжала звучать для него, знакомая до ноты, до полутона. И при желании Сиверов мог бы сказать сейчас, сколько скрипок играет в оркестре и сколько музыкантов сидит, положив чуть разогревшийся от игры смычок на колени. Тишина и та была наполнена для него смыслом.
– Я спокоен. Абсолютно спокоен, – проговорил Глеб, повторяя фразу-формулу, которой его обучал психотерапевт в военном госпитале. – Абсолютно спокоен.
Спокоен, как, как… – на мгновение Глеб замолк, скользя взглядом по комнате. – Как стол, как стул, как выключенная кофеварка…
Ни одно из сравнений не приносило облегчения, не заставляло сработать волшебную формулу, нехитрую, но действенную.
– Я спокоен, как ручка, в которой кончились чернила…
Глеб усмехнулся.
«Удачненькое сравнение! Ты сравни себя еще с мертвецом, вот уж спокойствие, дальше некуда. Человек жив, пока в нем живы эмоции, пока он способен смеяться, радоваться, огорчаться, любить…»
– Я же люблю? – неуверенно задал он себе вопрос.
«Или только обманываю себя, Ирину? Изображаю любовь к ней лишь потому, что у меня не хватает времени встретиться с другой женщиной, узнать ее поближе. А чем Ирина лучше других?»
– Тем, что я люблю ее, – тут же ответил себе Сиверов.
«Ну что ж, получился замкнутый круг. Оно и неплохо. Если забыть о том, что белка, крутясь в колесе – таком же замкнутом круге, – уверена, что движется вперед…»
Глеб сообразил: еще немного, и если он останется наедине с собой, то сумасшествие ему гарантировано.
Не так уж много в его душе существовало спасительных уголков, где можно было укрыться от терзаний.
«Ирина обрадуется, – подумал он, – узнав, что у нас на двоих есть целая неделя. Целая неделя спокойной и размеренной жизни, когда ты можешь позволить себе спать сколько угодно, делать что угодно, лодырничать».
Сиверов набросил куртку и, стоя у входной двери, обесточил все помещение, щелкнув пакетным выключателем, чувствуя, что у него не осталось сил проверять, всели приборы отключены из сети.
