Виталий Гладкий - Убить зверя
Так они и пробирались по мари, будто связанные невидимой бечевой: впереди – бандиты (тропу торил Зяма, за ним шел Чагирь, а замыкающим был Малеванный), позади – Лешак и Егорша.
За спиной уже осталась половина пути по коварной трясине, когда случилось то, чего Егорша никак не мог ожидать. Он почти приноровился к сюрпризам, встречающимся на каждом шагу, и наконец позволил себе немного расслабиться. У подростка, как на его годы опытного и выносливого таежника, немало поплутавшего по тайге, ныли все мышцы, а икры напряженных ног (передвигаться приходилось в основном низко пригнувшись или на четвереньках) нередко сводила судорога. Поэтому он старался идти в рваном темпе: когда появлялась возможность, Егорша почти бежал – если встречались относительно сухие пригорки; а едва бандиты замедляли ход, наткнувшись на очередную трясину, подросток лежа отдыхал, позаботившись, чтобы ноги были выше головы. Как говорил в таких случаях отец, "испорченная" кровь, накопившаяся в уставших ногах, быстрее смешивалась со свежей, и охотнику вполне хватало десяти минут, чтобы восстановить силы и обновить заряд бодрости.
Беда стряслась как раз в тот момент, когда Егорша бежал. Лешак держался немного впереди, и потому спугнутый им старый заяц, таившийся под кочкой в густой траве, рванул не по ходу пса, а назад, мудро выбрав из двух зол меньшее. Он прошмыгнул между ног Егорши и задал стрекача, а юный мститель, нервы которого были напряжены до предела, с перепугу отскочил в сторону и, споткнувшись, угодил в трясину, при этом выронив палочку-выручалочку – длинную жердь. И теперь бездонная утроба мари заглатывала его, удовлетворенно причмокивая и пуская пузыри.
Несмотря на отчаянное и почти безнадежное положение, Егорша продолжал барахтаться, цепляясь за все, что только возможно. Ему хотелось закричать, позвать на помощь, но благоразумие и ненависть к бандитам глушили черный первобытный страх, постепенно овладевающий его сознанием. Ему удалось вцепиться в старое корневище, однако оно с противным хрустом отломилось, и в руках Егорши остался лишь толстый сук с отростками, похожими на осьминожьи щупальца. Эта ненадежная опора немного замедлила погружение, и совсем потерявшему силы подростку удалось отдышаться. Но когда он, весь во власти смятения, поднял голову и осмотрелся, то едва не завопил от ужаса – прямо перед ним стояла огромная медведица. Лешак, который до ее появления бегал у кромки пузырящейся грязи, где-то пропал, и зверь совершенно безбоязненно подобрался к Егорше почти вплотную.
Подросток сразу понял, что это мать убитого бандитами пестуна. Она была вся какая-то взлохмаченная, дерганая, что вообще противно солидной и созерцательной медвежьей натуре. Из ее открытой пасти падала на землю хлопьями густая слюна – почти пена, в налитых кровью маленьких глазках светилась неукротимая свирепость; медведица дышала глубоко и часто, словно после долгого и быстрого бега, а из зловонной глотки время от времени раздавался тихий, приглушенный рык. И все же, несмотря на беспомощность Егорши, страшная зверюга не спешила напасть, хотя ей очень хотелось это сделать – разъяренная медведица вышла на тропу войны и просто обязана была отомстить за гибель своего малыша. Однако острое звериное чутье предупреждало обезумевшую от горя мать, что впереди, там, где находится один из ее врагов, смертельная опасность – бездонная трясина. И она топталась в нерешительности, вытягивая свирепую морду в направлении Егорши, будто к чему-то принюхиваясь.
Но куда девался пес? Неужто с перепугу сбежал, бросив хозяина на произвол судьбы? Совсем отчаявшийся подросток, у которого с испугу вообще отняло речь, наконец прочистил горло, прокашлявшись, и позвал фальцетом:
– Лешак, Лешак, ко мне! Ату ее, ату!
Казалось, пес вынырнул возле медведицы из-под земли. Ни мало не колеблясь, он молча рванул ее за бок и молниеносно отскочил на безопасное расстояние. Медведица круто развернулась и, как показалось Егорше, в недоумении уставилась на Лешака. Скаля клыки, бесстрашный пес смотрел на нее с не менее свирепым видом, чем она, готовый в любой момент повторить нападение. Этот поединок взглядами продолжался с минуту. Наконец зверюга как-то нерешительно повернула морду в сторону Егорши, будто выбирала на кого напасть, но Лешак не оставил ей времени на размышления: он проворно сменил позицию, оказавшись сбоку медведицы, и той ничего иного не осталось, как опять развернуться мордой к псу. Теперь разъяренная самка решила не устраивать смотрины, а сразу бросилась на Лешака. Пес не стал убегать, лишь отскочил на безопасное расстояние и снова сымитировал нападение. Так они вертелись на крохотном клочке суши до тех пор, пока медведица, не рассчитав дальности прыжка, не бултыхнулась в крохотное озерко. Недовольно рявкнув – на этот раз в полный голос – она выбралась на кочку и напрочь проигнорировав Лешака, державшегося поблизости, быстро пошла, иногда переходя на бег, к зарослям осинника. Наверное, холодная вода немного остудила ее пыл, и медведица приняла решение догнать других врагов, чтобы напасть на них из засады.
Егорша облегченно вздохнул и позвал:
– Лешак, ко мне!
Умный пес мгновенно прибежал на зов и встал на то место, где еще несколько минут назад находилась медведица.
– Лешак, дай слегу! Ты понял? Подай слегу. Ну миленький, ну пожалуйста… Сле-га. Дай слегу…
Пес озадаченно смотрел на хозяина. Лешака обучили многим штукам, но слова "слега" в его собачьем лексиконе не было. Однако ему было хорошо известно слово "дай". И теперь Лешак мучительно соображал, чего хочет его друг и повелитель.
Наверное, минуты озарения бывают и у животных. Лешак как-то странно дернул головой – будто кивнул – и вцепился зубами в жердь. Она была для него тяжеловата, но пес, царапая когтями мшистый взгорок, всетаки подтащил слегу к самой ямине, где Егорша уже погрузился в грязь по грудь.
– Ближе, Лешак, ближе! – еще не веря в спасение, радостно восклицал подросток. – Дай мне! Дай!
Пес перехватил жердь почти посредине и, поднатужившись, одним рывком подвинул ее в направлении тонущего хозяина. И это последнее усилие увенчалось успехом – конец слеги едва не ткнул Егорше в ухо.
Бросив сук, который уже скрылся под слоем грязи, подросток схватился за жердь и приказал псу:
– Тяни! Лешак, тяни!
Эту команду умный пес знал. Он запомнил ее еще с тех пор, когда отец учил его крепкому хвату, очень необходимому в охоте на крупного зверя, в частности, на медведя. Сначала щенка приучали играть с ремнем, пытаясь вырвать его из еще не окрепших зубов будущего охотничьего пса. Затем ремень заменяли деревянной чуркой – чтобы сделать жестче прикус. После приходил черед кольца из толстого резинового шланга, через который пропускали веревку и подвешивали к перекладине. Пес хватал кольцо зубами, а отец раскачивал его словно на качелях. Таким образом развивались челюстные мышцы. Нередко Егорша подменял отца на этих своеобразных тренировках, и тогда во дворе возникала куча мала, когда трудно было понять, где Лешак, а где Егорша, одетый в шубейку из волчьей шкуры.
Пес понял, что от него требуется. Он вцепился в другой конец слеги и начал упираться изо всех сил.
Конечно, ему было нелегко и пожалуй пес не смог бы самостоятельно вытащить Егоршу из трясины, но Лешак сделал главное – дал подростку своего рода мостик шириной в одну жердь, по которой он медленно, по сантиметру, начал взбираться на пригорок, подтягиваясь на руках…
Егорша поначалу даже не поверил, что выбрался из ямины. Он одной рукой гладил ластившегося пса, а другой ощупывал сухой мох и твердую землю. Силы совсем оставили подростка, и он минут десять отлеживался, бездумно уставившись в предзакатное небо. Но едва одеревеневшие мышцы отпустило, Егорша встал и, раздевшись догола, сам помылся в озерке и постирал грязную одежду. Главной его бедой стали патроны, искупавшиеся вместе с патронташем в жидкой грязи; берданку, как и слегу, он выронил на пригорке, а потому оружие в чистке не нуждалось.
Пригорюнившись, юный мститель пересчитал не подмокший боезапас – у него осталось всего четыре надежных патрона, пыжи которых были залиты воском. Остальные теперь оказались ненужным балластом, и подросток оставил их вместе с патронташем в приметном месте – все легче идти. Конечно, с таким количеством патронов нечего было и думать ввязываться в перестрелку с бандитами, вооруженными карабином и мелкашкой. Но Егорша, опять загоревшись ненавистью к убийцам родителей, совершенно не колеблясь снова встал на их след…
Они все-таки к реке вышли. Когда Егорша преодолел неширокий ручей, за которым начиналась каменистая возвышенность, упирающаяся прямо в берег, то сразу заметил мерцающие среди деревьев проблески одинокого костра. Наверное, беглые зэки решили просушить одежду и приготовить горячий ужин. С точки зрения маскировки они совершили большую глупость – как на не искушенный взгляд. Но подобравшись поближе, Егорша понял, что бандиты вовсе не такие глупцы, как казалось поначалу. Они разожгли костерок в сооруженном из свежесрезанных сосновых веток шалаше с двумя противоположно расположенными выходами. Так что с перевала и вообще издали огонь заметить было невозможно. Только вблизи можно было увидеть языки пламени, иногда проникающие сквозь щели в шалаше; таким образом они и открыли Егорше место привала беглых зэков.
