Эльмира Нетесова - Подкидыш
— Сынок! Колюшка! Ты ли? Голубчик мой? — уронила голову на грудь сына.
— Все хорошо, мам! Все в порядке! Ты не волнуйся. Я прекрасно живу. Беды миновали. Я успокоился. И ты не плачь.
— Где ж ты теперь пристроился? — села к
столу,
подперев щеку кулаком.
— Работаю в бригаде ритуальных услуг. На кладбище. Копаем могилы. Ну, и все остальное делаем. Плиты, памятники, ограды. Получаю неплохо. Живу у своего бригадира на квартире. С ним вместе питаюсь. Он — хороший человек…
— От своей — совсем ушел?
Николай не сразу вспомнил и понял вопрос запоздало:
— Давно ушел.
— Она недавно приезжала в гости. И Павлик ко мне приходил. Навестил. Городской пряник привез мне к чаю. Совсем большой стал. Умный парнишка. Про тебя интересовался. Спрашивал, пишешь ли? Скучает он по тебе. Это по глазам поняла. Хотя очень старался не выдать себя ничем. Про мать говорил, что работает. А по ночам — плачет. Но не признается почему-то!
— Это уже было! С меня хватит ее слез и собственных ошибок. Лучше расскажи, как ты живешь? Как отец?
— Эх, сынок! Отца мы в позапрошлом году схоронили. Умер он. Отмучился. Одна маюсь. Иногда внуки приходят. Помогают. Приносят харчи. Дров наколют. Сена подвезут. В огороде подсобят урожай убрать. Да и много ли мне одной надо?
— От чего отец умер? — едва продохнул человек внезапное известие.
— Сердце сдало. Твоего адреса не имел никто. Не знали, куда сообщить. Да и не только ты. Лишь Ольга со мной была. Всю боль с ней выплакали вдвоем. Вам не нужны стали. Оно и понятно, старики всем в тягость, — выдохнула старушка и добавила: — Не обижайся. Не упрекаю. Тебе и самому тяжко. Жизнь нынче такая. И ты про меня не печалься. Проживу как-нибудь. Уж недолго осталось мучиться. Мне лишь на отцовских похоронах призналась Ольга, что отчебучила с алиментами и в какую беду тебя невольно втолкнула. Отругала я ее. Она плакала, каялась. Да разве воротишь сделанную гадость? Я ж ей и слова не молвила. Она сама насочиняла, от себя. Для меня, говорит, старалась. А потом ревмя ревела, узнав, что с тобой стряслось. Дура она, окаянная! Зато нет ей светлой доли! И на меня из-за нее грех пал…
— Все прошло, мам. Не стоит расстраиваться. Забудь. Прости нас всех, если сможешь.
— Это ты прости ее и меня. Каб знала я тогда, что она сделала? Не деньги мне от вас нужны. Не сдохну с голоду. Ить огород, хозяйство имею.
Прокормлюсь и вам подмогу. Я письмишка ждала. Хоть пару слов, что жив и в здравии. Чтоб узнать, об чем молясь просить Бога. Ить столько лет минуло. И не писал. Нешто памяти в сердце не осталось? Сам отец. Понимать должен. Когда дите забывает, жить уже ни к чему. Бабье сердце лишь детячьей любовью греется. Не станет ее, для чего жизнь нужна? Отец того не выдержал. А я ждала. И свиделась с тобой. Может, напослед! Ты не забижайся. Жизнь наша, как свечка. Только загорелась, оглянулся, ее уже нет. Кончилась. Один дымок. Ты, коль свидеться не придется, хоть иногда навещай мою могилу. Я благословлю тебя! Вымолю у Бога светлую долю каждому! Матери не умирают. Мы только уходим, а душа с вами остается. Живет с детьми своими. И печалится, и радуется вместе со всеми. До конца…
— Мама! Тебе нельзя умирать. Ты нужна мне всегда! Прости! Я виноват…
— А я и не обижалась. Знать, плохой была, коль не помнил и забыл. В том не ты, сама виновата.
— Мама! Не казни. Я все понял. Я больше не буду, — обещал, как когда-то в детстве.
Вечером, когда мать подоила корову, пришла Ольга. Она не знала о приезде Николая и, влетев вихрем в дом, увидев брата, остановилась, замерла у двери, побледнев.
— Чего к двери приклеилась? Иль ноги в пол вросли? Проходи. Здесь не суд. Можем с глазу на глаз поговорить, сестричка!
— Не для себя радела! Для родителей!
— А за квартиру попрекала? Она тоже старикам понадобилась? Иль много радостей прибавилось, когда меня посадила за решетку?
— Сам виноват! Зачем судью обозвал?
— Ты, стерва, ей накапала! А знала ли, как я в то время перебивался с хлеба на воду? Я ж только устроился на работу. А тебе — вожжа под хвост попала? Вынь да положь сию минуту?
— Мам! Ну чего молчишь? Ведь покойному отцу целых исподников не нашлось. Все латаное. Мужиковы принесла. В них отца спеленать можно было. И это при семерых детях! От людей совестно.
— Не балаболь, Ольга, пустое! Не о том сказ — в чем схоронили. Больно, что за гробом дети не пошли. Не проводили в последний путь. А и правду молвить, не мы единые забыты. Вон мать Арпик весной померла. Тож хоронить стало некому. Свои сельчане сжалились. Собрали, у кого что было. И проводили, помянули по-человечьи. Не попрекали припоздавших детей. Что толку ругать взад. Тем покойного не поднять и не утешить. А и вам не стоит друг дружку грызть! Ить родные! Единая кровь у вас! Посовеститесь пред отцовской памятью. Как жить станете, когда сами останетесь? Нешто лютыми врагами сделаетесь?
— Ну что ты, мам! — обнял Николай дрогнувшие плечи, взглядом подозвал сестру. Ольга подошла, поцеловала Николая в щеку. Тот, как в детстве, больно дернул ее за косу: — Получила? Ну, то-то! — Сразу отлегло от сердца.
— Колька! Не будь змеем, гад ползучий! — взвизгнула совсем по-девчоночьи, тонко и жалобно.
— Не вой! За дело схлопотала! — строго глянула мать, добавив: — Кнутом тебя выходить стоило б! Не глядеть, что уже сама бабкой стала. Ума как не было, так и не нажила!
— Ну чего ворчишь? Успеешь еще запилить. Дай Кольку послушать. Где ты, кем и с кем?
Николай рассказал Ольге о себе, о работе, ничего не приукрасив.
— Ну и молодец! Устроился! Хороший заработок имеешь. Доволен! Ни за что не отвечаешь, и голова за чужие грехи не болит.
— Арпик иначе думала!
— Дура она! С жиру бесилась! Вот посидела б с наше на голой картохе и капусте, враз поумнела б! Какая разница где и кем работать! Лишь бы хватало на жизнь! Подумаешь, побрезговала могильщиком? Пусть теперь сыщет мужика, какой сумеет ее с детьми прокормить, да еще с хорошей должностью! Нынче такие — в лотерею разыгрываются! Один мужик на миллион баб! Ей из-под него подштаники не достанутся! Вон, моя Светка! Уже завучем школы работает. Ей скоро двадцать пять. И никого нет! Одна, при хорошей квартире! Даже с телефоном. И мебель, и телевизор, и диван, а без мужика! Уж не сравнить с той кикиморой! И не дура! И оклад! А уж в старые девы прописалась! Не может она выйти за алкаша! Хочет порядочного! Да где его взять? И не одна она такая! Кто вместе с ней учились в институте, не могут семьи завести! Хорошие мужики — в дефиците. А плохие никому не нужны. Прокиснет эта Арпик в соломенных вдовах до конца жизни! Это как пить дать!
— Таким, наоборот, везет. Хорошая девка — засидится! А такая — молодцу сгодится, — буркнула мать.
— Да что мы о ней так много говорим? Годы прошли. Я уже забыл ее и не хочу вспоминать!
— Зато она про тебя интересуется. У моей Надьки спрашивала, не знает ли адресок? Та как цыкнула на нее. Лярва враз смолкла. Будто языком подавилась! — рассказывала Ольга.
— Пей молоко, сынок! Когда-то ты его любил, — подвинула мать кружку молока, кусок хлеба. Колька враз забыл о неприятностях…
Лишь через две недели решился вернуться в город. Мать, узнав о том, пригорюнилась. Как-то печально на сына глянула:
— Может, адрес оставишь свой?
— Я его Ольге дал. И тебе оставлю! Может, решишься когда-нибудь навестить?
— Непременно! Душа моя тебя не позабудет. А и ты хоть два словечка пришли!
— Возьми деньги, мам! Я теперь каждый месяц присылать буду!
— Не надо! На что они мне! Харчи свои, а на хлеб — пенсии хватает. Когда время мое придет, схороните. К тому — все есть! С собой ничего не заберу! И деньги не надо. От них — одни беды! Об себе заботься. И, коли свидеться больше не доведется, умоляю тебя, не верь больше Арпик! Не сходитесь с ней! Змея она! Чужая всем…
— Нет, мам! Я ушел от нее навсегда. В этом ты можешь быть уверена! — ответил Николай твердо.
Ольга решила проводить его. И предупредила, что, если он не будет писать, приедет в Красноярск и там отлупит его.
Николай покидал Сероглазку вечером. Простился со стариками, помнившими его по-доброму, с мужиками, не терявшими надежду на его возврат в дом навсегда. С женщинами и девушками, даже с ребятней. Сероглазцы просили его остаться с ними. Но Николай уехал.
Борис встретил его невесело:
— Переводят нас на другое кладбище, далеко за город. Это — закрыли. Негде стало хоронить. Нет мест. Оставили там лишь двоих реставраторов. А нам предложили выметаться в другое место. Кто не согласен туда, пусть увольняется!
Николай плечами пожал:
— Я перехожу…
— Одно знай. На новом кладбище всем нам труднее будет работать. Место заброшенное, пустынное. Ни деревца, ни кустика. Место гиблое, ветреное. Зато близко к дороге. Приехать или уехать с работы, без проблем. Но вот одной заботой прибавится.
