Дмитрий Щербаков - Беспощадная страсть
И вдруг, словно манна небесная, свалилось на Данила неожиданное предложение: пойти служить в КГБ. Анкета Дейнекина устраивала Комитет: ничего, что когда-то кого-то избил — тем вернее будет служить, не видя иного пути выдвинуться. К тому же еврей, но ни разу не изгадился ни к диссидентском дерьме, ни в фарцовке. Значит, идейно устойчив. А главное, КГБ привлекала гипнотизерская подготовка Данила, ибо работать его определили в соответствующий отдел…
Свою карьеру в КГБ Данил начал прапорщиком. Прапорщиком и закончил, но об этом речь впереди. Дейнекина взяли в подразделение, осуществлявшее психокодирование партийно-государственных аппаратчиков высшего звена. Этих аппаратчиков, выполнявших совершенно секретные задания и миссии, кодировали на самоуничтожение при получении определенного словесного приказа. Отдел, куда попал Данил, занимался как практической работой — накладыванием людям гипнологического кода, так и теоретическими разработками в данной области. Главной задачей было добиться такой глубины внушения, которая смогла бы обеспечить стопроцентное преодоление инстинкта самосохранения у закодированного человека и мгновенную его смерть в случае произнесения кем-то условной фразы. Положим, скажут закодированному: «В Парагвае сыр бегает верхом», и закодированный моментально скончается от разрыва сердца или выбросится в окно. Именно подобных возможностей ожидало начальство от научных изысканий отдела.
Конечно, Данил в своем подразделении исполнял обязанности «шестерки» — лаборанта, ассистента, разнорабочего за все. Но даже на такую должность сюда не взяли бы абы кого. Любой сотрудник отдела должен был владеть техникой гипноза. И знания Дейнекина, полученные от отца, очень пригодились ему…
Карьера Данила пошла в гору. Его весьма ценили на работе, со временем даже стали разрешать самостоятельно кодировать очередных «клиентов». Ему дали отдельную квартиру в центре Москвы. Он готовился экстерном сдавать экзамены на звание лейтенанта в Высшей школе КГБ — экстерном потому, что со службы Данила не отпускали ни на день, так он был всем нужен. Казалось, впереди у Дейнекина блестящее будущее. И вдруг…
В стране началась демократия, а вместе с ней ревизия КГБ, ненавистного новым правителям. Отдел, в котором служил Данил, расформировали, признав его работу противоречащей «общечеловеческим ценностям». Ученых уволили всех до одного. В итоге при отделе остался только Данил: прапорщику поручили охранять помещение и сейфы с документами, приняв его по дурости и безграмотности за обычного «куска»[1].
Дейнекин был в ярости, хотя вида не подавал: за последние годы он научился держать себя в руках. Однако Данил понимал: его карьера рухнула. Никогда ему не стать блестящим офицером самой грозной в мире спецслужбы, ибо КГБ теперь уже не быть прежним могучим ведомством. А возвыситься в новом КГБ — какой еще он там будет? — Дейнекин возможностей для себя не видел. Нужных связей у него нет; к откровенному лизанию начальственных жоп не приспособлен — больно гоношист, да и репутация подмочена — работал в одном из самых антигуманных подразделений Комитета. И Данил решился пойти ва-банк.
Службы наблюдения за сотрудниками его теперь не контролировали — в Комитете вообще царил бардак. Поэтому Дейнекин без проблем приватизировал и продал свою квартиру, оговорив себе право пожить и ней еще какое-то время. Цену взял хорошую, в долларах, Но данная акция была сугубо предварительной…
Данил почти случайно располагал сведениями об одном американском резиденте. К нему-то и обратился Дейнекин, предложив купить материалы из сейфов, которые теперь охранял.
Дипломат согласился посмотреть документы. Дейнекин принес образцы, назвал свою цену. Цена была не запредельная, скорее стартовый капитал, с которым Данил смог бы развернуться на Западе, куда собирался отвалить. Но Дейнекин не знал, что он заранее проиграл свою игру: основные материалы по результатам работы его отдела были уже скопированы новым начальством, и копии самых важных из них тайком переданы ЦРУ — в качестве жеста доброй воли. А американский резидент это знал. Посему, пообещав Дейнекину деньги, с чистой душой отдал его российским коллегам — бывшим врагам, а ныне младшим партнерам. Отдал тоже в качестве жеста доброй воли.
Документы Данил похитил и уже собрался было нести их на конспиративную встречу, где его как раз и взяли бы с поличным, однако бандитским своим чутьем почуял опасность. На свидание с резидентом не явился, с квартиры съехал, установив за ней свое собственное наблюдение. И не ошибся: вскоре обнаружил слежку.
Дейнекин понял — американец предал его. И второй раз в жизни Данил ощутил всеохватную, слепящую ярость. Подкараулив резидента на улице, Дейнекин пристрелил его из табельного оружия. Теперь Данилу оставалось только одно: бежать.
Знакомый врач — много знакомых врачей было у Карла Дейнекина, большинство из них знал и его сын — сделал Данилу частным порядком пластическую операцию лица и пальцев рук. Теперь Данил имел другую внешность и другие отпечатки. Правда, он потратил на операцию почти все деньги, вырученные за квартиру. Однако Дейнекин-младший не жалел об этом. Ибо был у него план полного изменения своей жизни, поворота ее на сто восемьдесят градусов, на путь, ведущий к власти, богатству, раболепному поклонению окружающих, — короче, ко всему, к чему Данил всегда рвался. И теперь этот путь остался у него единственным…
Глава 23
Мента притащили часов через десять. Борзой и Умник доставили его в весьма любопытном виде. Глаза, рот и уши стража порядка были залеплены широкими полосками пластыря. Причем из-под тех кусков пластыря, что прикрывали слуховые органы нового пленника, вились два тонких провода, концы которых терялись за отворотом милицейского мундира.
«Языка» уложили на пол. Север с любопытством наблюдал за происходящим. Умник и Борзой тяжело дышали.
— Тащите его в «раскруточную», — приказал Корвет, кивая на хлопца. — Побеседуем с юношей.
— Подожди, шеф, дай очухаться, — охнул Умник. — Здоровый кабан! — добавил он, неприязненно оглядывая служителя закона.
— Они у Львивченко все как на подбор, — согласился Корвет. — Сопротивлялся? — спросил он, ткнув хохла в бок носком ботинка.
— Куда там! — хмыкнул Умник. — Такое впечатление, что он сам нас искал. Бродил один вокруг отстойника. Ну я кустами подкрался к нему неслышно — и по шее, как ты, босс, учил… Потом спеленали — и сюда…
— Без шухера?
— Какой еще шухер, шеф?!
— Молодцы, — снисходительно похвалил Корнет. — Ладно, отдышались? Волоките его в «раскруточную». И Сатира туда же. Вместе пообщаемся…
Через несколько минут Север очутился в комнате, явно оборудованной под пыточную камеру. Правда, орудия пыток были достаточно просты и непритязательны: паяльник, тиски, кувалда, сложенный вдвое и прикрепленный к железному бруску металлический провод — своего рода плеть. А венчало этот набор сверкающее никелем гинекологическое кресло, почему-то отнюдь не казавшееся тут неуместным… Словом, здесь собрали предметы назначения изначально мирного, но при творческом подходе они могли служить высокому искусству истязания не хуже, чем весь арсенал инквизиции. Север усмехнулся про себя. «А неплохой психолог братуха Корвет, — подумал он. — В ассортименте, да еще столь живописно расположенные в комнате, эти игрушки впечатляют. Особенно гинекологическое кресло. Интересно, где Корвет его спер? Или купил, не пожадничал? Затейник он, однако…»
— Нашему высокому гостю из внутренних органов необходимо вернуть способность воспринимать внешний мир. Действуйте! — приказал Корвет «шестеркам» насмешливо. — А то я его еще даже не узнал, — добавил он.
Умник и Борзой содрали с лица мента пластырь. Из ушей пленника Умник вынул прикрепленные к проводам музыкальные заглушки, а из внутреннего кармана милицейского мундира извлек работающий плейер. «Ого! — подумал Север. — Остроумно. Дешево и сердито. Слух человека полностью блокируется без всякой излишней жестокости. Наверняка этот мент даже не представляет, куда его тащили, по какой дороге, в какую сторону… Словно по волшебству перенесся. Интересно, кто придумал эту шутку с плейером?»
— Вот, Сатир, знакомься! — обратился к нему между тем Корвет, указывая на мента. — Павло Крысюк, доблестный старший сержант и любимый племянник Тараса Львивченко, шефа железнодорожной милиции нашего города. Сейчас мы с Павлом будем немножко поговорить. А, Павло? Будем?
Не пришедший еще в себя мент ошарашенно таращил круглые глаза и молчал. Корвет пнул его ногой.
— Будем разговаривать или нет?! — гаркнул он.
— Будем, будем… — пробормотал Крысюк. — Я, между прочим, сам к вам шел.
— И кудай-то ты шел? — издевательски поинтересовался Корвет противным тонким голосом. — К тетке Грушке на галушки? — последнюю фразу бандит произнес с утрированным украинским акцентом.
