Роже Борниш - Гангстеры
Что касается беглецов, то за них можно не волноваться. Правда, в поезде у Аттия разошлись швы, и он приехал к Сованя изможденным, но беспрепятственно. Его сопровождала Маргарита. Передохнув в течение нескольких дней в зеркальных комнатах борделя и восстановив силы, Аттия уже один отправился в Поршевиль, к Эдуарду Буржуа, на виллу «Титун», расположенную на берегу Сены. Старый приятель Пьера по Африканскому батальону стал в мирное время кинологом.
Бухезайхе оставил Мари-Луизу на улице Блондель, а сам собрал чемодан, забрал деньги, проинструктировал Табора, взял маузер и боеприпасы и в свою очередь отправился в «Титун».
Лутрель и Ноди вернулись в свои резиденции. Пьер и Маринэтта отправляются на улицу Буало, к старому другу Пьера Андре Темано, с которым он познакомился на Пигаль в начале войны. Лутрель выходит из дома только в «Санта-Марию», в бар на улице Соссэ, откуда он может созерцать в свое удовольствие стены Сюртэ. Что касается Рэймона, он все время проводит в кровати с Пьереттой.
К Нузею тем не менее приходит утешение.
Второго октября, благодаря счастливому стечению обстоятельств, без которого невозможна деятельность никакой полиции, его люди задержали Анри Фефе. Накануне облавы в Шампини Аттия поставил на ремонт в одном гараже в Мо угнанный автомобиль. Машину случайно обнаружили двое инспекторов, остановившихся у гаража, чтобы заправиться. Они сообщили о своей находке Нузею, подключившему гараж к подслушивающей установке. Телефон зазвонил, и некто поинтересовался, как идет ремонт машины. Было установлено, что звонили из бара Альфреда Бонера, с улицы Пюже, на Монмартре. Через полчаса на плечи спокойно пьющего кофе Фефе ложатся две руки.
В течение четырех дней подряд, то есть девяносто шести часов, или пяти тысяч семисот шестидесяти минут, Фефе подвергается самому изощренному допросу. Его голова удвоилась в объеме, зубы шатаются, губы распухли и потрескались, глаза превратились в две щелочки под нависшими опухшими веками. Ни один орган не ушел от наказания: на ребра, лодыжки, пальцы, лопатки, ноги сыплется град ударов в соответствии с международной конвенцией, определяющей отношения между полицейскими и ворами.
Анри Фефе кричит, вопит, харкает кровью, теряет сознание, приходит в себя, снова кричит от боли. Полицейские пытают его, так как они знают, что он знает. Но Анри Фефе молчит.
— Фефе — это мужчина, — говорил о нем Лутрель.
19
— Прекрасная работа, Борниш.
Комиссар Баньель говорит резким, немного презрительным тоном. Его обычно спокойное лицо выражает с трудом сдерживаемую ярость. Пригвожденный к своему стулу, я не отрываю глаз от клавиш моей старенькой пишущей машинки, в то время как Дюрье, Идуан и Гелтель смотрят на Баньеля, затаив дыхание. Патрон очень редко демонстрирует свои эмоции, но штурм «Таверны» в Шампини нашими соперниками из префектуры полиции приводит его в отчаяние. Он чувствует себя униженным, с трудом перенося насмешки коллег.
Баньель встает с кресла, обходит вокруг стола, берет в руки газеты и трясет ими: «Взятие штурмом генерального штаба налетчиков на почтовые фургоны», «Поразительная атака полицейских» (это заголовки «Франс-Суар»).
«Пари-Пресс» жирными буквами возводит Пьера Лутреля в первый ряд врагов общества, называя его кличкой: Пьерро Чокнутый. Фотографии Лутреля, Аттия и Бухезайхе украшают первые страницы и других газет.
Ошеломленные французы всматриваются в лица ведущих персонажей преступного мира. В здании на набережной Орфевр префект полиции Шарль Люизе заявляет:
— Звезда гангстеров закатилась.
Министр внутренних дел господин Депре одобрительно кивает и поздравляет его.
— Это — триумф судебной полиции, — гремит Баньель. — Наше поражение объясняется вашим легкомыслием, Борниш. Еще бы! Вы доверились Дешану, не составив даже протокола, не записав его показаний. Разве можно верить людям его сорта? Но вы отпускаете его! Это непростительная халатность, Борниш. Теперь представьте себе, что он расскажет о вашей беседе в префектуре полиции, Нузею… или Пино! Хорошо я буду выглядеть!
Забыв о степенных манерах будущего главы Ложи, Баньель бросает газеты на стол и снова смотрит на меня, качая головой.
— Вы еще очень неопытны, Борниш, чтобы брать на себя подобные инициативы! Вы хотя бы отдаете себе в этом отчет? Машу указывает вам на Дешана, а вы, добрый принц, отпускаете его!..
— Но, патрон, — слабо защищаюсь я, — вы забыли, что я поставил вас в известность! Дешан обещал передать нам сведения…
— Он передал их вам? — с сарказмом спрашивает Баньель. — Или он вам позвонил? Теперь представьте себе, что он предупредил Нузея!
— Это невозможно, патрон, потому что он арестован префектурой полиции.
— Разумеется, он арестован. Но разве он не предлагал вам арестовать его в подобном случае?
Баньель прав. Опьяненный первым успехом, я поступил легкомысленно. Я допустил серьезную ошибку, и, если об этом узнает дивизионный комиссар Жилле, он может выгнать меня из бригады по борьбе с бандитизмом. При этой мысли в горле моем пересыхает.
— И двое убитых! Вы отдаете себя в этом отчет? Впредь не выпускайте своих осведомителей из рук, Борниш! Для этого необходимо составлять протокол их признаний и запирать его в ящике своего стола, чтобы иметь возможность достать его оттуда в любой момент. Вот что такое баш на баш. Даешь информацию? Нет — иди в тюрьму.
— Я понял, патрон.
Баньель долго пристально смотрит на меня, затем поворачивается, возвращается к своему столу, закуривает «Голуаз» и садится. Я с облегчением начинаю думать о реванше. Прокашлявшись, я неуверенно предлагаю:
— Может быть, мне навестить Дсшана в «Санте»? А вдруг он даст какую-нибудь информацию?
Комиссар качает головой:
— Нет, Борниш, мы должны извлечь Дешана оттуда. Я позвоню судье Девизу, чтобы он дал вам пропуск. Мы предъявим ему повестку по делу в Мо. Это научит вашего протеже держать слово.
Бретонец снова оказывается в моем кабинете. Пребывание в тюрьме отразилось на его внешнем виде: он небрит, бледен, одежда мятая. Мы молча слушаем его рассказ о штурме «Таверны». Он был в баре со своим другом Декюрзье, когда раздался первый выстрел. Баск вышел на крыльцо, чтобы посмотреть, что происходит. В ту же секунду он был смертельно ранен.
— Кто из вас стрелял? — спрашивает Баньель.
— Никто, господин комиссар, клянусь. Мы никогда не видели ничего подобного. В зале было полно работников кино.
— Газеты пишут, однако, что полицейские стреляли в целях самозащиты.
— Это все болтовня, комиссар. Никто в «Таверне» не стрелял. Декюрзье не был даже вооружен, я тоже, равно как и Марио Прост, владелец. У Бухезайхе был пистолет, но он ушел через погреб…
— Но ведь там оставались еще Лутрель, Ноди и Аттия, которые не имеют привычки выходить из дома с пустыми карманами, — ухмыляется Дюрье.
— Что? Кто? — ошеломлен Дешан. — Но их там вовсе не было!
— Как это? — подскакивает Баньель. — Ты утверждаешь, что полицейские Нузея сражались с тенями?
— Именно так. Ни Лутреля, ни Аттия, ни Ноди там не было.
Мы переглядываемся. Патрон сдержанно улыбается. Несмотря на утверждения префектуры полиции, заголовки-дифирамбы газет и заявления самого префекта, штурм «Таверны» потерпел фиаско. Зачем скрывать? Неудача наших коллег доставляет нам бесспорное удовлетворение.
— Если вы поступите со мной по-человечески, — продолжает Дешан, — я сообщу вам сведения, благодаря которым вы поймаете их. Только при условии, что это останется между нами.
— Говори, — подбадривает его Баньель.
— Вот. Я знаю одного парня, который контактирует с Жо Аттия. Его зовут Комар, потому что он карлик, его рост всего метр пятьдесят сантиметров. Он встречается с Жо в бистро «Этан», в предместье Сен-Мартен. Разве это не услуга, господин комиссар?
Баньель делает затяжку, думает, затем принимает решение:
— Борниш, проводите Дешана в «Санте».
Надевая наручники на заключенного, я с удивлением смотрю на своего шефа.
— А протокол? — спрашиваю я его.
— Какой протокол, Борниш? — удивляется он. — Когда имеешь дело с серьезным и интересным осведомителем типа Дешана, не стоит досаждать ему бумагомаранием.
Легко догадаться, о чем думает Дешан. Его взгляд ясно выражает: комиссар — это человек! В то время как я… Впрочем, в машине, везущей нас в тюрьму, он неожиданно спрашивает меня:
— Скажите, что я вам такое сделал? Почему вы хотели потопить меня?
Невозможно объяснить ему, что в данном случае Баньель просто выпендривался. Машина сворачивает к «Сайте», и бретонец заявляет:
— Я забыл сказать вашему шефу об одной интересной детали. Передайте ему, что Лутрель посещает одно кафе на Монмартре… «Солнце Орана» на улице Жоффруа-Мари. Его хозяин — тулузец, один из его приятелей. Вы не забудете?
