Честер Хаймз - Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв
Они не намеревались засиживаться так долго. Но заведение было полно игроков и содержательниц публичных домов, и все они любопытствовали по поводу ограбления Каспера, а сами детективы забрасывали удочки, пытаясь разузнать насчет нескольких новых молодцов, появившихся в городе.
Игроки утверждали, что никаких свежих денег не появилось, в противном случае, они бы сразу заметили это. Содержательницы публичных домов не приобрели новых посетителей, во всяком случае, тех, у кого есть большие деньги.
— Если бы такие появились, — призналась одна из мадам, — я бы приковала наручниками к каждому из них по две девушки и привязала бы их к кроватям, так мне нужны деньги.
Пит Ви, гигантский черный бармен, приготовил для детективов несколько порций горячего грога с бурбоном, чтобы предохранить их от гриппа или воспаления легких. Но прежде чем они получили возможность испытать способность этого напитка, предохраняющего от болезней, их охватили муки жесточайшего аппетита.
И тогда появился Жирняк, выглядящий как вываренный и выскобленный остов гиппопотама, и сказал, что ему доставили исключительный смитфилдовский окорок. На том и остановились.
Они ели печеный окорок с сладким картофелем, и Могильщик выпытывал у каждого, кто входил, подробности насчет парня, потерявшего свою голову.
К тому времени, когда они вышли наружу, оба были готовы поверить, что все это ограбление проделали гремлины.
Валили белые хлопья, превращая все окружающее в бесконечные хлопковые поля. Улицы были покрыты слоем снега толщиной в дюйм. Останки их автомобиля, стоящего на обочине, напоминали вещь, выброшенную на свалку. Они все еще так и не добрались до участка.
Могильщик держал Эда Гроба за рукав, удерживая того, чтобы вести дискуссию о криминологии.
— Возьми, к примеру, детектива, — говорил он. — Такого, как ты и я. Человека ограбили на улице. Грабитель ударил жертву по голове, сбил с ног и убежал. Никто его не видел, жертва с ним незнакома. Затем появляемся мы. Мы ни черта не знаем. Мы не знаем даже, был ли человек в действительности ограблен. Единственное, что мы имеем, это его рассказ об этом. Но все требуют от нас побежать и привести грабителя так, словно преступники заготовлены у нас впрок.
— Быть может, они требуют, чтобы мы бегали и вынюхивали их, как породистые ищейки в человеческом образе, — сказал Эд Гроб. — Может быть, они думают, что у нас собачьи носы и собачье чутье.
— Этот Каспер, — сказал Могильщик, — в нем больше всяких изгибов, чем в бочонке, наполненном змеями.
Они сели в машину. Обычно в это время было уже темно, но снежное одеяло создало впечатление, что улица ярко освещена. Несколько машин протащились по заснеженной дороге, как улитки, оставляя за собой черные линии на белом покрывале.
— Двум полицейским аллигаторам, вроде нас с тобой, не стоит рассчитывать на то, что удастся выловить золотую рыбку в доме, куда нас послала жена Каспера, — заключил Эд Гроб. — Мы просто до чертиков всех перепугаем, и наши усилия лишь наглухо все заморозят.
— Нам надо забросить приманку на крючке, — предложил Могильщик.
— Вот именно об этом я и думал.
В участке дежурил капитан Райс. Они попросили у него разрешение забрать арестованного Романа с собой, чтобы опознать Барона в случае, если им удастся выкопать его из-под земли.
Капитан сказал, что детектив из отдела по расследованию убийств отвез Романа Хилла в Бюро уголовного опознания в Главном управлении, но он даст им ордер, чтобы они забрали его. Он числился закрепленным за участком до тех пор, пока следующим утром не предстанет перед окружным судом.
Они пересели в новый «плимут» Эда Гроба и поехали вниз по Восточной магистрали. За руль сел Эд Гроб, ему и в голову бы не пришло тягаться с Могильщиком из-за места за рулем в казенной машине, но за «плимут» он выложил свои собственные деньги.
Маленькие снегоуборщики, напоминающие трактора, уже работали на основных дорожных артериях, суетясь, как оранжевые клопы, сгребая снег на обочины, где его подбирали грузовики и сваливали в реку.
Колеса шуршали по снежному покрытию, а щетки на ветровом стекле сновали, как маятник, туда и обратно.
Они беседовали о метели 1949 года, когда городское движение было парализовано слоем снега толщиной в тридцать девять дюймов.
Слева от них невидимый буксир с зелеными и красными огнями, едва различимыми сквозь белую пелену, какофонически завывал противотуманной сиреной. Огней нефтяных компаний на том берегу Ист-ривер не было видно.
Проезжая мимо пирса на 79-й улице, они увидели, что паром причален и что с него разгружается дневная смена рабочих с Велфар-Айленда.
— Черт возьми, день-то проходит, — заметил Могильщик.
Они начали ощущать давление времени. Это отрезвило их. Эд Гроб нажал на газ.
Они нашли Романа в так называемой галерее на первом этаже Главного управления на Центр-стрит.
Во всем этом районе были освещены только два здания — Главное управление и пристройка к нему напротив. Небоскребы соседнего района Уолл-стрит неясно вырисовывались как темные призраки на сером бездонном небе.
Они отдали детективу из отдела по расследованию убийств ордер капитана Райса и забрали арестованного.
— А второго взять не хотите? — спросил детектив. — Бармена из «Париж-бара».
— Вы все еще держите его?
— Держим и собираемся держать до тех пор, пока он не просмотрит все фотографии в картотеке, если, конечно, он вам не нужен.
— Держите его у себя, — сказал Могильщик. — Нечего нам с ним делать.
Они надели на Романа наручники и вывели его к «плимуту». Уходя, Эд Гроб не стал глушить двигатель и оставил «дворники» работать. Но все равно пришлось смахивать снег со всех окон прежде, чем они тронулись.
Они отъехали на несколько кварталов от Главного управления и остановились.
— У тебя есть матросская роба? — спросил Эд Гроб.
— Да, только я не надел ее, — сказал Роман.
— Где она?
— Осталась на корабле.
— Хорошо, мы поедем в Бруклин, чтобы забрать ее, и ты наденешь ее на себя, — сказал Эд Гроб, осторожно ведя машину сквозь снег.
Когда телефон вновь затрезвонил, Лейла Холмс решила, что это опять звонит Каспер.
— Да, — ее голос был настолько холоден, что с его помощью можно было бы замораживать воду в лед.
— Могу я поговорить с Каспером? — сказал мужской голос.
Ее рука, державшая трубку, задрожала, ей показалось, что она узнала голос, но она не была уверена.
— Он все еще в госпитале, — сказала она; внезапный беспричинный страх заставил ее голос звучать как у попугая. — У него случился рецидив, и он опять лежит в коме.
— Хватит заливать, — сказал голос. — Такого бугая сколько по голове не стучи, в кому его не загонишь.
Теперь она почувствовала уверенность, что это он. Это был голос южанина с миссисипским произношением. Это был голос белого человека.
Ее охватила дрожь с головы до ног, ее груди тряслись под шелковым пуловером, словно желе.
— Позвоните в госпиталь, если вы мне не верите, — сказала она, рассердившись на себя за то, что говорит как бы защищаясь, но ничего не могла с собой поделать. Она была не на шутку испугана. Было что-то садистическое и бесчеловечное в этом голосе. — Он в коме, — повторила она.
— Ему лучше выйти из нее, если он хочет получить часть из этих пятидесяти кусков, — произнес голос. — И проворно, как ниггер.
То, что он употребил этот эпитет, заморозило ее страх и обожгло нервы.
— А ты сам-то кто? — Ты — ублюдок поганый, — вспыхнула она.
Гнусный смешок донесся с того конца провода.
— Я человек, который может помочь ему вернуть обратно его деньги, его долю, — сказал голос.
Она пыталась думать, но не знала, с чего начать.
— Вам лучше позвонить Касперу в госпиталь, — сказала она.
— Ты позвонишь ему, моя сахарная. Я звонил ему шесть раз и не мог пробиться. Так что ты это сделаешь, медовая.
— Что я скажу ему? — спросила она, а затем добавила злобно: — Красношеий.
— Я сделаю твою шею красной, если доберусь до тебя, — пообещал голос и затем прибавил: — Просто передай ему то, что я тебе сказал, и если он хочет сделать дело, пусть лучше даст мне дозвониться до него.
Лейла вспомнила, что Каспер говорил ей о том, что она должна держать рот на замке. Если она сделает что-нибудь не так, он придет в ярость. Она не знала, как ей быть.
— Это может подождать, не так ли? — спросила она.
— Подождать до каких пор?
— Пока он не выйдет из госпиталя.
— А когда он выйдет?
— Когда? — она почувствовала ловушку. — Я не знаю когда. Спросите в госпитале.
— Ты оказываешь ему плохую услугу, куколка, — насмешливо сказал голос. — Ему это не понравится, когда он узнает, чего он лишился.
