Сергей Самаров - Кроме нас – никто
– Савельев! Выходи на связь…
Младший сержант развернул свою «стопятку» в норе под скалой, на которой устроился майор. Прут антенны выставил поверху. Через минуту радист сообщил:
– Товарищ майор, они вышли в тылы. Начали минометный обстрел. Душманы оставили в прикрытие два десятка бойцов. Еще два десятка встали чуть дальше, чтобы прикрывать отступление первых. Остальные отступают колонной.
– Отстучи им, что колонну мы видим. Пусть быстрее поджимают…
Рация тонко запищала.
– Они выступают в активное преследование, товарищ майор, – доложил младший сержант через минуту.
Колонна приближалась, впрочем, не сильно торопясь. В бинокль хорошо было видно, как «духи» часто оглядываются, словно ожидают чего-то или кого-то. Но поворот не позволял основной колонне рассмотреть, что происходит с оставленным заслоном.
– Мозоли у них у всех, что ли… – проворчал Солоухин. – Могли бы ноги побыстрее передвигать… Мы ждать устали…
Треск автоматов вдали оказался едва слышным. И этот треск перекрывался разрывами мин. Десантура перетащила свои минометы ближе, и теперь уже по ущелью проползал устрашающий вой, предшествующий каждому разрыву.
Но колонну душманов это не подогнало. Напротив, они словно бы даже медленнее пошли. Майор Солоухин не отрывал глаз от бинокля. И обратил внимание на двух «духов», держащихся особняком от остальных. Один из них несколько раз поднимал бинокль. Но смотрел он, в отличие от большинства, не назад, где застрял заслон, а вперед.
– Вот же, шайтан ему в глотку… – понял вдруг майор. – Вестовой!
На скалу сразу же поднялся солдат, сидящий рядом с радистом.
– Гони к капитану Топоркову. Скажи, вскоре кто-то должен пройти с той стороны. Пусть пропустит к нам и сам выступает поверху вдогонку. Себя пусть не обнаруживает. Быстро! Туда и обратно!.. Расскажешь, как там…
Вестовой не сошел, а слетел со скалы…
Тем временем стрельба в дальнем конце ущелья стала стремительно смещаться в сторону засады. Ближе стали ложиться и мины. Должно быть, минометчики подавили первый заслон, не позволив ему надолго задержать продвижение. Поняли это и душманы. Майор Солоухин хорошо видел, что по колонне прошла волна волнения. Бинокль, конечно же, не позволяет слышать, но там явно обсуждали происходящее за спиной. Тот, который показался Солоухину командиром, вытащил из кармана трубку переговорного устройства. Вот когда не хватило в отряде снайпера разведчиков ефрейтора Щеткина! У десантуры есть в составе два снайпера, но десантникам основная колонна пока не видна. Десантники, судя по регулярным взрывам мин, заканчивают подавление второй линии прикрытия. Надо полагать, снайперы не хуже минометчиков набирают в свой актив очки. Но если у душманов есть связь, значит, майор Солоухин не ошибся, по поведению колонны догадавшись, что подкрепление вот-вот прибудет. Скорее всего, можно и самому подкрепление запрашивать…
– Радист!
Младший сержант Савельев, как всегда, через секунду оказался рядом.
– Со штабом связь есть?
– Основная и резервная волны, товарищ майор… Связь стабильная…
– Сообщи, что «духи» ждут подкрепления. Я запрашиваю пару звеньев «шмелей». Что скажут?
– Понял, товарищ майор…
Но удаляющихся шагов Солоухин не услышал. И потому обернулся. Младший сержант стоял, оторопело глядя в небо.
– Что ты? – майор проследил в направлении взгляда радиста.
В стороне, задевая часть долины, собиралась небольшая, но темная, отличающаяся от редких и жидких облаков тучка. Очень похожая на глаз… Не на тот, что был в первый раз, и не настолько похожая, но все же… Именно на нее смотрел младший сержант, и во взгляде его был откровенный страх, который Солоухин сразу заметил и сразу понял, что будет, если сержант начнет рассказывать об этом другим солдатам.
– Что ты, я спрашиваю?!.
– Тучка… «Око Мураки»…
Теперь Солоухин посмотрел на небо еще раз и пристальнее.
– Какое «око»… Что тебе со страху мерещится… Иди на связь! Нет там никакого «ока»…
Через минуту за склоном скалы уже пищала рация…
14
Полковник Раух, исполняя обязанности командира соединения, сам прибыл на аэродром встречать вертолет с прибывающим взводом Семарглова. Радисты еще в штабе доложили ему, что ситуация создалась чрезвычайная – старший лейтенант Вадимиров ведет вертолет сам. Взлететь и долететь старший лейтенант, как сообщил диспетчеру, с трудом, но сумел, однако совершать посадку, то есть выполнить технически сложный маневр, он не умеет и не знает, как это делается. Первый пилот убит, второй пилот ранен, находится в кабине, но периодически теряет сознание, и надеяться на него невозможно.
Говоря честно, Раух сам теперь не знал, радоваться или печалиться ему оттого, что к соединению прикомандировали часть батальона спецназа ГРУ. Раньше у соединения были свои задачи, с которыми оно худо-бедно, но справлялось силами мотострелков, артиллеристов и десантников. Проводились обычные операции, и жизнь шла своим чередом. Шум, поднятый наверху, в высшем командном эшелоне, когда кто-то провел анализ действий единственной к тому времени на территории Афганистана отдельной кабульской роты спецназа ГРУ, оброс сильнейшим эхом. Одна рота суперпарней за три года войны по эффективности своих операций значительно превзошла целые полки и даже некоторые дивизии и нанесла противнику значительный урон. Тогда и было решено наводнить Афган спецназом ГРУ, чтобы решить все накопившиеся армейские проблемы. Наводнили… Не очень подготовленными частями… А спрашивали как с подготовленных и задачи ставили такие же. Конечно, воевать спецназовцы учились у тех, кто уже повоевал. Благо немногих опытных растворили среди многих неопытных. Кажется, учились быстро. И неплохо себя показывали. Но сколько новых проблем, сколько новых поводов для беспокойства появилось у командования соединения…
Уже четыре месяца полковник Раух исполнял обязанности командира, являясь одновременно и начальником оперативного отдела. Двойная нагрузка и двойная – чертовская! – усталость. И он вполне справедливо рассчитывал на получение в недалеком будущем уже обещанной звездочки на погон без просвета.[16] Но будет ли она, эта звездочка, поспешат ли вручить ее, когда неприятности происходят одна за другой.
Конечно, война никогда не обходится без неприятностей и без потерь. На то она и война. И раньше, бывало, потери были большими, особенно у десантников, которых приходилось бросать в самые горячие точки. Теперь к десантникам добавился спецназ ГРУ, но горячих, даже пылающих точек добавилось многократно. И все бы ничего, но полковник Раух, почесывая свою блестящую лысину, чувствовал, что над соединением сгущаются тучи. И началось все это совсем недавно, с уничтожения каравана, в котором ехал святой имам Мураки. Тень Мураки начала преследовать соединение… Глупость, абсурд, недостойный внимания солдата… Тем не менее полковник чувствовал, что имя Мураки или хотя бы его образ, образ того страшного события, имя которому – месть, это витало в воздухе. Более того, казалось, что месть эта вовсе не человеческая. Она какие-то иные силы имеет и иные понятия о справедливости. Это нервировало, раздражало, мешало жить и воевать… А с чего все началось? Обвинять во всем спецназ ГРУ невозможно, это Раух прекрасно понимал. Добавили в соединение новую составляющую. Значит, и должно быть больше проблем… Это естественно… И вообще, не ему решать, какие силы должны входить в соединение. Решили, и добавили к наличным частям еще и спецназовцев. И полковника Рауха никто не спросил. И никому нет дела до того, что разладились привычные логически-следственные связи в происходящем вокруг. Иначе стало жить соединение. Более беспокойно, менее логично. Не по-армейски… Может быть, у них жизнь особая, менталитет особый, и для них все происходящее вполне нормально. Но для него, любящего строгий порядок, педантичного человека, спецназ привнес и в оперативные действия сумбур и сумятицу. Даже тот факт, что вертолет с целым взводом солдат летит сейчас сюда, на аэродром, и управляет вертолетом офицер спецназа, который взял на себя смелость полета, но не знает, как посадить машину, – это тоже раздражало и вызывало желание противодействовать такому нарушению привычной методичности.
Но Раух знал, что ничего предпринять против спецназа он не сможет, потому что не пожелает вернуть все на круги своя. Более того, он будет, как всегда, объективным и справедливым и погасит свое раздражение и беспокойство усилием воли. Но знал он также и другое, что это его усилие воли для него самого будет стоить очень дорого. Он всегда гасит эмоциональные порывы, не давая им вырваться наружу, на всеобщее обозрение, однако внутри они пылают и сжигают его самого, его организм, его нервную систему. Часто, слишком часто стало покалывать сердце. Это, понимал Раух, последствия его потребности быть сдержанным и объективным и не быть самим собой настоящим. Когда-нибудь пламя может его переполнить и прорваться наружу. Каким будет этот прорыв? Что он принесет, что сокрушит своей силой? Этого полковнику никто сказать не мог…
