Александр Бушков - Волчья стая
– Тебе, козел, два раза повторять?! Марш!
Вздохнув, Вадим влез в корявые ботинки, завязал шнурки – желудок, слава богу, успокоился – и направился к двери, одергивая пониже бушлат, чувствуя, как от него воняет.
Глава девятая
Лицом к лицу
Лагерь казался вымершим – ни единой живой души. Козлы с трупом тоже исчезли. На мачте лениво болтался «Веселый Роджер», временами улыбка разворачивалась во всю свою жутковатую ширь.
– Шагай, шагай! – покрикивал второй конвоир. – Пинка б тебе дать, да пачкаться неохота…
Верзила, напротив, и не думал подгонять Вадима, шагал в отдалении, насвистывая и громко мурлыча под нос:
Захожу я в первый русский дом,
там сидит старуха с стариком.
В ноги кинулась старуха,
я ее прикладом в ухо,
старика прикончил сапогом…
Вадиму на миг стало жутковато – именно эту псевдоэсэсовскую песенку они сами в щенячьем возрасте горланили под гитару во дворе, за что однажды получили по шеям от ветерана с большущей орденской колодкой – в те времена ветераны, ясное дело, были покрепче, иные вполне могли надавать по шее наглым акселератам…
Завидев их, по ту сторону ворот запрыгал на короткой привязи кавказец, оглушительно залаял. Из будки тут же выскочил часовой с автоматом, откинул половинку ворот.
У Вадима вспыхнула сумасшедшая надежда неизвестно даже, на что – впервые оказался на в о л е. В мгновение ока перед глазами пронеслась вереница пленительных сцен: сшибает одного, уворачивается от второго, несется в тайгу…
Бред. Ничего не получилось бы. Не спецназовец… К тому же на запястьях тут же защелкнули наручники с прикрепленной к ним длинной цепочкой, прикрикнули:
– Марш!
– Аллес! – уточнил верзила. – Аллес, швайн!
Он прошел мимо страшной цистерны – то ли примерещилось, то ли и в самом деле от нее тянуло острохимическим запахом, вызывавшим животный страх.
– Искупнуться не желаешь? – заржал верзила, перехватив его взгляд.
– Только после вас… – проворчал он сквозь зубы.
За что тут же получил оглушительный подзатыльник. Верзила без особой злобы бросил:
– В молодогвардейца захотел поиграть, сволочь? Сраку порву…
Повернули налево, прошли вдоль колючей проволоки, держась от нее поодаль.
– А то, может, на проволоку прыгнешь? – поинтересовался верзила. – В рамках гордой несгибаемости?
Подошли к бараку, где обосновался комендант. Сразу же поднялись внутрь. Верзила обогнал его, постучал в дверь. Когда изнутри что-то неразборчиво ответили, распахнул ее, щелкнул каблуками и рявкнул:
– Герр штандартенфюрер, заключенный доставлен!
– Давайте, – послышался голос Мейзенбурга, в котором явственно слышалось нехорошее предвкушение.
Вадима пихнули внутрь. Ничего особенно пугающего там не обнаружилось – стол, за которым восседал герр комендант в расстегнутом френче (рядом, у торца, сидела пускавшая дым Маргарита), несколько старомодных стульев из металлических трубок, явно оставшихся со времен пионерлагеря, шкафчик и телевизор в углу.
На столе не было ни плеток, ни каких-либо страшненьких приспособлений для вырывания ногтей и прочего активного следствия. Наоборот, там стояла полная бутылка «Хеннесси» и разнообразная закуска на тарелках. Комендант как раз отложил на блюдце надкусанный бутерброд.
– Кто к нам зашел на огонек! – расплылся комендант в деланной улыбке. – Проходите, дорогой мой, садитесь вон на тот стульчик… Гейнц, вы куда?
– Прошу прощения, герр штандартенфюрер, – ответил шагавший к шкафчику верзила. – Сначала надо клееночку подстелить…
– Это зачем? – деланно изумился комендант.
– Его степенство, господин купец первой гильдии, изволили ненароком обкакаться…
– То-то я запашок обоняю… Правильно, голубчик. Если каждый будет грязной жопой на казенные стулья плюхаться, никакой мебели не напасешься. А что с ним такое?
– Это он съел что-нибудь, – сказал верзила, сноровисто застилая стул клеенкой. – Садитесь, ваше степенство.
– Железки с него снимите, – поморщился комендант. – Нужно же нам соблюдать Женевскую конвенцию… или Гаагскую? Все время их путаю, что-то с памятью моей стало…
– Хрен ему в жопу, а не конвенцию, – безмятежно улыбаясь, протянула Маргарита.
Троица перебрасывалась репликами, как хорошо сыгранный оркестр. Верзила Гейнц снял с Вадима наручники и положил их куда-то в угол, но из комнаты не ушел, остался торчать за спиной в опасной близости.
– Коньячку? – любезно предложил комендант. – Фрейлейн, не поухаживаете ли за гостем? Сам он стесняется… Хоть и воняет от него дерьмом на три версты, а все же гость…
Маргарита без тени неудовольствия гибко встала, налила довольно большую рюмку коньяку, поставила перед Вадимом, в два счета разложила на большой тарелке тонко нарезанную ветчину, сыр, красную рыбу.
– Чем богаты, по-походному, – пояснил комендант. – Угощайтесь, гостенек дорогой. Прозит!
Вадим медлил – и в ожидании подвоха, и опасаясь первым же проглоченным кусочком вновь вызвать бунт в желудке.
– Положительно, это хамство, – обиженно протянул комендант. – Нами откровенно брезгуют, господа, полное впечатление. Мы эту свинью усадили за стол, как порядочного, а он жрать не желает…
Удар сзади ладонями по ушам поневоле заставил Вадима взвыть и согнуться. Вроде бы и не сильно, но больно до ужаса, даже слезы из глаз брызнули.
– Когда предлагает герр комендант, надо жрать, – наставительно пробасил над головой Гейнц. – Тебя, паскуда, нешуточной чести удостаивают… Еще двинуть?
Выпрямившись, смаргивая слезы, Вадим осторожно взял с тарелки ломтик сыра – и в следующий миг шумно впечатался физиономией в эту самую тарелку, раздавив и разбросав все, что там было. Кувыркнулась рюмка, коньяк потек на щеку.
Гейнц, все еще держа его за шиворот, рывком вздернул голову:
– Тебя в каком хлеву воспитывали, сволочь? Воспитанный человек, прежде чем хватать еду руками, сначала вежливо интересуется, где можно помыть руки…
– Фрейлейн, уберите это, – поморщился комендант. – Поставьте новый прибор…
В мгновение ока появились новая наполненная рюмка и новая тарелка. Вадим сидел неподвижно.
– Что же вы не кушаете? – радушно предложил комендант.
– Руки немытые, – угрюмо отозвался Вадим.
– Бог ты мой, какие пустяки! – воскликнул комендант. – К чему эти китайские церемонии меж старыми приятелями? Ну? Я горячо настаиваю!
– Жри, падаль, пока предлагают, – ободрил Гейнц. – А то по почкам схлопочешь… Ну?
После долгих колебаний Вадим рискнул поднести ко рту самый маленький ломтик сыра, заранее сжавшись в ожидании удара. Удара, однако, не последовало – ему дали прожевать.
– Коньячку? – любезно предложил комендант.
Казалось, тут-то и подвох. Нет, опять-таки удалось выпить рюмку без постороннего вмешательства.
– До чего приятно посидеть вот так, запросто, без чинов… – умилился комендант. – Но, к моему превеликому сожалению, эту идиллию не удастся затянуть надолго. Вас много, а я один, знаете ли, и времени на каждого уходит несказанное количество. Вам хоть кол на голове теши, как ни объясняй, что преисподняя для новых русских – это всерьез и надолго, ломаетесь, запираетесь, беспочвенные надежды питаете… – Он закурил и откинулся в кресле. – Итак, что мы имеем? А имеем мы Вадима Аркадьевича Баскакова собственной персоной. И магазины у него по всему Шантарску, и акции-то у него, и посты-то у него в разных наблюдательных советах, и квартирками-то он вовсю поторговывает, и автомобильчиками, и бензинчиком. А все почему? Потому что папочка у него генерал, сынишку в обиду не дает… Легко делать бизнес, имея папу в лампасах…
– Нужно еще и голову иметь… – пробурчал Вадим, вновь заранее сгруппировавшись.
Удара и на сей раз не последовало. Комендант расплылся в улыбке:
– Дискутируйте, голубчик, дискутируйте. Истина, как ей и положено, рождается в спорах. Что там насчет головы?
– Папины лампасы – они, знаете ли, далеко не всегда помогают, – сказал Вадим, тщательно подбирая слова. – При полном отсутствии мозгов и способностей получится…
Он умолк, заерзал на клеенке – по ногам вновь потекло, в желудке урчало. Комендант демонстративно зажал нос, отшатнулся:
– Только-только наладилась светская беседа, как вам опять приспичило покакать…
Маргарита заливисто хохотала, закинув голову. Вадим на миг ослеп от бессильной ярости и стыда, ударивших в виски горячей волной. Что печальнее, он прекрасно понимал: в его нынешнем положении ни за что не удастся дискутировать на равных, можно говорить сколь угодно убедительно, разнести противника наголову, но все это выглядит невероятно смешно в устах человека, сидящего без штанов, испачканного жидким дерьмом…
– С чего бы это вдруг его понесло? – размышлял вслух герр комендант. – Гейнц, неужели коньячок?
