Анатолий Афанасьев - Московский душегуб
– В самом деле?
Губин открыл дверцу и, высунувшись, поднял вверх кулак – отпустил охрану.
Таня щелкнула зажигалкой, прикурила.
– В следующий раз спрашивай разрешения, – сказал Губин.
– Ага, вот и выдал себя, голубчик. Мечтаешь о следующих разах?
Она угадала: он не собирался с ней расставаться. Ни сейчас, ни позже. Он хотел ее прикарманить, приручить. Но хлопоты с ней предстояли большие.
– Ты так и не сказала, зачем тебя подослал Елизар.
Таня прижала горячую ладонь к его щеке, и он не отстранился.
– Почему ты нервничаешь, милый? Ты же видишь, я в тебя влюбилась. Мне это так же чудно, как тебе.
– Нацелилась на Алешку?
– Да, – отозвалась с тяжким вздохом. – Теперь доволен? Но это все в прошлом, ты же понимаешь.
Он отвез ее на двадцатый километр по Ярославскому шоссе в конспиративный финский домик. Прямо из машины ступили в лунную ночь. От земли парило, как перед грозой. Небо с одного бока волшебно отсвечивало серебром. Над садовым товариществом "Темп-2" сомкнулся шатер вечности. Тишина оглушала.
– Сейчас пойдем купаться, – сказал Губин.
– Как это, где?!
– Тут пруд неподалеку, увидишь.
Небольшое озерцо открылось светящимся чернильным оком. Берег был пологий, травянистый. Одинокий комар с жутким ревнивым воем впился Тане в щеку.
– Ой!
– Не ойкай, рыбу распугаешь.
– Так мы еще и рыбу будем ловить?
Губин не ответил на незамысловатую шутку, быстро разделся догола, не оглядываясь, шагнул в блаженную черную гладь. Нырнул, каждой клеточкой смакуя прохладные восковые объятия. Скользил под водой, царапая пальцами донный ил. Торфяное родниковое озерцо, хоть и маленькое, в яминах опускалось на три-четыре метра в глубину. Нечаянный дар природы асфальтовым счастливчикам из "Темпа-2". Губин самозабвенно бултыхался в нем, отмякая душой. Тани не видно и не слышно: вероятно, не рискнула сунуться в ночную купель. Он ей посочувствовал: окаянное дитя городских трущоб в прямом и переносном смысле. Развалясь на спине, чуть покачиваясь в плотном мраке, очарованно разглядывал аспидно-влажное, истыканное оранжевыми светлячками небо. О да, Господь создал человека по ошибке, но весь остальной мир прекрасен. Сколько раз Губин убеждался в этом.
Неведомая сила увлекла его на дно, да так резко, что он с запасом хлебнул водицы. Возлюбленная для забавы надумала его утопить. Неслышно подплыла и ловко зажала его шею между ног, повисла свинцовым грузом.
Губин не сопротивлялся, расслабился, спокойно ждал, пока у нее кончится кислород. Это промедление чуть не стоило ему головы. Обыкновенно он без особого напряжения выдерживал под водой до двух минут. Но сейчас что-то случилось с легкими, и дурнота качнулась в голову, точно оглушающий удар веслом по хребту. Губин трепыхнулся, но злодейка и не думала уступать, лишь крепче сомкнула бедра. Изловчась, Губин поймал ее талию и вдавил пальцы в подвздошье. На это усилие израсходовал последние драгоценные крупицы воздуха, черная пелена, как студень, потянулась под веки. Но чудовищный зажим ослабел, и в бредовом ощущении небытия Губин вытолкнул себя на поверхность, успев напоследок заглотать половину озера. К берегу греб вслепую, извергаясь горькой пеной и утробной икотой.
Еле-еле выкарабкался на травку и кое-как отдышался.
Наконец мир обрел устойчивые очертания, и он увидел выходящую из воды красавицу, в блеске звездных капель похожую на русалку. Она присела рядышком, невинно осведомилась:
– Что же ты, Мишенька, голубчик, никак, сомлел?
Губин выплюнул остатки рвотной тины:
– Тебе надо лечиться.
– От чего, родной мой?
– У тебя мания убийства. Это не доведет до добра.
Таня перевернула его на спину и уселась ему на грудь.
Он был беспомощен, как моллюск.
– Пошутить нельзя, да? Откуда я знала, что ты такой дохленький. Хочешь меня?
Таня передвинулась пониже к его паху и уже делала разминочные вращательные движения корпусом, раскачиваясь из стороны в сторону. Потихоньку загудела и постанывала, а потом распласталась на нем, мягко вдавя в землю. Вобрала его губы в свой, ставший вдруг безразмерным рот и, покусывая, высасывала, вытягивала из него остатки озерной мути. Губин сцепил пальцы на ее мокрой упругой спине. С каждым толчком она оседала на нем все глубже, все сокровеннее, все бережнее и ненасытнее. Дышать ему стало нечем, как под водой, но теперь он не прочь был сдохнуть, и продолжительный взрыв оргазма ощутил, как избавление от всех мук.
Таня нависла над ним торжествующим, смеющимся ликом:
– Все-таки я тебя изнасиловала! Ты понял это, негодяй?!
– И что ты с этого будешь иметь? – спросил он безмятежно.
Глава 12
Ваня Полищук начал службу курьером, и работа ему понравилась. Ему выдали красивый пластиковый пропуск в префектуру и еще один точно такой же в столовую, которую он имел право посещать от пятнадцати ноль-ноль до пятнадцати тридцати. В столовой кормили отменными блюдами из натуральных продуктов, и за полчаса там можно было так набить брюхо, что и ужина не требовалось. У входа в столовую дежурил забавный старик, который в первый день не хотел пропустить Ваню даже с пропуском.
– Откуда известно, что это твой пропуск, – резонно заметил старик, лучась приветливой улыбкой. – Вдруг ты его у кого-нибудь стырил?
– Что же делать? – огорчился Ваня. – Жрать-то охота.
– Здешних всех я по памяти знаю, – старик убедительно щелкнул себя по лбу. – А у тебя какая-то морда хулиганская. Ступай отседа, завтра поешь.
Распоряжался старик беззлобно, и было видно, что чем-то Иван ему приглянулся.
– Тогда хоть вынеси хлебушка горбушку, – попросил юноша.
– Что ж ты, парень, совсем, что ли, оголодал?
– Есть маленько. Я же детдомовский.
– А ну покажь паспорт!
Сличив фотографии, старик еще некоторое время кочевряжился, намекал на появление в округе какого-то террориста, личиной схожего с Иваном, потом все же пропустил.
Полный обед с порцией икры и с бутылкой пива обошелся молодому человеку в полторы тысячи.
Работать он поступил под начало Ирины Карповны Шмыревой, которая возглавляла административный отдел. У нее был солидный кабинет с финской мебелью, а вся курьерская шушера кучковалась в огромном помещении, напоминающем прихожую в богатом доме, си множеством стульев и с четырьмя столами. Служба у них была на подхвате: принеси, подай, отвези, и редко кто из начинающих клерков задерживался в комнате подолгу, поэтому трудно было даже сообразить, сколько их всего тут обретается. Постоянное движение, мельтешня молодых, веселых лиц создавали видимость обыкновенной досужей тусовки. Накурено в помещении было так, что хоть топор вешай, и иногда чуткие ноздри Ивана улавливали знакомый аромат "травки".
Ирина Карповна была унылая женщина лет сорока, плотного сложения, в очках, одетая в бесформенное платье тюремного покроя, но с озорным блеском в глазах. Примечательной особенностью ее внешности была высокая, даже, может быть, чересчур высокая и большая грудь, которой было тесно под блузкой, и при каждом движении она колыхалась. С первого мгновения Иван был загипнотизирован ее таинственной грудью, как это происходило, вероятно, со всяким, кто встречал эту женщину впервые.
Вскоре он понял, что Ирина Карповна осведомлена, по чьей рекомендации он устроился в префектуру, хотя мог и ошибиться: ни при знакомстве, ни в последующие дни имени Башлыкова она не упомянула ни разу.
Под ее присмотром он заполнил какие-то две анкеты. Ирина Карловна внимательно просмотрела их и устремила на него печальный взор из-под очков.
– Что ж, анкета есть анкета, а хотелось бы знать о тебе побольше, дорогой Иван Федорович.
– Что именно?
– Ну, к примеру, что привело тебя сюда? Чем могла заинтересовать такого привлекательного юношу скучная, рутинная и, честно говоря, плохо оплачиваемая деятельность? Полагаю, у тебя были и другие возможности?
– Вы имеете в виду спекуляцию, бизнес?
– Почему обязательно бизнес. В наше время талантливый человек может проявить себя на любом поприще. Кстати, почему ты не поступил в институт?
– Еще не выбрал в какой. – Колыхание ее грудей под платьем, подобное волнам, держало его в неприятном напряжении.
– Как-то ты ловко уходишь от ответа, Иван Федорович. Уж не прикидываешься ли передо мной дурачком?
Вот тут-то по интонации, по лукаво блеснувшему взгляду он и заподозрил, что она знает о нем больше, чем высказывает.
– Я не прикидываюсь, – обиделся он. – Зачем мне это?
– Тогда расскажи о своих убеждениях. Кто ты такой, хочу я знать.
– О каких убеждениях? О политических?
– Ну, допустим.
– Нет у меня никаких убеждений. Откуда в моем возрасте, Ирина Карповна? Отец – фирмач, мать – спекулянтка, конечно, склоняюсь к демократии.
