Время ацтеков - Лорченков Владимир Владимирович

– Читай, – бросает он досье, но я его даже не открываю.

– Какой смысл отпираться? – спрашиваю я.

– Ну да, – кивает он.

– Ну и что мы будем делать с нашей не разрешимой пока проблемой? – спрашиваю его я.

Он улыбается, и луна, выползая из его рта, говорит:

– Разрешим ее.

И он решает ее. Правда решает.

– Пламп!!! – говорит он.

Но это позже. А сейчас он перекладывает пистолет в левую руку, а я не шевелюсь, и наливает нам еще.

– Твое здоровье, ацтек, бля, – говорит он.

– Ага, – говорю я.

– Сначала я хотел тебя сдать, – говорит он.

– Но это хлопотно, да и те две девки… – морщится он.

– Да и не хочу я, чтобы тебя судили и держали в дурдоме до конца жизни, слишком ты для этого хороший мужик, – неожиданно признается он.

– Солнце всегда изменяло ацтекам, – говорю я.

– Они веками убивали людей, а ведь всего-то и требовалось взять да и убить одного единственного изменника, Солнце, – говорю я.

– Вот тебя торкнуло! – смеется он.

– Возьми себя в руки, – просит он.

– Полиции не будет, обещаю, – обещает он.

Мы выпиваем, и я вижу, что над луной появляется слабое, но розоватое и все же видимое свечение. Не сразу, но до меня доходит, что это обещание. Луна обещает мне день. Что ж, вот-вот на небе появится солнце, которое сотни лет задабривали кровью, появится, чтобы исполнить свои обязательства.

– Ладно, оставим причины, – говорит он.

– Поговорим о деталях, – оживляется он.

– Почему самоубийство? – спрашивает он.

Я перевожу дух.

– Я любил Свету, – говорит он.

– Но обрадовался ее смерти, – признается он.

– Я подумал, вот здорово, вот выход из ситуации, она и от меня ушла, и никому не принадлежит, так что обе стороны удовлетворены, исключая Свету, конечно, – смеется он.

– Ее смерть меня устраивала, я это понял, – кается он.

– И вот эта-то моя подсознательная радость и стала, наверное, причиной того, что я не стал копать в ее самоубийстве очень уж сильно, – признается он.

– Хоть ты и маскировался, как мог, – признает он.

– Но, поверь, возьмись за тебя бригада из пяти оперов, двух палачей и трех аналитиков, да еще и сорока-пятидесяти патрульных и участковых для добычи улик, тебя бы раскололи, – уверяет он.

– Со всеми твоими сраными ацтеками, – кивает он.

– Так что можешь меня поблагодарить, – предлагает он.

– Спасибо, – говорю я, потому что луна кивает.

– Луна кивнула? – спрашивает он.

– У меня тоже крышу сносит, – жалуется он.

– В общем, – говорит он, – я спустил дело.

– И думал даже, что мы с тобой сблизимся, – делится он надеждами, – мне интересно было понять, что она в тебе нашла. Что это за человек, из-за которого она взяла пистолет, приставила к своей груди и выстрелила.

– И не нашел ответа, – признается он.

– Разве что ответ в том, что вы отлично трахались, но если это ответ, то я не желаю таких ответов, – поджимает он губы.

– Это не ответ, – утешаю его я.

– Знаешь, как иногда бывает, – делюсь я, – с одной ты чемпион, а с другой – улучшенная версия бревна, причем именно ты, а не твоя лучшая часть.

– Это все зависит от другого, – говорю я.

– От влечения, – объясняю я.

– Вот как? – говорит он.

– Ага, – говорю я, а он говорит:

– Пламп!!!

Вернее, это говорит его мужественный накачанный живот, и легавый, согнувшись, охает, а я выкручиваю ему руку и рву пистолет.

– Ох, – говорит он, свернувшись на полу.

– Я хотел в сердце, – говорит он.

– Как она, – пытается дышать он.

– Добей меня, – просит он.

– Спасибо, что пытался спасти, – шепчет он.

– Но я правда не хочу жить, – признается он.

– Зачем ты это сделал? – спрашиваю я.

– Без нее я все равно мертвый, – цедит он слова с кровью.

– Света, – зовет он и плачет.

Покачав головой, я сдвигаю в центр кухни стол и потихонечку взгромождаю на него легавого. Расстегиваю рубашку. Выглядит неаппетитно. Накидываю ему на живот скатерть и сажусь в угол. Я стараюсь двигаться аккуратно. Мне не хочется причинять ему боль.

– Мне жаль, что так получилось, – говорю я.

– Я сам виноват, – говорит он.

– Я о Свете, – говорю я.

– Ты маньяк? – спрашивает он.

– Разве я похож? – спрашиваю я в ответ.

– Нет, – с надеждой выдыхает он.

– Я не маньяк, – говорю я.

– Кстати, я боюсь не успеть, – говорит он, и по его болтливости я понимаю, что ранение самое что ни на есть смертельное, – поэтому извини.

– Я прерву, – хрипит он.

– Валяй, – киваю я.

– Я потрахивал Женю, – говорит он.

– Прости, – говорит он.

– Я уверен, вы разберетесь. Этого никто, кроме нас, не знал, – шепчет он. – Я думаю, мы, как мужчины, должны были и это выяснить.

– С год, – говорит он.

– Фактически с того дня, как она стала с тобой жить, – сообщает он.

– И знаешь, ей-богу, именно с ней я и понял то, о чем ты мне говорил, – улыбается он через силу.

– Ну, когда с одной ты так себе, а с другой чемпион, – выдыхает он и долго собирает воздух.

– С Женей я был чемпион, – говорит он.

– Пленки в спальне, – признается он.

– Знаешь, и это тоже помирило меня с тобой, – объясняет он, – только это не месть, просто я понял, что значит классный секс с женщиной, которую не любишь. Я понял, почему ты не захотел быть со Светой.

– Ага, – говорю я.

Кладу пистолет в буфет и подкладываю ему под голову подушечку, которую приношу из спальни через несколько минут, посмотрев пленки.

– Знаешь, иногда бывают женщины, которых трудно бросить, – говорю я. – Истерички, внушаемые, легко заводятся, убеждают себя, что ты обязан с ними быть, и преследуют тебя годами. Ну, телки из тех, что плещут в лицо твоей новой подружке серную кислоту.

– Да, – кряхтит он.

– Света была из этой породы, – говорю я.

– Лучший способ от нее избавиться, подумал я, – делюсь я с легавым, – и показался мне этот. Подсунуть ей какие-нибудь фото измены. Чтоб она рассвирепела и все закончилось.

– Но твоя жена оказалась баба с характером, – качаю я головой.

– Взяла да и убила себя, – пожимаю я плечами.

– А дальше, – говорю я, – мне пришлось лишь успевать за течением, потому что от меня уже ничего не зависело. Ни-че-го.

– Подружка, чьи фото с тобой подсунули, то есть ты подсунул? – спрашивает он.

– Ты мог узнать, что это я их спер, – говорю я.

– Священник? – спрашивает он.

– Ты будешь смеяться, – говорю я, – но я католик и выболтал ему все на исповеди.

Он смеется, содрогаясь от боли.

– Но почему так… жестоко? – шепчет он.

– Ну, это же маньяк убил, мать его, – улыбаюсь я.

– Ты же сам мне при первой нашей встрече сказал, что это маньяк какой-то подложил пленки, – напоминаю я.

– Это была версия, – по слогам хрипит он.

– Ну я ее и воспринял, – говорю я.

– Вот и пришлось грохнуть священника, как и полагается маньяку, – сожалею я.

– А не как хотелось бы, культурно и без шума, бля, – говорю я.

– Я даже дневник за этого маньяка стал вести, – говорю я.

– Чтоб, если что, подложить кому-нибудь, – улыбаюсь я.

– А почерк? – спрашивает он.

– Мы живем в эру компьютеров, – напоминаю я.

– Кстати, автором будешь ты, – сообщаю я.

– Если не выкарабкаешься, – говорю я.

– Разумно, – кивает он слегка, – вали все на мертвых.

– Ага, – говорю я.

– Милый, – говорит он.

Мы смеемся.

– Давай-ка покажи пузо, – говорю я.

– Брось, – шепчет он, – в домашних условиях такую рану не зашить и пулю не вынуть.

– Забавно, – говорю я.

– Что? – спрашивает он.

Я объясняю. Снимаешь себя с телкой, чтобы подсунуть пару фоток ревнивой любовнице, чтобы она от тебя свалила, а та берет да и устраивает выстрел в сердце. Ты, чтобы ревнивый легавый, ее муж, тебя не прибил, переводишь стрелки на какого-то парня, и легавый верит в этого парня. И ты, чтобы все это выглядело убедительно, время от времени делаешь то, что этот парень должен делать. В результате из обычной сорной любовной истории произрастает куст трупов. Легавый соглашается. Луна хихикает.