Михаил Серегин - Если надо-порвем НАТО
Времени оставалось катастрофически мало. В любой момент его противник мог зацепить вторую добычу и отправиться на доклад к Мартину и Стойлохрякову.
Пока старшие офицеры ждали результатов поисков на поляне, лейтенант Бекетов со своими коллегами из других армий расселись в тенечке и раскидали покер, а бедные солдатики, поскидывав с себя кители, махали лопатами, углубляя и расширяя фронт работ. Упражнение только началось, и в ближайший час делать около солдат было нечего.
Мудрецкий с двумя красными ведрами, снятыми с пожарного щита (других Стойлохряков не нашел) брел по Чернодырью и заходил то в один дом, то в другой, сливая запасы хозяек в общую тару. Не успел он наполнить и первое ведро, как за ним увязался непотребного вида мужичок. В рваной фуфайке, несмотря на жару, разбитых ботинках и грязных, совсем недавно облеванных штанах.
– Это ты тут чего, лейтенант, промышляешь? – поинтересовался он, топая чуть сзади и прекрасно улавливая носом содержимое ведра. – Решил оборонную способность повысить? – продолжал мужичок, сладко причмокивая из-за слюны, залившей весь рот.
Если в части Мудрецкий уже довольно спокойно мог послать человека на три буквы через весь коридор, то к общению с гражданскими был морально не подготовлен. Будь на его месте сотрудник милиции, дядьку он быстро бы отшил, но Юра, как только оказывался в поселке, превращался опять в аспиранта университета и, несмотря на форму, надетую на его плечи, не мог грубить гражданским лицам.
А мужичок, частенько потирая красно-синий нос, пытался унять в нем сладкое щекотание, возникающее из-за паров спиртяшки, тянущихся из ведра.
– Ты зря, лейтенант, так ходишь. Выветрится все. Надо в бутылях.
– А тару хозяйки жалеют, – пожаловался Мудрецкий, сам прекрасно понимая, что выпаривать-то не надо. Но ничего иного у него под руками не было. А если он оставит где-то пожарное ведро, то потом Стойло-хряков так разорется, что никакого спирта не надо будет, кайф и так словишь.
Увязавшийся за лейтенантом «синяк» дисциплинированно ждал его у калитки каждого дома, куда он заходил, и даже однажды вызвался посторожить пустое ведро, но Юра ему не доверился, справедливо предположив, что оно будет тут же продано какой-нибудь бабе за сто граммов горючего.
– Наполнил одно? – поглядел мужичок в плюхающуюся в ведерке жидкость.
– Ага, – согласился Юра.
– Чего, теперь еще одно?
– Да нет. Сюда водички налью.
– На фига тебе водички? – воскликнул мужик. – Слушай, у тебя деньги есть?
Деньги еще оставались.
– Давай двойную норму выполним.
Глаза у дядьки горели.
– Я тебя сейчас к бабе отведу. У нее всегда есть. Она тебе целое ведро нальет сразу. Тебе даже по дворам ходить не придется. А ты мне всего литр поставишь. Это же ничего по сравнению с тем унижением, которое ты испытываешь. Приходится в каждый дом заходить, объяснять, что тебе нужна самогонка или там водка. А водка тут есть, кстати?
Мудрецкий посмотрел на полное ведро.
– Ну, один добрый человек полбутылки вылил.
– Неужели? Ой, какой коктейль!
Мужичок упал на колени и сунул нос в поднимающиеся пары. Мимо шла парочка легко одетых кооперативщиков, по-старому колхозников.
– Митяй, ты чего это на коленях стоишь? – заинтересовался один и подошел к лейтенанту, не знавшему, как оторваться от «синяка», так как тот цепко обхватил ведро с пойлом двумя руками и не пускал Юрку дальше.
Надо было выбираться из статического состояния, и Мудрецкий быстро согласился, чтобы дядька вел его к бабе, у которой, как он выражался, всегда полно.
Мужики, поглядев на одно пустое ведро и на одно полное, уловили запах и смекнули по разговору, что речь идет о наполнении и второго сосуда.
– Зря так носишь, офицер. Все выветривается, – поделился знакомый Митяя с не менее красно-синим шнобелем, чем у стоящего на коленях. – Надо к продукту уважение проявлять, носить в мелкой таре. А не так, чуть ли не в ванной. Это может здоровье сильно подорвать, и так случится, что завтра тебе уже ничего не надо будет.
– Это почему? – не понял Мудрецкий.
– А потому что, сынок, – а дядька был раза в два постарше, – на кладбище отъедешь, надорвешься.
– Да ничего со мной не будет, – повел плечами Юра. – Что, я два ведра не донесу?
– Донести-то донесешь, а вот выпить не сможешь.
– Я не для себя набираю.
– А, так вас там целая компания. Офицеры выпить любят, – начали между собой судачить мужики, уже втроем увязавшись за Юркой, который, словно робот, теперь следовал указаниям «синяков».
Прошли они метров семьдесят-восемьдесят, и к тройке прилип четвертый. Теперь уже все громогласно обсуждали, к какой именно бабе-самогонщице им завернуть и заполучить еще ведро первача.
Про Мудрецкого все забыли, и его в расчет уже никто не принимал. Неважно, что у него деньги, что он несет, люди вели разговор меж собой так, будто сейчас они пойдут, купят ведро самогонки и засядут по-хорошему, на трое суток. Попивать зелье и переться от жизни.
Сухонькая маленькая женщина вырвала грязными перепачканными в навозе руками деньги из рук лейтенанта и спокойно вылила из мутного десятилитрового бутыля жидкость в ведро. Как раз осталось литра полтора на то, чтобы напоить мужиков.
Упросив тетку сдать ему и бутыль, Мудрецкий заплатил немного еще и за нее и, понадеявшись, что все восемь дядек, перемещающиеся за ним по поселку паровозиком, наконец, отстанут и натешатся этими полутора литрами мутного самогона, схватил два ведра, поддал газу и теперь мечтал только об одном: прибыть побыстрее к месту, где шло сейчас копание траншей.
С одной стороны, он понимал, что люди вработались и самое время, как это и замышлял Стойлохряков, немножко поддать парку, для того чтобы народ ощутил расслабуху, а с другой стороны, его подгоняли уже человек пятнадцать, на ходу выхлебавших весь предложенный самогон. Причем едва не подрались.
По мере того как он уходил все дальше по поселку, к нему начали уже бесцеремонно приставать, требуя отдать одно ведро, мотивируя свои посягательства тем, что два ведра – это очень круто и девать их Мудрецкому некуда. Но Юра отбрыкивался, отпихивался от алкашей ногами, так как руки были заняты, и уходил все дальше и дальше.
Когда он наконец достиг окраины поселка и увидел впереди себя интернациональную роту, усиленно вскапывающую землю, у него на душе стало легче. Но «синяки» не отставали, насобирав по дороге еще и своих приятелей. Толпа человек в тридцать, требуя от Мудрецкого расстаться с обоими красными ведрами, наседала.
Юра пустился бегом с небольшого пригорка, а «синяки», разогретые выпавшим им на долю самогоном, устремились вдогонку. Теперь лейтенанту вместо вежливых предложений расстаться с грузом в спину летели камни и неслась отборная матерщина, дабы эта сволочь, во-первых, остановилась, во-вторых, не вздумала споткнуться и разлить продукт.
Сидящие под сенью дерева младшие офицеры продолжали перебрасываться в покер и поглядывать на своих подчиненных, усердно роющих землю. В перерыве между партиями все согласились на том, что надо бы подойти и посмотреть, что у кого происходит. Обойдя участки, Володя подошел к своим.
– Мужики, надо побыстрее.
В это время отборный взвод пыхтел. Обливаясь на жаре потом, парни углубляли канаву.
Примерно то же самое, достаточно вяло и без особых эмоций произнесли на своих языках и остальные. Вернуться к игре они не успели, так как прибежал запыхавшийся Мудрецкий, а вместе с ним и тридцать местных алкашей. Мужики с жадностью поглядывали на ведра. Бекетов вначале не прочухал ситуацию и подошел к Юре.
– Что за фигня? Ты чего, украл что-нибудь?
– Да нет, они вот за горючим повелись.
Старший разведчик уловил запах спирта и, положив руку на кобуру, состроил злое лицо и сделал шаг вперед.
– Пошли отсюда!
– Да ты чего, мудак!
– На своих людей член поднимать!
– Хамство-то невиданное, – неслось из толпы.
– Взвод! – заорал старший лейтенант.
Парни, не выпуская из рук лопат, стали вылезать из ямы. Остальные, заметив, что их конкуренты бросили работу, повернули головы. Французы, немцы и англичане, увидев, что с местными назревает какой-то конфликт, также повылезали из траншеи, не забыв прихватить орудия труда.
Огромная толпа молодых разгоряченных парней против шайки хронических алкоголиков – нет ничего милее и краше.
Мужики, почуяв, что их ведра накрылись, вежливо поклонились, сняв кепки и панамки. Обнажив кто лысину, кто нечесаные заспанные шевелюры, поулыбались и отправились восвояси несолоно хлебавши, тихо-тихо обещая Мудрецкому найти его и оторвать ноги.
По общему согласованию был организован перерыв в пять минут. Черпая небольшой кружечкой из ведер, лейтенант разливал едрен-воду по фляжкам, дурея только от одного запаха. Вскоре незаметно перерыв с пяти минут продлился до пятнадцати.
