Фридрих Незнанский - Кто будет президентом, или Достойный преемник
И снова ноль эмоций. Ну, думаю, крепкий орешек. Но и мы не лыком шиты. Продолжаю «качать».
— Милая, — говорю, — не стоит мне врать. Я прирожденный факир, к тому же в отцы вам гожусь. Вижу вас насквозь, и все такое.
Пришлось, конечно, натянуть на себя маску законченного подонка, этакого энкавэдэшника сталинской эпохи. Посверлил ее с минуту глазами, голосом как надо поработал. Вижу — сдается моя барышня, превращается из Снежной королева в маленькую Герду. Вот-вот расплачется. Однако не сдаюсь и играю «чекиста» дальше.
— Вам, — говорю, — сейчас фотографии предоставить или чуть-чуть попозже? Там есть прекрасные ракурсы, на которых ваше милое личико видно как на ладони. Кстати, — продолжаю, — у меня есть знакомые в русском «Плейбое». Что, если я покажу им пару ваших снимков? Они из вас сделают настоящую звезду.
Несу всю эту ахинею, а сам не спускаю глаз с ее лица. И вижу — личико-то живет. Да как откровенно живет! На каждое слово реагирует. Тут и факиром не надо быть, каждая мысль морщинкой проступает. Ну, думаю, не зря блефовал. Сволочная, конечно, работа, но что делать? Если уж Бог наградил скверным талантом вселять в людей ужас, так надо им пользоваться.
В общем, подбросил льда в голос и продолжаю валять дурака. На Танечке лица нет. Бледнеет, розовеет, пятнами идет. Когда дошел до того, что отправлю ее на нары, чуть в обморок не хлопнулась. Пришлось взбрызнуть ее милое личико водой. Ощущение было такое, словно чайную розу поливаю. Быстро пришла в себя. Сжала кулаки и давай трясти ими у меня перед лицом. Прямо Майкл Тайсон в обличье Мадонны. Личико злобное (хотя по-прежнему милое).
— Вы не имеете права меня пытать! — кричит. — Я буду жаловаться в прокуратуру!
А сам вижу — барышня слово «прокуратура» только по телевизору слышала. В сериалах про благородных бандитов. Пришлось снова корчить из себя «плохого и бешеного». Стал орать в ответ, а через каждые пять слов на змеиное шипение переходить. Техника, как говорится, отлаженная.
Барышня моя совсем в замешательство пришла. Не может понять — то ли я садист, то ли мерзавец. И то и другое плохо. Я еще минут пять поизголялся — и все. Девчонка моя кинулась лицом в подушку, рыдает.
— Меня, — говорит, — подставили. Я, — говорит, — ничего не знала. Я любила Виктора Олеговича. У нас были глубокие чувства.
Много чего еще бормотала, я особо не вслушивался. Мне хватило и моего бредового монолога. Однако девочка «разморозилась». Сменил тактику, заговорил по душам, как человек, который хочет ей помочь. Говорю, а у самого кошки на сердце скребутся. Знаю ведь, что вру. Что никакого сочувствия к девушке не испытываю. Злости, впрочем, тоже. Ничего не чувствую — ни жалости, ни негодования. Она для меня словно персонаж кинофильма. Тень на экране. Э, думаю, плохи твои дела, Турецкий. Если так пойдет и дальше, превратишься в полного «отморозка».
Надоело мне ее сопли слушать, перебил.
— Давайте, — говорю, — по сути дела, барышня. Вы рассказали о Максиме Воронове вашему коллеге Андрею Долгову. И что Долгов?
Барышня много чего говорила. В основном жаловалась на свою горькую долю, а в перерывах посылала меня к черту. Выяснить удалось немного, а именно: Долгов нагрянул к Воронову с каким-то уголовничком, отметелил его и забрал негативы.
Ладно. Наше долгое прощание с Татьяной я, пожалуй, опущу. Пришлось ее немного поутешать. Просила заходить еще, а я, в свою очередь, также попросил обращаться, когда приспичит.
Расстались мы почти друзьями. Не уверен, правда, что после моего ухода она не слепила из воска мою куклу и не воткнула в нее пару дюжин иголок. (То-то у меня сегодня весь день суставы ныли!)
Отправился прямо к г-ну Воронову (предварительно узнав его координаты у Татьяны). Воронов оказался смазливым качком с железной мускулатурой и вялым подбородком. Я его сразу просек, хоть он и пытался строить из себя Чайльд Гарольда.
Прижал быстро. Да, собственно, и прижимать не пришлось: все сам выложил. Прямо как на исповеди.
Значит, дело было так. Андрей Долгов и некий бандит по кличке Гиря поймали Воронова возле подъезда и затащили в машину. Гиря отправился потрошить квартиру Воронова, а Долгов отвез его на какой-то пустырь, где избил дубинкой. (При слове «дубинка» Воронов как-то странно покраснел. Боюсь, что никакой дубинки не было в помине, а синяки на лице качка — отметины от кулаков Андрея Долгова. Впрочем, не важно.)
Избив Воронова, Долгов посадил его в машину и повез обратно домой. По дороге они увидели спешащего к метро уголовника Гирю. Долгов выскочил из машины и побежал за Гирей. Чем там у них дело закончилось — неизвестно, поскольку Воронов не стал дожидаться своего мучителя, а дал из машины деру. И вот тут у меня одна… догадка.
Не помню точных слов Воронова, но из каких-то смутных намеков и оговорок я вдруг понял: Гиря вынес из квартиры Воронова не только негативы с голым Хозяином, но и весь его «архив шантажиста». У меня в этом нет никаких сомнений. Я спросил Воронова прямо, но тот ушел от ответа. Однако я твердо уверен в своей догадке. «Архив шантажиста» у уголовника Гири.
Не знаю, как это поможет делу, но я вознамерился отыскать таинственного Гирю, пока он не наделал бед. Уже напряг по этому поводу ребят из «Глории».
На этом я, пожалуй, закончу. Навалял несколько страниц, пора и на боковую. Черт, чувствую себя старшеклассницей испуганных лет, влюбленную в артиста Безрукого и открывающею дневнику свои «страшные, интимные тайны».
Доброй ночи, милый дневник! Чмоки-чмоки!»
7— Здравствуйте, Павел Иванович!
Мужик вздрогнул, обернулся и окинул Турецкого неприветливым и недоверчивым взглядом.
— Я вас не знаю, — сухо сказал он.
— Как будто это имеет какое-нибудь значение, — усмехнулся в ответ Александр Борисович.
Он уселся за столик и вперил взгляд в лицо уголовника. Тот криво ухмыльнулся.
— Узнаю, — сказал он и отхлебнул пива.
Турецкий вскинул брови:
— Что узнаете?
— Узнаю этот взгляд, — пояснил Гиря. — Вы следователь, ведь так?
— Поражаюсь вашей проницательности. Хотя… после стольких-то отсидок. Кстати, Павел Иванович, почему вы до сих пор на свободе? Если мне не изменяет память, откинулись вы полтора года назад. Не надоело еще шляться по улицам? Домой, в тюремную камеру, не тянет?
— А ты меня камерой не пугай.
— Я тебя и не пугаю. — Александр Борисович вставил сигарету в рот и закурил. — Когда я начну пугать, ты сразу это почувствуешь, — добавил он и махнул перед лицом рукой, отгоняя дым.
Гиря смотрел на Турецкого исподлобья, сжимая пивную кружку в крепких, корявых пальцах.
— Дело будете говорить или языком трепать? — глухо спросил он.
Александр Борисович откинулся на спинку стула, еще немного посверлил физиономию уголовника колючими, серыми глазами и холодно произнес:
— Я знаю про все твои приключения, Гиря. Про все твои «скачки». Даже про те, за которые ты не понес справедливого возмездия.
Слова «справедливое возмездие» Турецкий произнес таким замогильным голосом, что Гиря слегка поежился. На какое-то мгновение ему даже стало страшно. Слишком уж тяжелый взгляд был у мента, слишком уж безжалостный голос.
— Но знаю я не только про это.
— Да? — Гиря через силу ухмыльнулся. — А про что еще?
— Про то, что ты уже год работаешь осведомителем. С оперативником своим встречаешься на окраине города, в шашлычной «Охотничий домик».
Турецкий замолчал и пристально вгляделся в лицо бандита, наблюдая за произведенным эффектом. А эффект был, что называется, налицо. Плечи Гири обмякли, он ссутулился, обхватил кружку двумя руками и уставился в нее, словно ожидал найти на дне подсказку.
— Хреново, да? — спросил Александр Борисович.
— Хреново, — глухо ответил Гиря. Он поднял взгляд на Турецкого и проговорил с клокочущей злобой в голосе: — Никогда не доверял легавым. Знал, что рано или поздно подставят.
Александр Борисович дернул уголком губ.
— Никто тебя не подставлял. И не хрен играть в героя. Ты знал, на что идешь.
— Меня зажали в угол, — огрызнулся Гиря, слегка повысив голос.
— Ты сам себя в этот угол загнал, — безжалостно произнес Турецкий. — Сам. Ты знал, по каким правилам придется играть, когда во все это ввязался. Кстати, ты до сих пор пьешь?
— Только пиво.
— Давно?
— С тех пор, как погорел на этом деле. — Гиря отхлебнул пива и облизнул губы. — Значит, теперь вы будете меня пасти? А что с майором?
— Майор заболел.
— Сильно?
— Оклемается. Твоими молитвами.
— Если моими, то вряд ли, — хмыкнул Гиря.
— Не больно-то резвись. Для начала давай познакомимся. Меня зовут Александр Борисович.
— Очень приятно, — съязвил Гиря. Он оглянулся по сторонам, слегка нагнулся и тихо проговорил: — Зря вы пришли сюда. Если нас увидят вместе…
