Джон Фарроу - Ледяной город
— Это значит… — пытался сообразить Мэтерз.
— Артинян сделал бы это лучше. У него были и время, и возможности. Его надо исключить. Исключить надо и Каплонского — шпионить за собственными сотрудниками он бы не стал, потому что они того не стоят. Это оставляет нам два варианта: либо жучок поставил кто-то из наших, либо другая банда. Но то, что там была эта машина с моим именем, свидетельствует еще об одной вещи.
— О другой банде, — предположил Мэтерз.
— О банде, которая хочет меня достать. Или… — Санк-Марс наконец вывел машину на середину улицы.
— Или что?
— Или… — додумывал мысль Санк-Марс, — микрофон мог поставить кто-то из наших. Другой бандой могли быть мы. Когда они узнали, что я собираюсь проводить в гараже обыск, они быстро покрасили капот из пульверизатора. Нового, Билл, ничего в этом нет — я знаю, что в управлении у меня есть враги.
Мэтерз даже присвистнул.
При выезде на улицу Нотр-Дам машину слегка занесло. Покрышки Санк-Марс не жалел. Из-за сугробов на улице оставались для движения только два ряда, но оба были забиты грузовиками, протиснуться между которыми было невозможно. Многочисленные магазинчики готовой одежды, где торговали со скидками, закусочные и забегаловки, фруктовые лотки и дешевые запущенные бары переживали на этой улице трудные времена — убытков было больше, чем доходов. Санк-Марс поставил на крышу машины проблесковый маячок, надеясь, что это хоть немного поможет ему при объезде разгружающихся грузовиков. После улицы Атуотер дорога стала немного шире, и когда Санк-Марс чуть нажал на педаль газа, Мэтерза прижало к спинке сиденья. Магазинчики здесь выглядели еще более обшарпанными, их обманчивый вид часто отпугивал напористых клиентов антикварных лавок и салонов современного искусства. Где-то через полмили улица стала шире. В каждом направлении добавилось по ряду, и Санк-Марс снова смог увеличить скорость. Когда машина въехала в самый центр города — Старый порт, Санк-Марс стал сигналить и машинам, и запряженным лошадьми экипажам, катающим редких туристов. Мэтерз почувствовал себя спокойнее, только когда они уже подъезжали к полицейскому управлению.
Прямоугольное здание управления, отделанное кирпичом и камнем, вполне могло сойти и за более гражданское учреждение, такое как школа или больница. На широких каменных ступенях здесь обычно собирались полицейские — только это обстоятельство свидетельствовало о том, что здесь располагался полицейский участок.
— Что теперь? — спросил Мэтерз. Их машина встала в очередь, выстроившуюся в подземный гараж.
— Я свяжусь с владельцами этих машин. А ты выясни… как зовут того парня, который работает в гараже?
— Господи, у вас, Эмиль, совсем плохая память на имена! Его зовут Джим Коутес.
— Найди его. Убедись, что он жив и здоров. Если нет — можешь не возвращаться. Тогда лучше застрелись, Билл. Это будет не так страшно, как то, что я с тобой сделаю. Найди его и поговори с ним. Выясни, что он пытался от нас скрыть.
— Встречаемся здесь?
— Может быть, — Санк-Марс припарковался между двумя другими служебными автомобилями недалеко от лифта.
Билл Мэтерз вышел из машины, потом снова в нее сел, но теперь уже на водительское место. Он видел, как Эмиль Санк-Марс, которого просто распирало от негодования, подошел к лифту и нажал на кнопку. Он воспринимал случившееся как личное оскорбление. Мэтерз скорее почувствовал, чем понял, что именно на такую реакцию и рассчитывали те, кто устроил ему эту западню.
Он вынул записную книжку и нашел адрес Джима Коутеса. Мэтерзу не терпелось показать, на что он способен, ему льстило, что он наконец получил самостоятельное задание.
Решения, которые принимала Джулия Мардик под Новый год, в жизнь обычно не воплощались, и этот год не был исключением из правила. Она пообещала себе, что категорически откажет
Селвину — чего бы он от нее ни добивался, и обязательно пойдет к врачу, визит к которому она вечно откладывала на будущее. Третья священная клятва, которую дала себе Джулия, состояла в том, что она не нарушит первые два зарока. Но вдруг над всеми ее новогодними планами нависла опасность.
— Я снова тебе это повторяю, Селвин, потому что не думаю, что мои слова доходят до твоих неандертальских мозгов. Я сделаю тебе это маленькое одолжение, и все! Больше ничего. Ни-че-го. Больше никогда. Это мое окончательное решение.
— Ты просто восхитительна, когда так волнуешься, Проныра.
— Лучше бы ты меня не доставал! Я всегда могу сделать шаг назад. Господи! И как я тебе дала себя втянуть в эти грязные дела? Это смахивает на какой-то дурацкий варварский обряд посвящения.
Уломать Джулию принять участие в этой деликатной операции особой сложности не составило, хотя Норрис не без оснований полагал, что лучше бы ему хранить свое мнение в тайне. Она была права. В мгновение ока девушка могла изменить принятое решение, а это испортило бы ему всю игру.
Он свернул в самый центр Монреаля — со всегда оживленной улицы Шербрук на авеню Юниверсити, по обеим сторонам которой располагались здания университета МакГилл, где всегда бывает многолюдно. Заприметив небольшой фургон, выехавший с территории инженерного корпуса, Норрис притормозил, чтобы запомнить это место. Джулию, сидевшую рядом, все сильнее охватывал страх.
— Джулия, ласточка моя, в этой операции, которую тебе предстоит сегодня провести, нет совершенно ничего опасного или страшного.
— Чем больше ты это повторяешь, Селвин, тем меньше я тебе верю.
— Ничего тебе больше об этом не скажу. Я тебя буду ждать. Уверен, что ты очень скоро вернешься.
— Да, лучше бы тебе быть поблизости, напарничек. Я совершенно не собираюсь пропускать визит к врачу — мне пришлось его ждать полтора месяца.
— Я тебя туда отвезу.
Уже взявшись за ручку двери, Джулия Мардик бросила на него косой взгляд.
— Ты какой-то особенный, — сказала она ему. — Не знаю, кто ты на самом деле, но очень уж ты странный.
После бушевавшей ночью метели день оказался солнечным и морозным. Джулия подняла воротник и вышла на холодный ветер. Все это казалось каким-то безумием. Она нашла адрес, который дал ей Селвин Норрис, и сразу же вошла в парадное, спасаясь от холода. В небольшой прихожей она сбила снег с высоких ботинок и стряхнула налипшие белые хлопья с джинсов. Потом Джулия сняла варежки и шапку, расстегнула куртку, подышала теплым воздухом на кончики пальцев и потерла руки, чтобы согреться. Она уже была в доме. Теперь ей осталось только подняться по лестнице и постучать в дверь, которую он ей указал.
Не решаясь идти дальше, она на какое-то время замешкалась. Перед глазами плясали звездочки, колени подрагивали, и всю ее колотило от ситуации, в которой она оказалась. Чем сильнее девушка пыталась взвалить вину за это на Селвина Норриса, тем явственнее она ощущала глубокий внутренний протест. Она уже стала взрослой женщиной, вполне способной принимать собственные решения. Она сама решила разгадать эту головоломку, но для этого был лишь один способ. В глубине души Джулия понимала, что чем больше она злится на Селвина, тем сильнее должна пенять на себя. Если бы только от всего происходящего какая-то часть ее существа не была в таком восторге! Если бы только в этой части ее души не было такого смертельного интереса к тому, что ей предстояло совершить!
Она поднялась по лестнице этого обшарпанного дома, меблированные квартирки которого сдавались постояльцам.
Освещение было слабое, всюду царил полумрак, тянуло сыростью. Из-за дверей доносились привычные звуки студенческой жизни. Рок-н-ролл, смех, шум воды в трубах. Она читала, что Санта-Клаус погиб от того, что ему пробили сердце крюком для подвески туш, и вдруг ей стало любопытно, случилось ли это в этом самом доме или в какой-то другой такой же развалюхе, стоящей поблизости.
Когда она поднялась на третий этаж, сердце стучало как паровой молот. Волнение, которое она испытывала, было чем-то сродни половому возбуждению. Если ей не суждено большего, можно удовлетвориться хотя бы этим.
Джулия Мардик постучала в дверь, на которой стояла цифра 26. Было слышно, как в помещении скрипнул стул, потом до нее донесся приглушенный звук шагов. Она поняла, что человек был в тапочках. Звякнула щеколда задвижки. Ей почему-то казалось, что, как только дверь приоткроется, она увидит дуло пистолета и из мрака возникнет бледное лицо человека, к которому ее послали. Вместо этого из-за двери показался приятный молодой парень с нечесаной шевелюрой длинных жестких каштановых волос, одетый во что-то напоминающее халат, накинутый на черное нижнее белье. Нос у него был ярко-красного цвета, глаза слезились.
— Привет, — поздоровалась Джулия.
— Слушаю вас, — ответил молодой человек и закашлялся, прикрыв рот кулаком.
