Юрий Мокшин - Узники смерти
Майор задумчиво покачал головой:
"Так вот почему полковник подставил Лену, хотя она со своим зондированием к тому времени уже не представляла опасности. Он боялся, что она вспомнит его."
— Что было дальше?
— Я прожила в гостинице до тех пор, пока не закончился срок оплаты. Сан Саныч так и не появился, а денег для дальнейшего проживания в апартаментах у меня, естественно, не было. Я улетела в Москву. Через два дня по возвращении домой ко мне пришел милиционер. Он расспрашивал о Сан Саныче, о его знакомых, но я ровным счетом ничего не знала. Я ему так и сказала.
— А он?
— Он вошел в мое положение и обещал не заносить мою фамилию в протокол. Со своей стороны милиционер просил так же помалкивать обо всем случившемся, и вообще, забыть о существовании Сан Саныча в моих же интересах. Я была рада, что так легко отделалась.
Зотов задумался. Не нравились ему все эти случайности и добрые милиционеры. Он твердо верил, что в этой жизни все закономерно, все подчинено чьей-то невидимой твердой воле.
— А ты уверена, что к тебе приходили из милиции? — спросил Зотов после некоторого молчания.
— Он был в форме и показал удостоверение.
— Ты запомнила фамилию?
— Бог с тобой! Конечно, нет, я так перепугалась!
Дмитрий Николаевич улыбнулся, как улыбаются наивным несмышленым детям:
— Я думаю, ты ошиблась. Ни один сотрудник не возьмет на себя ответственность умалчивать твою фамилию, зная, что ты работаешь в "системе". Если, конечно, он не имеет собственного интереса. Скорее всего, это был один из банды, может быть, даже из управления МВД. Он решил выяснить, знаешь ли ты что-нибудь. Прости, но твое святое неведение оказалось решающим, и они оставили тебе жизнь. Хотя подобная доброта не в — правилах этих ребят. В твою пользу сыграло и то обстоятельство, что лишний труп, да еще человека из системы КГБ — это лишняя головная боль для банды. Ты действительно легко отделалась!
27
Новые сведения, полученные от Бортник, несколько поколебали уверенность Зотова в связях Кудановой и Саблина. Получалось, что у полковника были и свои причины убрать Елену Николаевну.
"Нет, — думал майор, напрягая всю свою интуицию, — я слишком хорошо знаю Саблина. Без связи с Кудановой он ни за что не возглавил бы группу захвата. Чтобы подставлять свою голову под пули, должна быть очень веская причина, и таковой является их совместная деятельность. Саблин понимает, что если накроется Вера Александровна, то автоматически и ему придет конец. Что же касается Лены и Черкова — то это действительно стало для полковника удачным стечением обстоятельств."
Из санчасти Зотов прошел к Мизину. Профессор полулежал в кресле о чем-то задумавшись.
— Здравствуйте, Сергей Иванович. Меня очень волнует состояние Бортник.
Профессор покачал головой и вздохнул:
— Меня тоже. Я попытался частично блокировать ее память, но, видимо, на каком-то уровне сознания, вернее, подсознания что-то осталось, какие-то следы программы или ее интерпретация, образовавшаяся в больном мозге.
— И что же, ничего нельзя сделать? Неужели эти сны так и будут преследовать ее всю жизнь?
Мизин пожал плечами:
— Думаю, что нет. Я сейчас изучаю разработку Черкова и выяснил, что профессор использовал своеобразный гибрид, состоящий из "фильмов ужасов" и нашей методики "одурачивания". В итоге получилась очень компактная и быстродействующая программа, в отличие от предыдущей, рассчитанной на несколько дней. Я думаю. мне удастся найти противоядие, несмотря на то, что Черков использовал особый метод проникновения в клетки мозга.
— Значит, Лена видела все, как в кино?
— Нет, конечно, нет, — Мизин покачал головой. — Это намного сложнее, так как "ужасы" воспринимались не зрением, слухом или осязанием, а зарождались в самом мозгу. Попросту говоря, определенные сигналы воздействовали на соответствующие отделы мозга и вызывали у нее больное воображение. В том и заключается вся хитрость, что зараза сидит в самом человеке. Как таковой информации, что именно должен видеть пациент, сигналы в себе не несут. Они лишь возбуждают мозг, и тот начинает усиленно действовать. Даже обычного человека иногда посещают кошмары, а если этот человек еще и видит все это в жизни, то можете себе представить, какие ужасы возникали в голове Елены Николаевны, учитывая специфику ее работы.
— Это повлияет на ее психику в будущем?
— Кто знает. Если бы ей удалось выйти из "системы" или хотя бы сменить разработки.
Майор криво усмехнулся. Бортник могли оставить в покое только в том случае, если все медицинские светила дали бы однозначное и категорическое заключение: "к работе непригодна". Но никто такого заключения не даст, ведь Елена Николаевна практически здорова.
— Я попробую полечить Лену нетрадиционными методами, — продолжал Мизин. — Я же колдун.
— А хуже не станет?
— Нет, конечно. Это я вам обещаю, — заверил профессор и, слегка замявшись, добавил. — Если вы переговорите с руководством, чтобы мою командировку в "Колумбию" перенесли на пару недель.
— Ах ты, черт! — в сердцах произнес майор. — Совсем забыл, что вы послезавтра улетаете.
"Колумбией" на языке Зоны назывался спецполигон, расположенный в Средней Азии. Там проходили обучение бригады и группы террористов, тщательно отобранные на роли убийц. После подготовки их засылали в различные интересующие КГБ страны, где они выполняли задания, начиная от обычных покушений на лидеров и кончая созданием беспорядков и кризисов, вызывая тем самым справедливое негодование пролетариата и поднятие у него революционного духа.
В последние годы в программу обучения входило и тайное кодирование курсантов, скрытое под различные медосмотры, тестирования и т. д. Сами бойцы об этом не догадывались.
Именно с целью кодирования и выезжал периодически в свои командировки профессор Мизин.
— Насчет вашего отъезда я попробую договориться, — после минутного раздумья произнес Зотов. — Сейчас главное — это вылечить Лену.
28
Не следующий день прикатила долгожданная комиссия из Москвы, возглавляемая генералом Быковым.
Набелин, Зотов и оба их заместителя вызванные из отпуска, носились по Зоне, сдирая шкуры с подчиненных, зная, что их собственным шкурам грозит опасность.
Комиссия работала почти неделю, и все это время Зону будоражило. Но, как это обычно бывает, ураган прошелся по верхам. Быков и его люди улетели, прихватив с собой полковника Набелина и Саблина.
Все убийства свалили на Черкова. То, что в минуты припадка профессор зверски измывался над своими подопытными, особо никого не волновало, но покушения на офицера КГБ и двух докторов наук — это было уже слишком. Кроме того, необходимо было выяснить для каких целей и для кого готовил профессор "левых" зомби. Благодаря Саблину следствие пошло по ложному пути, пытаясь раскрутить возможные связи Черкова. Зотов не мешал этому, по возможности оставаясь сторонним наблюдателем. Он знал, что рано или поздно Быков найдет козла отпущения, а точнее, создаст его сам. Но это уже было головной болью генерала Орлова.
Все это время Елену Николаевну тщательно скрывали от постороннего глаза. Она лежала в изоляторе под постоянным наблюдением врачей и Мизина. Зотов с огромной радостью и облегчением видел, что состояние любимой с каждым днем улучшается. Он бы сутками сидел у. ее постели, но служба позволяла это делать только утром и вечером.
Не успел закончиться ужин, как майор уже был в медчасти.
— Ты сегодня прекрасно выглядишь, — произнес он, присаживаясь на кровать. — Еще пару дней, и прощай больничная палата.
Бортник улыбнулась:
— Я уже устала бездельничать.
— Ну, до работы тебе еще далеко. Сначала санаторий.
Женщина вздохнула и хотела что-то сказать, но передумала. Зотов заметил это и вопросительно уставился на нее. Бортник отвернулась. Она встала с кровати и заходила по комнате, делая на ходу гимнастические упражнения. Майор хотел уже что-нибудь спросить, скрашивая затянувшуюся паузу, но Елена Николаевна опередила его.
— Ты знаешь, Дима, мне кажется, да нет, я уверена, что не смогу больше работать на Зоне и вообще в Системе.
— Почему? — спросил он, подумав про себя: "Наконец-то". В глубине души он уже давно знал, что этим и должно все закончиться, и тяжело вздохнул.
— Тебе будет трудно понять.
— Ну ты попробуй, а там решим, — настаивал майор.
Зотов знал, что все, кто попадал в Систему, независимо от своего положения, становились ее узниками, узниками смерти. Все это рано или поздно понимали, смирившись со своей участью пожизненных заключенных.
— Понимаешь, — продолжала Бортник, — я и раньше часто задумывалась о своей работе. То, что мы делаем, ужасно, это противоречит Божьим законам, законам жизни. Меня поддерживало лишь одно — вера, что мои знания помогают тысячам людей. Но жить благодаря страданиям и мучениям других, пусть даже преступников — это грех. Я так больше не могу. Я уверена, что происшедшее со мной — это Божья кара за грехи, что я сотворяла в дьявольском омуте, из которого у меня не было сил выбраться. Но теперь я выберусь, я дала клятву, что отныне не нарушу ни одной заповеди гуманизма.
