Каникулы строгого режима - Кивинов Андрей Владимирович

До утра не сомкнули глаз, наблюдая за обстановкой. Как и предполагал Сумароков, никакого прочесывания территории возле запретной зоны организовано не было, никому не пришло в голову, что беглецы вернутся под стены колонии. В самом лагере никакой паники, беготни и суеты. Лишь одинокий лай Киллера, видимо, учуявшего знакомый запах положенца.

– Заткнись, предатель… Я ж тебе, гаду, кости из столовой приносил, а ты…

Днем договорились спать по очереди. Один спит, второй лежит на стреме. Провиант и воду распределили на три части. Лапшу решили схрупать всухомятку.

Во сне Сумрак стонал. То ли от боевых ранений, то ли от досады, что, дожив без малого до сорока лет, был вынужден прятаться под кустом, словно заяц. Приходилось будить, иначе стоны могли бы донестись до ушей бдительных сторожевых овчарок.

До вечера почти не разговаривали. Общались исключительно по вопросам бытового характера. О планах Кольцов Сумрака не спрашивал. Куда тот побежит из Тихомирска, опера мало интересовало. Да и вряд ли положенец что-либо расскажет.

С погодой повезло: майское солнце припекало, как на курорте. Правда, к ужину заметно похолодало, но выручало одеяло. Справлять нужду приходилось под соседним кустом, памятуя старинную воровскую заповедь – не гадь, где живешь.

На ужин в тот день подали по два сухаря, сто граммов колбасы, пятьдесят граммов воды и печенье на десерт. Шведский столик. «Доширак» оставили на отъезд из отеля. Ножей и вилок в ресторане не имелось, колбасу пришлось откусывать на глазок.

Покончив с ужином, положенец задал неожиданный вопрос:

– Тебя вообще как звать-то?

– Евгений. А тебя?

На самом деле опер знал имя соседа по номеру, но, по протоколу, должен был уточнить.

– Виктор.

– Очень приятно.

– Откуда сам?

– Питерский.

– Из Ленинграда то есть?

Для Сумрака, попавшего в неволю еще при социализме, город на Неве по-прежнему оставался Ленинградом, «колыбелью трех революций».

– Ну, можно и так сказать.

– Почти земляки. Я из Калинина. Твери, если по-новому. Мать там… Уже и не ждет, наверное.

Видимо, после доброго ужина положенца потянуло на разговоры. С ментом, конечно, порядочному вору не о чем базарить, но с подельником, в принципе, не западло.

– Ты вроде говорил, за мокруху сел… Своего пришил.

– Да, – нехотя ответил опер, – нечаянно…

– Нечаянно можно мимо очка поссать.

Кольцову пришлось пересказать историю о случайной встрече на улице, о спонтанной драке и неудачном падении потерпевшего.

– Чего-то темнишь ты, оперок, – усмехнулся Сумрак. – Не верю я во все эти «нечаянно». Наверняка от души приложился. Раз с одного удара свалил.

– Я боксировал немного, борьбой лет пять занимался. А он дохляк по жизни.

– Вот! Значит, тем более должен был удар рассчитать… А что молчишь – это правильно. Я тебе не поп и не лепший кореш.

– Да чего там скрывать?.. Приговор не отменят и нового срока не накинут. А что загнулся мужик, конечно, жалко. Хотя и гнидой был… Я ж не судья…

– Так за что ты его? Про долги и случайную встречу не грузи, это для следователя с прокурором.

Кольцов немного помолчал, прикидывая, стоит ли посвящать положенца в истинную причину произошедшего. Ведь Сумрак, в отличие от того же начальства, следствия, суда и хозяина зоны, сразу врубился, что не все здесь так просто. А, может, остальные просто не хотели врубаться? Ну ударил и ударил. Упал человек и умер. Подозреваемый не отпирается, мотивы есть, свидетели тоже. Преступление раскрыто. Что тут еще раскапывать?

– Да, в общем, верно. Не только за долги… Ты, наверное, и не поймешь. – Кольцов закурил, выдыхая дым в землю и тут же разгоняя его руками, чтобы не рекламировать охранникам табачные изделия отечественного производителя. – Сейчас там поменялось многое. – Он кивнул в сторону леса, подразумевая под ним свободу. – Этот Юрка, ну, убитый, нормальным мужиком поначалу был. Он в милицию позже меня на пять лет пришел. Пахал, как заведенный. На совесть. Неделями дома не появлялся. И дела неплохие поднимал. Через два года его в «убойный» перевели. Нам и в засадах посидеть довелось, и под одной шинелью спать, как сейчас с тобой… А потом его переклинило. Хотя я сразу понимал, что парнишка с червоточиной. Были наметки.

– Бабки?

– Не только… Зарплата волшебная, работенка нервная. А соблазнов – на каждом углу. Понять можно. Там подсуетился, тут покрутился, благо возможности есть. Я сам не ангел… Да и нет сейчас ангелов. Практически коммерческая организация. С рекламой, расценками и конкуренцией на рынке… Но всему мера нужна. Грань нельзя переступать, а Юрик переступил. Ладно б буржуев окучивал или «крыши» ставил. Наркоту и патроны, в конце концов, подкидывал по заказу или просто чтоб деньгу снимать. Тоже понять можно, нынче даже генералы этим не брезгуют.

– Я слышал, – презрительно хмыкнул Сумрак.

Кольцов глубоко затянулся, опять немного помолчал, после продолжил:

– В нашем районе два года назад девчонку убили. Семнадцать лет. В парке труп нашли. Без золотишка простенького, мобильника… Черепно-мозговая. Нормальная девчонка, первый курс института. От подружки поздно возвращалась. «Глухарь» капитальный, ни одной зацепки. Случайный вариант, скорей всего. Мы с Юриком занимались, но ничего не надыбали. Родители от горя чуть не сдвинулись. Дочка единственная… Через месяца три Юрика из органов попросили. На работу он уже окончательно забил, только свои вопросы решал. А на воле-то несладко оказалось. Кому ты нужен без красного мандата? В охрану идти? Амбиции мешают, потому как натура высокая, поэтическая. Не царское это дело. В итоге для начала денег у наших назанимал. Сроки подошли – прятаться начал. А потом… Пришел к родителям той девчонки. Помните меня, я вашим делом занимался? Те, конечно, вспомнили… Так и так, говорит, есть информация, кто вашу дочку убил. Но человек просит за нее пять тысяч евро. У нас в милиции таких денег нет, может, вы найдете? Информация верная, не сомневайтесь. Родители небогато жили, но ради дочки покойной в долги влезли, машину старую продали за бесценок. В общем, нашли деньги. Юрику передали безо всяких расписок. А тот под корягу, сука… Месяц проходит, другой. Родители – к нам в отдел. Я как раз дежурил. Начальству не докладывал, решил сам Юрика найти, разобраться. Все-таки из одного стакана пили… Вычислил, нашел. Хотел, чтоб деньги вернул. Надо было, конечно, в укромном месте побеседовать, да не получилось. Пришлось на улице. Юрик на горло брать стал. Ничего не знаю, никаких денег не брал и ничего возвращать не собираюсь… Покажи, мол, расписку. Я и не сдержался, показал. Со всей дури приложил. «Что ж ты, сволочь, творишь?» Ну и все. «Скорую» вызвали, а он готов… Башкой о поребрик. До суда меня на подписке оставили. Четыре года дали. Тяжкий вред здоровью, повлекший смерть по неосторожности. Родственники его протесты писали, что мало дали. Они двадцать лет у судьи просили или пожизненное. А когда обломились, через УФСИН решили достать. На общую зону отправили… Я, конечно, тоже жалобу написал, и не одну, чтобы на ментовскую перевели, да без толку. Затерялись в канцеляриях…

Кольцов затушил окурок и прикопал его под кустом.

Сумрак никак не комментировал услышанное. И про свою персону ничего не рассказывал, помня основное лагерное правило: не спрашивают – молчи. А мент не спрашивал. Да если б и спросил…

Когда солнце упало за таежный горизонт, а столбик термометра до десяти градусов по Цельсию, Евгений вновь почувствовал дискомфорт. Номер отеля не предусматривал отопления.

– Что, штормит? – усмехнулся Сумрак.

– Есть немного, – признался опер, – прохладно.

– Да это разве дубак? Меня в девяносто втором в Иркутской колонии в карцер сунули. Зимой, в тридцать градусов. В одном клифту легком. И стекло из оконца вынули. Чтоб околел. А они б на простуду списали. Так я майку снял, поссал на нее, а когда замерзла, в оконце вставил заместо стекла. Только так и выжил. А сегодня по сравнению с тем – просто Сочи…