Андрей Воронин - Бриллиант для Слепого
Он поставил банку на лавку, снял полиэтиленовую крышку, осторожно, как учат этому в школьном учебнике химии, понюхал, подгоняя воздух ладонью к носу.
— Запаха никакого. Надеюсь, это не отрава.
— Террористы решили отравить городской водозабор? — засмеялся Фагот.
— Насчет отравы мы сейчас узнаем. Гули-гули-гули, — стал подзывать вор голубей.
Те на время прекратили терзать булочку и уставились на Тихона. Он сел на корточки и стал тонкой струйкой поливать из банки сухую булку. Голуби выклевали в ней глубокую лунку, и жидкость быстро размочила середину. С банкой в руках Тихон сидел и смотрел на голубей, клевавших хлебный мякиш. Крошки разлетались во все стороны, дело у пернатых спорилось. Прошло пять минут, но они выглядели вполне живыми и довольными жизнью.
— Вода. Самая обыкновенная вода, — сказал Тихон, картинно поднимая руку и переворачивая банку. В банке что-то звякнуло и вместе с потоком воды на асфальт упал крупный, с небольшую сливу, ограненный камень. Он лежал на черном мокром пятне и сверкал в лучах осеннего солнца. Капельки воды, застывшие на нем, искрились.
— Ты сам видел, его там не было, — удивленно произнес Тихон и покосился на парочку влюбленных, расположившихся на соседней лавке. Те живо заинтересовались камнем, лежавшим на мокром асфальте. Тихон нагнулся, подхватил его и на ладони продемонстрировал Фаготу.
— Что это такое?
— Да уж не алмаз, наверное. Таких огромных бриллиантов в природе не бывает. Какая-нибудь дурацкая подделка из стекла. Пальцы Тихона сами собой сжимались, чтобы прикрыть камень от посторонних глаз.
— Но все же... — сказал он, одергивая рукав и обнажая часы. Камень со скрежетом прошел по краю часового стекла, оставив за собой четкую бороздку, при этом сам ничуть не пострадал.
— Наверное, искусственный, — сказал Никита. — Я слыхал, что научились выращивать огромные кристаллы. Тихон сидел, задумчиво глядя на ограненный камень в своем кулаке.
— Не может быть, но есть, — сказал он.
— Ерунда.
— Мужика, однако, повинтили, — напомнил Тихон. Голуби тем временем весело растаскивали на части размокшую от воды булочку.
— Точно, не отрава, смотри, — Тихон взял тросточку и попытался дотянуться до голубей. — Им от нашего угощения даже любви захотелось.
— Не мешайте, — усмехнулся Никита.
— Нет, пусть занимаются сексом как хотят, но не где хотят. Дети все-таки в сквере гуляют. Что мне с ним теперь делать? — Тихон высоко подбросил камень и лишь в последний момент подставил руку, чтобы его поймать. — Выбросить, что ли? Хотя нет, есть он не просит, пусть полежит у меня в кармане. В любом случае нужно обратиться к специалисту. Если ты простыл, можно полечить горло и самому, но если случилось что-нибудь серьезное... — и Тихон взвесил в ладони камень. — Аппендицит сам себе не вырежешь, хотя я знавал на зоне одного придурка, бывшего медика, который попытался сам себе вырезать аппендицит. Сдох, так его и не откачали.
— Почему он сам решил себя оперировать?
— Боялся, что его зарежут.
ГЛАВА 8
Федор Филиппович Потапчук появился у Глеба в двенадцать минут одиннадцатого. Уже и кофе остыл, и Глеб устал ждать. По лицу Потапчука, хотя тот всячески пытался это скрыть, Глеб понял, генералу сегодня досталось. Потапчук выглядел измученным и невероятно уставшим, даже руки подрагивали.
— Чай? Кофе? — спросил Глеб. Затем махнул рукой. — Вы с машиной, Федор Филиппович?
— Да, — сказал Потапчук, тяжело опускаясь в кресло и ставя портфель.
— Вам надо выпить, вид у вас ни к черту.
— Сам знаю, — сказал генерал, — я же тебе говорил сегодня днем, старый я уже для этой работы. С раннего утра на ногах, представляешь, даже не пообедал! -
— Беречь себя надо, — произнес Глеб.
Он открыл холодильник и вынул блюдо с бутербродами, поставил его перед генералом, затем рядом с блюдом поставил две рюмки и бутылку финской водки.
— Чтобы вы до дома доехали, Федор Филиппович, а затем уснули, думаю вам надо выпить и закусить.
— Да, — сказал Потапчук и принялся тереть воспаленные глаза. — Спасибо тебе, Глеб, за помощь.
— Что вы имеете в виду, генерал?
— За Князева спасибо.
— Но по вашему лицу вижу...
— Что ты видишь по моему лицу? — генерал взял бутерброд и начал жевать.
— Бриллианта у Князева нет.
— Нет. А ты откуда знаешь?
— Догадываюсь. Не вижу радости на вашем лице. Значит, Князева взяли, а бриллианта нет.
— У тебя есть какие-нибудь предположения? — судорожно глотая холодный кусочек мяса и пытливо взглянув на Глеба, произнес генерал.
— Собственно, никаких. Сумасшедший он. Поведение сумасшедшего логически просчитать невозможно.
— Это понятно.
— Я вам, по-моему, об этом говорил.
— С сумасшедшими, сам понимаешь, работать чрезвычайно сложно.
— Если он сумасшедший, — Глеб наполнил рюмки водкой, — то тогда с ним должны работать врачи, а не ваши сотрудники, Федор Филиппович.
— Это еще почему?
— Да потому, что он больной и врачи в болезнях лучше разбираются, чем майоры, полковники и даже генералы.
— Эка, загнул! — генерал поднял рюмку, Глеб поднял свою, — А коньячком почему не угостил?
— Лучше водка, — сказал Сиверов, чокаясь с Потапчуком. Они выпили. Генерал закусил.
— Чайку крепкого можно?
— Можно, Федор Филиппович, — сказал Глеб и принялся заваривать чай.
Потапчук сидел молча, погруженный в свои мысли. Глеб с разговорами к нему не лез, понимая, что если генерал захочет что-то сказать, то скажет сам. И Потапчук, в конце концов, не выдержал:
— Меня вчера директор вызывал.
Глеб повернул голову, ожидая продолжения. Но генерал медлил, словно размышлял, стоит ли жаловаться или, может быть, обиду спрятать в себе. Затем снова заговорил.
— Устроил мне нагоняй. Причем разговаривал со мной так, словно я первый год замужем и не понимаю, что к чему в этой жизни.
— Давайте еще по рюмке? — не задавая вопросов, предложил Сиверов. Наполнил рюмки, взял сигарету, закурил.
— Знаешь, Глеб, я устал, причем устал, как пес. Я уже едва дышу, а все еще продолжаю бежать за дичью. А годы, они ведь свое берут. Усталость смертельная, только силой воли и заставляю себя бежать. Но жажды догнать уже нет. И это печально. Это говорит о том, что пора мне на покой. Устал я, измотан, издерган, в общем, свое уже два раза отбегал.
— Директор предложил вам уйти на пенсию?
— Нет, — сказал генерал, — не предложил, и это меня удивляет. Но «нагрузил» по полной программе: и здесь упущение, и здесь недоработка, и это не успел, и это не вовремя... С него, я понимаю, тоже требуют, он тоже человек не свободный. А еще бриллиант, черт бы его побрал... Бизнесмены начали в коалиции сбиваться, на премьер-министра давят, на президента умудрились выйти. Жалуются на нас, что мы их не охраняем. А у них охраны больше, чем у меня сотрудников.
— И охрана хорошая, — вставил Глеб.
— Хорошая... Да только убивают их одного за другим, каждый месяц кого-нибудь хоронят. Не в Москве, так в Питере, не в Питере, так в Красноярске или Хабаровске, Владивостоке. По всей России крупных бизнесменов молотят, щелкают, как орехи.
— Никто не заставлял, сами такой путь выбрали. — Они, в принципе, хорошее дело делают: людям рабочие места обеспечивают, налоги платят, вносят свой вклад в строительство государства. Баневского вспомни, — Потапчук хотел сказать, «земля ему пухом», но не сказал, поднял рюмку, и они с Глебом, не чокаясь, выпили. Получилось, что они выпили за упокой души бизнесмена. Глеб улыбнулся.
— За Баневским тоже люди стояли, и они, по всей видимости, на директора влияют. Да и журналисты угомониться не могут, все еще пишут, говорят, сюжеты стряпают. Вот давеча целую программу по телевизору выдали про убийство бизнесмена. И знаешь, что самое интересное? Говорят, что мы так никого и не нашли, что ни одно из громких убийств по сей день не раскрыто. Словно мы сидим и ждем, когда заказчики с убийцами сами придут, сами на себя напишут, а нам останется лишь наручники на запястьях защелкнуть и в Лефортово их спровадить.
— Что, Федор Филиппович, совсем тяжко? — спросил Глеб, вытаскивая из пачки сигарету и неторопливо прикуривая.
— Тяжко, Глеб, поверь мне, старику.
— Хватит вам про старость сказки рассказывать! Вы любому молодому фору в пять очков дадите.
— Врешь ты все, Глеб. По глазам вижу, тоже чувствуешь, что я старым стал и никчемным. Чутье потерял, тебя по пустякам дергаю. И Князева, если бы ни ты, еще неделю или месяц искал бы.
— Он не прятался, просто не попадался на глаза. Прятаться ему ни к чему, он уверен, что он царь российский, а мы все — рабы его.
Генерал грустно улыбнулся. Он был похож на пенсионера, который сидит в парке на лавочке и ждет, когда придут партнеры по домино или шашкам. И тогда он сможет два-три часа не думать о собственном здоровье, о таблетках, детях, внуках, а будет наслаждаться игрой и неторопливой беседой с такими же, как он сам. Глеб спросил, глядя прямо в глаза Потапчуку:
