Петр Катериничев - Повелитель снов
– Дядей Мишей меня звать. Ты же понял, что цену я назвал в гривнах. Говори прямо, что надо. Девочки? Марафет?
– Сны меня мучают. Печальные.
Дядя Миша покачал головой:
– Я не по тем делам. В нужное место тебя свезу, сдачу за поездку отсчитаю и – до свиданья. А там – сам договаривайся. Как печальные сны обратить в счастливые грезы.
– Ты не понял. Я фигурально.
– А-а-а. Тогда за что платишь?
– Поболтаем?
– Смотря о чем.
– Участок хочу купить. Под домик дачный. А лучше – десять. На Москве сказали, дешево здесь теперь и тихо, да…
– Ты мне арапа не заправляй, залетный. Не денежный ты человечек.
– А я и не говорю, что себе беру. Люди хотят купить, послали на место, присмотреться.
– Ты даже не в ту степь рулить велел. С этой стороны дач отродясь не ставили. «Присмотреться…»
– Ты снова не то понял, дядя Миша. Не конкретный участок меня углядеть прислали; людям решить нужно: стоит вязаться, нет? А то вложишь бабки – а тут запустение какое начнется или, напротив, неспокойствие приключится. Или власти что такое решат?..
– Что же, на Москве не знают, что здесь чье?
– А кабы и знают. Слыхал поговорку: «Свой глазок – смотрок»?
– И ты этот смотрок и есть?
– Ну да. Слух прошел, что непонятки городок ваш терзают. Но об этом – ни в прессе не печатают, ни по радио не бают. Вот и разъяснишь, может, о чем люди судачат?
– Бабы судачат. Люди – разговоры разговаривают. Или базар держат.
– Строгий ты мужчина, дядя Миша.
– Справедливый.
– Ну а раз так, введешь в курс нынешних валют? Разговор по чести, оплата по справедливости. А то – поехали обратно, раз ты крепко строгий. Что прокатил – спасибо. – Я сделал вид, что подхватываю зеленую сотку и кладу на ее место полтинник гривнами.
– Отчего ж не поговорить? Вон кафе подходящее.
– Закрыто вроде.
– Для нас откроют.
Дядя Миша притормозил, стукнул брелоком в стеклянную дверцу, сказал появившейся девахе:
– Маша, накрой для нас на веранде. Мне кофе, молодому человеку…
– Тоже. И коньяку сто грамм. – Подумал, сказал: – А то и все двести. И лимон.
Мы сидели напротив друг друга. Слева шумело море, но ветер был теплый, кофе по-турецки – ароматный и горячий. Я выпил коньяку, чувствуя, как постепенно размякают напряженные мышцы спины, положил сотку под стакан в центре стола, добавил еще две. Дядя Миша брать не поспешил. Деньги эти по его понятиям – шальные. А шальные деньги, как шальные пули, убивают.
Глава 32
– Так кто ты такой будешь, человече? Денег у тебя богато, а по ухватке…
– Прохожий. Олегом зовут.
– От милицейских прохаживаешься? Или от «соседей»?
– Сам по себе.
– Не темни, глаз у меня наметанный.
Это я понял. И дядю Мишу потому «разогревал». Мне нужно было, чтобы он догадался сам, что не от братвы я и не от оптовика-землеустроителя. Он и догадался. Самооценка возросла, самоуважение повысилось, вот теперь можно и начистоту.
– Прямо рентген.
– Рентген не рентген, а навидался. Сам из таких.
– Разыскник?
– Охранник. Теперь шоферю.
– Ну и я – сам по себе странник.
– Такие бывают?
– Как видишь. – Я кивнул на деньги. – Объективная реальность, данная нам в ощущение.
– И что ищешь у нас?
– Не «что», а «кого». – Я выложил на стол фотографию Дэвида Дэниэлса.
Дядя Миша пожал плечами:
– Видный мужчина. Не встречал. Такого бы запомнил. Зачем он тебе?
– Пропал.
– Бывает.
– Родственники беспокоятся. Хочешь – поговорим, не хочешь… Если опасаешься чего или кого, разговора не выйдет.
Водитель задумался. Триста баксов за час заработать в межсезонье – удача. Шугнешь ее – так и отвернуться может. Он еще раз глянул на меня, мотнул головой:
– Не…
– Что – не?
– На наемного убийцу ты не похож.
– А ты повидал?
– А то. Сказал же – служил.
– А-а-а…
– Значит, ищешь?
– Ищу.
– А городские сплетни тебе зачем? Да еще за такие деньги? Обомнись, потолкайся, все бесплатно услышишь.
«Потолкайся». Сильно мне будет весело толкаться после встречи с киллером, который бестрепетной черной дланью едва не переправил меня за Стикс белым днем… И ладно была бы причина… А причина есть. Но я ее не знаю. И это напрягает. Крепко. До дрожи.
– Родственники о ч е н ь беспокоятся. А время дорого.
– Ну раз платят они…
– Они. Пропасть этот мужчина, – я кивнул на фотографию Дэниэлса, – мог по десятку причин. И по сотне поводов. И даже без них. Интересы у него сильно разносторонние. В город я прибыл сегодня утром. И хочу сразу уразуметь, кто, как и чем здесь дышит.
– Лады. С чего начинать?
– Сам реши, дядя Миша. О чем люди говорят?
– Кто о чем. А так… Мэр у нас помер. Недавно.
– Сам?
– Сердце.
– Бывает.
– Не верят люди, что сам он.
– Люди вообще недоверчивы.
– Да нет, ты не понял… Тревожно здесь стало. Мэр умер, кого пришлют – неясно, как все будет – тем более.
– Привычка.
– Что?
– «Привычка – душа держав». Пушкин сказал. А вот в таких вот городках – тем более. Станет лето настоящее, приедут отдыхающие…
– Вот то-то и оно. Мы все с лета живем. И с курортников. Понимаешь, Олег, у нас все очень размеренно и тихо было, а тут… Еще до мэра… Какой-то крупный чин московский кони двинул. В автомобиле. То ли задохнулся, то ли еще что. С ним одна местная была, типа бабка…
– Бабка?
– Гадалка, ворожея, их здесь невперечет… Тоже померла. До того – в люксе горцев поубивали. Так люди говорили. У меня там свояченица работает, в той гостиничке, сказала, сами они порезались. Насмерть.
– Разборка?
– Не-а. Вены повскрывали.
– И чему люди верят?
– Кто чему.
– Всё?
– Если бы. Группа авторитетных мальчиков отдыхать прикатила. И прямо на джипе в море съехала. Потонули все. Еще?
– Еще.
– Зимою российские деловые собрались на сходняк и перемерли. А не так давно – особистов местных на квартире постреляли.
– Бандиты?
– Нету у нас бандитов, я тебе сказал.
– Значит, злые хулиганы.
– Кто их так разозлил, чтобы горцев кромсать и особистов стрелять?
– Жизнь нездоровая. Вот и не выдержала психика.
– Твой-то пропавший – кто вообще?
– Иностранец.
– Россиянин?
– Нет. Издалека.
– Богатый?
– Упакованный.
– Давно канул?
– Три дня.
– Может, загулял?
– Родственники надеются.
– А эти родственники… сами… не могли… того? Спровадить папашку?
– Вряд ли. А конкуренты – могли. Ты по городу в последнее время странных людей не замечал?
– Да сколько угодно! Ты, к примеру.
– По внешности. Негры, арабы…
– Негров не видал – что им здесь делать. А араба я от какого другого азиата и не отличу. Иранцы у нас на рынке подвизаются, турки… Нет, если араба нарядить так, как они у себя там ходят, – то да, скажу, вот он!
– А ты такого… Мориса не знаешь?
– Да кто ж его, оторву такую, не знает!
– Способный мальчик?
– Способный. На все. Он года четыре назад такую кашу тут заварил…
– Какую?
– Взялся с хозяевами бодаться.
– С хозяевами чего?
– Известно чего – города.
– С мэром?
– Мэр тут был не хозяин. Другие…
– Я слышал, некий Мамонов Сергей Петрович…
– Э-э-э… Когда это было. Слег Мамон смертью храбрых. Давнехонько. Лет десять тому.
– Убили?
– Никто не скажет. Поговаривали, на покой вышел, в доме у себя заперся, завел мелкую торговлишку… А потом и застрелился. Из охотничьего ружья. Из двух стволов сразу. Голову напрочь снесло.
– Печально. Может, не он это?
– Стрелялся? Может. Но записали самоубийство. Во-первых, кому охота висяки держать, а во-вторых…
– Вместо него никого не прислали?
– Нет. Старшие люди терли, видно, где-то с братвой и договорились полюбовно. У братвы – деньги, у старших – сила. И порядок.
– Старшие – это милиция и госбезопасность?
– Ну да. Как везде.
– Так что Морис?
– Он бригаду молодых и злых сколотил, ну и… Появись они такие в конце восьмидесятых или хотя бы в начале девяностых, глядишь, и вышли бы в люди. А так – запрессовали их по полной. Морис исчез. Поговаривают – уехал.
– Он, по принятой терминологии, «отморозок»?
– Ну уж нет. Дерзкий мальчуган, смелый, физически крепкий… Но никого за понюх табаку не списывал. Объявился тогда, весь из себя красавчик, шороху навел, заставил говорить о себе, а как понял, что козыри здесь крести и его расклады не пляшут, – слился. То ли в Россию, то ли за границу. Если поумнел – так живой.
– Он сейчас в Бактрии.
– Во как! Дела… Думаешь, он твоего иноземца в зиндан заточил и выкупа ждет?
Я пожал плечами, закурил, бросил между прочим:
– Монеты он собирал.
– Морис?
– Пропавший.
– И – что?
– Прослышал он, у вас здесь кто-то очень редкую торгует. На аверсе бог Гермес, на реверсе – кадуцей. Жезл власти.
– Знаешь, Олег… У нас про этот медальон каждый пацан местный знает, с рождения. Вроде бы тот, кто им обладает, и клад любой сыщет без вреда, и золото к нему рекой, и в искусствах – мастер, а только… Не ищут у нас его местные. Считается, беду этот медальон приносит. Может, твой нашел?
