Вячеслав Денисов - Тюремный романс
Чего Локомотив не терпел, так это предательства. Только что один из соратников перевел неприятность с себя на товарища, и это казалось соратнику в порядке вещей. Если Гонов после двух оплеух готов продать любой интерес, то что он будет говорить в кабинете, когда над ним зависнет пара оперов со стажем работы по пятнадцать лет? Нет, не хотел Локомотив этого, но Гонов, вместо того чтобы прикрыть подельника и молчать, стал подличать. Глупо сказал о том, что Кусков говорил с Зелинским, а не с ним. Мол, с него и спрос. Казалось, что обоснованно заявил, а на самом деле сдулся. Вот так им все и кажется… Им казалось, что это конец, а оказалось, что не казалось.
– Ладно, – вздохнул Яшка и посмотрел на Подлизу. – Проводите его на выход.
Когда идущий последним Ферапонтов в дверях обернулся, Локомотив подтверждающе качнул головой и, не отводя от Сороки взгляда, крикнул Гонову вдогонку:
– Чтоб молчал у меня до самой могилы!
Гонов выполнит его просьбу уже через полчаса.
Для тех, кто плохо разбирается в межличностных и служебных отношениях правоохранительных структур, все происходящие события могли показаться странными. Пащенко и Струге через своего человека выясняли у Пермякова, что Кормухин имеет в отношении него, чем интересуется и к чему склоняет. Одним словом – что из доказательств вины заместителя транспортного прокурора у Кормухина есть и какого направления в расследовании он придерживается.
«Как же так? – спросит дилетант. – А не проще было Пащенко, как начальнику Кормухина, вызвать последнего к себе и выяснить это напрямую?»
Это было бы не проще. Это было бы хуже. Вадиму не известно, какие силы стоят за прямодушным и твердолобым следователем, и любая попытка вмешаться могла оказаться для Пермякова роковой. Как могло случиться, что Сашку подставили? А ведь это не так просто – подставить Пермякова! Пащенко сказал бы, что это невозможно, не случись то, что случилось. Собственно, он так и сказал, узнав об аресте Александра через несколько часов после события.
Дело закрутил УБОП по инициативе Рожина. Земцов уже давно бы все знал, если бы не фигура этого Рожина. Откуда он появился и орудием в чьих руках являлся? Вот вопрос… Поэтому Земцов не вмешивался в дело Пермякова по той же причине, что и Пащенко. На фоне повсеместной борьбы с пресловутыми оборотнями этих самых оборотней задерживается на просторах России столько, что выяснения обстоятельств того, является ли сотрудник на самом деле оборотнем, производятся уже после того, как он окажется в СИЗО. А люди из тюрем не попадают на прежние места даже в том случае, когда полностью доказана их невиновность.
Потому Пащенко и не лез к Старику с расспросами. Было бы большой удачей, если бы прокурор, почесав лоб, снял с носа очки и сказал Пащенко в присутствии Кормухина:
– Знаешь что, Вадим Андреевич, возьми-ка ты это дело под свой личный контроль. А то странные вещи получаются: наш сотрудник по чьему-то сучьему доносу на «киче» парится, а мы по воле бродим и яйца чешем.
Но Старик так никогда не скажет.
– Александр Иванович, вы не хотите ознакомиться с показаниями сотрудников УБОП, принимавших и производивших ваше задержание? – Кормухин с загадочным выражением на лице приоткрыл продолжающую толстеть папку. Таких папок Пермяков перевидал сотни. Разница между теми и этой была лишь в том, что на этот раз он подписывался не в графе «Допрос производил», а в «Подпись допрашиваемого».
– Хочу.
Сегодня Александр растрепанным не выглядел. Следователь областной прокуратуры сразу заметил и посветлевший взгляд, и уверенность в движениях.
– Пожалуйста.
И перед Пермякоым легла на стол стопка исписанных бланков.
– Надеюсь, вы понимаете, что до предъявления обвинения я не имею права… – предупредил Кормухин.
– Да, да, конечно, – согласился Александр, с ходу вгрызаясь в текст первого документа. – Представляю, какую ответственность вы рискнули на себя взять и что пережили в связи с этим…
Кормухин ненавидел этого ерника еще с момента первой встречи. И было из-за чего. Совершенно не владея обстановкой, он постоянно ставил следователя областной прокуратуры в положение партера. Кормухин понимал, что это свойственно не многим – ему самому, к примеру, такое качество не свойственно совершенно… Вот именно это и бесило.
– Мне вот это место нравится, – улыбнулся Пермяков, тыча аккуратным, но все-таки грязноватым ногтем в середину текста. – «Поскольку денег у меня не было, я обратился за помощью к сотрудникам милиции, которые и посоветовали мне предложить следователю Пермякову имеющийся у меня в собственности дом в городе Сочи». Что, Кормухин, Рожин хотел у ментов денег занять, а те ему не дали? Ну, не суки ли, а?
Пробежав глазами еще несколько строк, снова поднял глаза на «важняка».
– А вот это уже перл. «Сотрудники милиции закрепили у меня между ног магнитофон, и с этим устройством я направился к следователю Пермякову». Дашь потом в блокнот переписать?
Тот молчал и взирал на арестанта отсутствующим взором.
– Кормухин, проблема не в том, что Рожин это говорил, а в том, что ты это записывал. Ты разве не взял бы, если бы к тебе в кабинет завалился мужик с таким устройством между ног?
Кормухин, еще до приезда в тюрьму давший себе слово оставаться мудрым и спокойным, ничего не ответил. Но через минуту выяснилось, что Пермяков быстро настраивается и на такую волну.
– А что вам здесь не нравится? – не выдержал «важняк».
– Напротив, мне здесь все очень нравится, – возразил Сашка. – Во-первых, следователь областной прокуратуры внес в уголовное дело данные о существе проведенных оперативно-розыскных мероприятий, сопряженных с провокацией взятки. А во-вторых, Кормухин… Диктофоном это «устройство» называется, диктофоном…
Просмотрев все документы, Пермяков с удовлетворением на лице оттолкнул их от себя.
– Писанина она и есть писанина. Роман почитал, аудио послушал. А кино нет никакого посмотреть?
Кормухин собрал бланки и вложил в папку. Он не просто вложил. Он нашел то место, куда следует вложить. Александр быстро бросил взгляд на дело. Следователь уложил документы в дело, поместив их между протоколом заявления Рожина, которое было пронумеровано как шестая страница, и протоколом задержания его, Пермякова, которое пронумеровано не было.
– Александр Иванович. – Он был спокоен, но на сей раз это было вызвано не уверенностью, а раздумьем. – От адвоката вы отказались. И сейчас отказываетесь давать показания. Что мы запишем? Статью пятьдесят первую Конституции вы знаете хорошо. Так и запишем – отказался свидетельствовать в отношении себя, руководствуясь этой статьей? Подпишетесь или опять ваньку валять будете?
Саша знал, что нужно делать, еще с того момента, когда увидел перед собой стопку бланков.
– Давай подпишу.
Кормухин протянул ему ручку и бланк протокола допроса. Воткнув ручку в бумагу, Сашка продырявил лист.
– Дай дело. Подложу…
Не привыкший к подлостям по отношению к себе, следователь придвинул арестанту дело. Вместо того чтобы поставить автограф, тот неожиданно распахнул дело на месте вложения документов и на верхнем углу бланка протокола собственного ареста быстро вывел – «7». Хорошо вывел, сантиметра на три.
– Ты… – задохнулся Кормухин. – Ты что делаешь?!
– Я дело нумерую, – зло прищурился Пермяков. – Теперь можешь подшивать этот бред, который ты называешь доказательствами, после протокола моего задержания. И объясняй, как это все образовалось в деле после того, как я был водворен в изолятор!
Глядя на огромную цифру на документе, Кормухин стал догадываться о том, почему так долго Пермяков играл в «подкидного дурачка». Изводя следователя, он формировал в нем о себе мнение, как о быковатом «отказнике». Но едва появилась возможность нанести удар, он его нанес.
– Это же глупо, – выдавил следователь. – Глупо… Я объясню ошибку банальной опиской. Ребячество, Пермяков, детский сад!..
– Объясняй, – разрешил Пермяков. – А вот теперь я требую адвоката. И не просто адвоката, следователь Кормухин, а адвоката Генриха Владимировича Яновского. Его телефон двадцать два – семнадцать – сорок. Ты понял, Кормухин? Я требую его через час. Я требую адвоката, но разговаривать с тобой в присутствии другого адвоката я не стану. Это должен быть только Яновский.
У Кормухина дернулось веко, а лицо залилось мертвенной белизной. Он ненавидел сидящего напротив него человека.
– Ты запиши, следователь!! – взревел Пермяков так, что в проеме двери кабинета показалась голова конвоира. – Хватит сопли жевать, записывай имя и телефон! Работай, мать твою…
И улыбнулся:
– Пятьдесят первая отменяется. Я буду говорить.
Вернувшись в камеру, он уселся на нары и посмотрел на пустующее место генерала. Его будет Саше не хватать. И не только потому, что тот научил заместителя транспортного прокурора тогда, когда тому казалось, что учить его более нечему. Просто по-человечески будет не хватать. Как тот и предсказывал, его выпустили ровно через два дня. Не научились еще с оборотнями в стране воевать. Уж чересчур некоторые из них оборотливые…
