Вячеслав Денисов - Убийство с отягчающими
Дверь в квартиру была открыта, и Сидельников, держа табельный «ПМ» в руке, опущенной вдоль бедра, вошел первым. Вторым советник направил Полянского, которому на этот раз совершенно нечего было делать на улице – квартира располагалась на двенадцатом этаже. Если в квартире находился кто-то, кто решился бы прыгать в этой ситуации с балкона, то ловить его или предупреждать такой поступок не имело смысла. В этом случае от человека не было бы пользы что на земле, что в квартире.
Сам Кряжин вошел последним. И все трое, остановившись при входе в гостиную, замерли в недоумении.
Если есть чудеса на белом свете, то это не висячие сады Семирамиды. Они ничто по сравнению с поэтическим утренником первого января, достигшим к приходу троих неизвестных своего апогея.
– Господа, – прошипел один из двенадцати или тринадцати собравшихся, – садитесь, ради бога!..
Сидельников с Полянским посмотрели на Кряжина. Тот кивнул. Свободных стульев в гостиной было еще около пяти помимо дюжины занятых, и следственная бригада, приподняв полы одежд, бесшумно опустилась на три из них.
Кряжин снова осмотрелся. Всю эту ночь, ведомый собственными мыслями по закоулкам сознания, он всякий раз приходил в себя в совершенно неожиданных для него местах. Транспортом правил капитан МУРа, Полянский, честь ему и хвала, молчал, и это позволяло советнику думать о том, о чем он не мог размышлять в суете поиска. По этой причине он всякий раз осматривался и некоторое время, словно пьяный, сверял координаты. Вот и сейчас, посмотрев по сторонам, он попытался сориентироваться и понять, куда он попал.
В огромной гостиной площадью около тридцати пяти метров (советник тут же посмотрел на стены – так и есть, была перепланировка, и эти тридцать с лишним квадратов одной комнаты когда-то были разделены перегородкой) правильным овалом, словно кресла рыцарей круглого стола, располагались разнокалиберные стулья. Пять из них, как было уже сказано, пустовали, но двенадцать остальных (Кряжин специально посчитал) были заняты. Присутствующие, из которых были примечены три женщины, вид имели задумчивый, печальный, но одухотворенный. Одеты не слишком вызывающе, если не считать вуалек на шляпках женщин. Скорее, представители социального среза населения, имеющего средний достаток.
Теперь о действе. Коллектив единомышленников словно пребывал в сомнамбулическом состоянии. При этом один из всех постоянно находился на ногах и читал. Когда заканчивал, садился, и тут же вставал читать другой. Кряжин попытался установить порядок чтения, при котором ни разу не случалось так, чтобы вставали двое одновременно, но у него не получилось. Переглянувшись с операми, которые вообще имели вид чумной и потерянный, Кряжин опустил руку к полу ладонью вниз – «сели и умерли», и решил-таки понять, что здесь происходит. Как-никак, адрес был назван в числе тех, на которых мог проживать или бывать управляющий казино Гаенко.
– Мир этому дому, – поздоровался советник, стараясь в этом коллективе граждан, похожих на воинствующих интеллигентов, выглядеть соответственно. – Разрешите задать вам пару вопросов и получить на них вопросы? Новогодняя ночь, как бы то ни было, предполагает исполнение желаний…
– Эти молодые люди все пытаются взять нахрапом, с порога, – резюмировала попытки Кряжина выглядеть учтиво одна из дам. – Вы лучше присядьте, юноша. Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать.
И Кряжин присел, указав своим спутникам стулья рядом. Пропустив импозантную речь только что закончившего свою роль чтеца мужчины с козлиной бородкой, он полностью сконцентрировал свое внимание на даме лет пятидесяти, медленно поднявшейся и приложившей руку к вуали. Пожалуй, она хотела прикоснуться ко лбу, но и этого было достаточно – все поняли.
– Без зова, без слова —
Как кровельщик падает с крыш.
А может быть, снова
Пришел – в колыбели лежишь? —
сказала она, еще постояла и села.
Сидельников медленно, почти заторможенно, поднял руку и осторожно почесал висок.
– Не я родился в мир, когда из колыбели
Глаза мои впервые в мир глядели, —
Я на земле моей впервые мыслить стал,
Когда почуял жизнь безжизненный кристалл… —
пропел крохотного роста мужик в драповом пальто и снова сел.
Кряжин, не поднимая головы, прострелял глазами всю компанию и снова не угадал. Встал высушенный временем и, судя по одежде, – дорогами господин с седыми бачками на желтых щеках и в вязаном шарфе на шее.
– Будто жизнь на страданья моя обречена;
Горе вместе с тоской заградили мне путь;
Будто с радостью жизнь навсегда разлучена;
От тоски и от ран истомилася грудь…
– Браво! – не дав ему опуститься, воскликнула вторая дама и беззвучно хлопнула в мягкие ладони. – Это было невероятно трудно! Браво, Сергей Макарович!
Стараясь не привлекать к себе внимания, советник стал поглядывать по сторонам, выискивая взглядом на полу и других плоскостях квартиры использованные ватки, шприцы, жгуты и закопченные ложки. Не пропускал он и пакеты, в которых, по его мнению, могли находиться развинченные тюбики клея «Момент». Не было ни пустых бутылок, ни закуски, так обоснованных в этот день. Принюхиваться к атмосфере не имело смысла – форточки были распахнуты настежь, и морозный воздух перебивал все ароматы, что могли сопутствовать искомым следователем предметам. Между тем никто из присутствующих не был похож на Гаенко по возрасту, ибо моложе пятидесяти здесь никого не было.
Бессонная ночь давала о себе знать, и через четверть часа глаза Сидельникова и Полянского стали похожи на глаза проснувшихся после застолья гостей – в красных прожилках, с не реагирующими на свет зрачками. Они сидели понуро, чувствуя приближающийся амок, но добросовестно исполняли распоряжение следователя – сидеть и не высовываться.
Еще через четверть часа Кряжин не выдержал и чуть качнулся в сторону сидящего рядом мужчины.
– Что сие значит?
Мужчина оценил советника взглядом, прикинул его потенциальные возможности и почти неслышно поинтересовался:
– Вы имеете отношение к литературе? Классика русской поэзии для вас – источник жизни? Сами пишете?
После этого вопроса Кряжин вообще отчаялся что-либо понимать. Наверное, поэтому и солгал:
– Конечно. Если не больше. А пишу в последнее время очень много.
– Тогда можете поучаствовать. Всегда на Новый год мы с друзьями собираемся на новогодние забавы. Здесь вы видите поэтический цвет Москвы. Правила просты. Один начинает, а последующий обязан прочитать отрывок другого классика. Не более шести строк фразы, законченной по смыслу. Обязательное условие – чтобы в первой строке последующего текста было слово из последней строки текста предыдущего.
Кряжин пошевелил тяжелыми веками, постарался прошептать, но вместо этого прохрипел:
– А смысл в чем?
Мужчина, переживая из-за недоумия собеседника, поморщился.
– Как только последняя строка чтеца поставит в тупик всех, выигравший загадывает желание, которое остальные обязаны исполнить.
– А если я выиграю и попрошу всех купить мне речной трамвайчик?
Мужчина снова поморщился.
– Молодой человек, здесь собрались интеллигентные люди. Мы участвуем в поэтическом вечере не ради корыстных помыслов. Хотя и являемся весьма состоятельными… – Мужчина вдруг саркастически улыбнулся и заметил: – Но вы ставите телегу впереди лошади. Здесь литераторы от бога. Впрочем, если хотите попробовать…
В тот момент, когда капитан МУРа уже стал опасаться, что скоро он рухнет на пол посреди этого круга безумцев, а очередной псих закончил читать Высоцкого, которого здесь по праву причисляли к классикам: «…значит, нужные книжки ты в детстве читал!», советник неожиданно встал и довольно громко пробурчал:
– Вы – с отрыжками, я – с книжками,
С трюфелем, я – с грифелем,
Вы – с оливками, я – с рифмами,
С пикулем, я – с дактилем.
И сел, осторожно подобрав под себя ноги.
В комнате воцарилась тишина, изредка перемежаемая тихим шелестом одежды. Кряжин тактично прокашлялся и стал внимательно рассматривать носки своих зимних сапог. Их пора менять. Еще в ноябре советник у самого дома на Большом Факельном зацепился за стальную проволоку и рассек черную кожу почти до замши внутренности. Передвигаться это не мешало, но являться на приемы к генеральному и другим значимым людям было неудобно. Кряжин всегда садился так, чтобы правый сапог его, понесший ущерб при исполнении служебных обязанностей, оказывался на заднем плане.
– Боже мой, – прошептала минуты через три постукивания форточки о раму одна из дам под вуалью, – кто бы мог подумать, что Мариночка способна на такую подлость…
Все расслабились, и сделали это не без облегчения. Поэтический вечер, перешедший в утренник, наконец-то закончился. А один из седоусых старцев – вот кто тут был, оказывается, за старшего! – придвинув себе под ноги отставленный до этого в сторону костыль, проскрипел:
