Максим Есаулов - Потерявшие солнце
Курила она, видимо, давно и с удовольствием, выпуская дым через нос, что рождало ассоциации с драконом.
– У вас, судя по возрасту, еще нет взрослых детей.
Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Антон не счел необходимым на него отвечать. Едкие сизые клубы папиросного дыма кольцами плыли к потолку.
– Вся моя жизнь и моего покойного мужа была лучшим примером для Иннокентия. Мы никогда не упускали случая рассказать ему о том, какие трудности пришлось преодолеть, прежде чем появилось все это. – Она обвела рукой комнату и подошла к одной из фотографий на стене. – Мой муж был военным инженером. Мы объездили всю страну и часть Европы. Бурятия, Туркмения, Кольский полуостров. Я работала врачом. Всегда была рядом с ним. Иннокентий родился, когда мне было тридцать, а мужу – сорок один.
Что-то сверкнуло в глазах. Она снова села напротив с видом пловца, вдыхающего перед прыжком в воду. Ее голос вдруг зазвучал как на митинге или судебном процессе: раскручиваясь по спирали вверх.
– Мы воспитывали его как гражданина и борца. Пытались сделать из него настоящего мужчину. К сожалению, у него были гены кого-то из очень далеких предков. Представляете: когда отец записал его в секцию бокса, он месяц врал, что ходит туда, а на самом деле торчал в зоопарке. Каково? Конечно, он с самого начала говорил, что не хочет, но ему же желали добра. Более того: когда я выбросила каких-то кошек, которых он принес сушиться, то он бился в дверь и размазывал слезы по щекам. Как вам это нравится?
Антон не ответил. Впрочем, Екатерина Васильевна не нуждалась в ответах. Ей хватало просто присутствия аудитории. Серая тень спала с лица. Глаза казались подсвеченными изнутри. Тонкие губы словно жили отдельно, жестко выплевывая фразу за фразой.
– Ему достаточно было просто смотреть на нас с отцом, чтобы стать человеком, но он был настоящей тряпкой. Безнадежной тряпкой. Когда его избили сверстники в соседнем дворе и я заставляла его идти туда гулять, чтобы выработать характер, он вцепился в дверь и ревел как белуга. Я не разговаривала с ним месяц.
Она вдруг помрачнела, словно вспомнив что-то, и нервно затушила папиросу.
– А какой был кошмар, когда он отказался поступать в военное училище. Нет, представляете: захотел в финансово-экономический. Стать торгашом, вместо того, чтобы защищать Родину. Это еще хорошо, что отец не дожил до того, как он сбежал из армии. Явился ко мне, хныча словно баба, пытался говорить, что его там обижают, издеваются. Я требовала отдать его под трибунал, но его просто вернули в часть. С того момента я ему объяснила, что мы с ним только соседи. Сил бороться у меня уже не было.
Она прикрыла глаза, словно демонстрируя свою усталость. Тягучая пелена безразличия снова сгладила ее черты.
– А вы говорите о воспитании. Редкая мать приложит столько для того, чтобы сделать из своего сына человека.
В глазах опять стало матово-скучно. Как у игрушечного робота, когда кончается завод.
За окном смеркалось. На другом берегу на стенах Петропавловки уже зажглись огоньки. Присутствие Солитянской стало для Антона невыносимым. Словно в ней сконцентрировалась бродящая годами по этой квартире глухая боль. Он уже понимал, что от нее ничего полезного не добьется.
– Екатерина Васильевна, у Иннокентия была постоянная женщина?
Она усмехнулась:
– Чтобы иметь женщину, нужно хотя бы быть мужчиной. Тех шлюх, что иногда появлялись здесь, я женщинами назвать не могу. Хотя и их было немного. – По лицу ее пробежала тень какого-то воспоминания. – Впрочем, одна была не похожа на остальных. Она даже на меня пыталась смотреть как на равную. Я удивилась, на кой ей Иннокентий, но он сказал, что она по делу.
– Вы ее часто видели? – Антон поспешил вернуть разговор в нужное русло.
– Один раз. Раньше вернулась из гостей и столкнулась в прихожей. Она так недовольно на меня посмотрела, что я…
– Простите, а как она выглядела? – Антон, уже не стесняясь, прервал поток красноречия хозяйки.
Она нахмурила брови.
– Такая фальшивая блондинка с короткой стрижкой и стандартной фигурой. В безвкусном пальто из зеленой кожи.
К сожалению, ответ на следующий вопрос он знал.
– Кто она? Имя? Сын случайно не говорил?
– Можно подумать, мне это интересно.
Он вздохнул и поднялся. Если бы всегда везло, то все было бы слишком просто.
– Спасибо за помощь. Мне пора. Извините за беспокойство.
Солитянская не слушала. Она смотрела в пространство перед собой.
– Знаете, а я думаю, что это она звонила днем, перед тем, как… как все произошло.
Антон резко сел. Старая пружина больно впилась в бедро. Пыльная обивка угрожающе скрипнула.
– Почему?
– Когда мы встретились, то она сказала: «Здравствуйте, Катерина Васильевна». Ненавижу, когда говорят «Катерина». Когда Иннокентию позвонили, то я снимала трубку. Меня снова назвали Катериной. Я даже хотела высказаться по этому поводу.
На стене неожиданно колокольным перезвоном заговорили часы. Антон снова встал и подошел к окну. От табачного дыма даже ему стало муторно.
– Вы уверены, что это было в день убийства?
Он уже называл вещи своими именами, понимая, что этой женщине моральные травмы не грозят.
– Абсолютно. – Она что-то посчитала в уме, полуприкрыв глаза. – С утра он ходил за мной хвостиком, называл «мамочкой», говорил, что ему плохо, страшно и нужно поговорить. – Она снова брезгливо скривилась. – Даже всхлипывал, как младенец, думая, что я куплюсь на эту сопливую сентиментальщину. Потом позвонила она. Он сидел и ныл у себя в комнате, а вечером ушел.
Стекла гудели от ветра. Антону очень хотелось под дождь.
– Вы не поговорили с ним?
– С какой стати.
Она была как в железном футляре. В глазах пустота.
– Спасибо.
Шнурки на ботинках промокли и скользили в пальцах.
– У вас случайно нет АОНа?
– Нет. – Она в очередной раз поправила волосы. – Тем более все равно звонили с радиотелефона.
– Почему вы так решили? – Антон застыл на корточках, в неудобной позе.
Солитянская пожала плечами:
– Она сама сказала: «Если можно, побыстрее – батарейки садятся». Представляете? «Побыстрее». Мне. Какая-то…
Бредя по терзаемой мокрым ветром Миллионной, Антон думал о Солитянском, как о человеке, у которого в жизни не было ни единого шанса.
Трамваев у Марсова поля не было. Пришлось идти пешком.
* * *На Лиговке было столпотворение. Разносимая во все стороны от стройки нового здания Московского вокзала грязь противно чавкала под ногами. Затертые в «пробке» автомобили безнадежно сигналили друг другу, нервно мигая фарами. У полуснесенного здания бывшего ДК «Экспресс» вокзальные бомжи с раздутыми синими лицами привычно клянчили «на хлебушек». Цыганки хватали за рукава прохожих. Не замечающий их милицейский наряд вел под руки приличного, слегка подвыпившего мужчину в очках. Моросило.
Антон задрал голову навстречу дождевым каплям и, удостоверившись, что свет в нужном окне горит, толкнул дверь прокуратуры.
В коридоре четвертого этажа было пусто. Из последнего кабинета раздавались взрывы хохота.
Лена сидела у себя, натянув на уши плейер, и стучала по клавишам машинки.
– Привет! Много работаешь, – почти прокричал он.
Она подняла глаза, улыбнулась и стянула наушники. Ее ярко-синее платье навевало мысли о лете, оживляя хмурый, освещаемый лишь настольной лампой кабинет. Он вдруг подумал, что у нее красивые ноги, и пожалел, что она сидит за столом.
– Хелло! Наслышана о твоих подвигах. Искренне восхищена.
В конце коридора к хохоту прибавился рев магнитофона.
– Дискотека? – Он все еще стоял в дверях.
– День рождения у Светы Егоровой. – Она кивнула на стул: – Садись.
– Я лучше присяду. – Он наконец сдвинулся с места. – А ты чего не там?
– Обвинительное завтра сдавать. – Она посмотрела на часы. – О блин! Седьмой час. Опять до ночи сидеть.
– Я на секунду. – Антон заторопился. – Дело по Фонтанке в городской?
Она кивнула. Антон секунду подумал.
– Лен, помоги мне. Мне надо узнать радиотелефон, с которого звонили в определенный день в одну квартиру. В «Эпсителеком» и МСЖ мне без прокурорского запроса не дадут ничего. А в горпрокуратуру я идти не хочу. Ты знаешь, почему.
Она постучала пальцами по столу и посмотрела на него внимательно, слегка прищурясь.
Антон пожал плечами:
– Лен. Нет так нет. Я все понимаю. Но ты меня давно знаешь. Я никого еще не подставлял. Тебя тем более. Мне очень надо.
Кто-то пробежал по коридору. Застучали женские каблучки.
– Костя, дай сигарету.
– Мужики, еще будем скидываться?
– Мальчики, не забудьте…
Лена подвинула к себе машинку:
– Только потому, что я действительно знаю тебя и о тебе. Отчитаешься мне потом по полной. Давай телефон и адрес квартиры.
Жалюзи в кабинете были плотно закрыты. Вовсю работал калорифер. Лампа рассеивала приятный зеленоватый свет. Под убаюкивающий стук машинки Антон почувствовал, как клонит ко сну. Веки потяжелели. Было тепло и хорошо. Отчаянный ноябрь с унылым дождем остался где-то за чертой.
