Владимир Михановский - Горячие точки на сердце
— …Ты ври, да не завирайся, — строго произнес старик, словно услышав подсказку генерала Матейченкова. — Власов — герой, он чеченский плен прошел.
— Герой! Плен прошел! Да его русские просто выкупили у наших братьев-чеченцев, трех миллионов долларов не пожалели.
— Трех миллионов?
— Ну да.
— Точно знаешь?
— Верные люди говорили.
— Значит, так и есть. Выходит, он человек стоющий, этот Власов, — поцокал старик языком. — Я бы, например, за такое трепло, как ты, и рубля рваного не дал, даже в базарный день.
— А Волкодава зачем нам в начальники из Москвы прислали? — надрывался оратор, отчаянно пытаясь ухватить ускользающую нить и вернуть внимание слушателей.
— Ну совсем опупел, — взмахнул руками старик. — Да разве можно собаку назначить на человеческую должность?
— Какую собаку?
— Сам сказал: Москва поставила начальником волкодава. Это что же: он на людей наших будет охотиться, как на волков?
— Волкодав — это фамилия такая, — пояснил оратор, стараясь сдержать дрожь в руках. — А ты, отец, если чачи перебрал, шел бы домой, подальше от греха.
— Перебрал или не перебрал — это мое дело. К твоему сведению, я с утра не принимаю, в отличие от тебя. А если и приму, то три капли, в самую плепорцию, — с достоинством ответил старик, обнаруживая незаурядное знание тонкостей великого и могучего русского языка. Докладчика, впрочем, он больше не прерывал. Тот сам вскоре сбился и с позором покинул трибуну.
Солнце, поднимаясь, пригревало все сильнее, но люди не расходились — наоборот, они продолжали прибывать.
Вскоре на площади яблоку негде было упасть. Матейченкова и Завитушного толкали со всех сторон. Генерала не узнавали — во-первых, он был в штатском, во-вторых, надел картуз с широким козырьком, который большую часть лица оставлял в тени.
— …Мы слишком долго ждали, братья, пора действовать, — начал очередной оратор.
— Это кто? — спросил Матейченков.
— Из штаба Семенова.
— Знаешь его?
— Как облупленного.
— Хорошо, потом расскажешь, что это за фрукт, — оборвал его генерал.
— Мы слишком много говорим и мало делаем, — между тем продолжал выступающий. — У нас есть свой глава республики — Владимир Семенов, всенародно избранный. Больше нам никто не нужен, и баста. Пусть немедленно вступает в должность президента, и делу конец.
— Верно.
— Правильно.
— Семенова на трон, — поддержала, хотя и не стройно, толпа последнего оратора.
— И никакие другие выборы нам не нужны, начхать нам на них! Ни в Государственную Думу, ни в президенты России. Хватит! Накушались! Всем остальным выборам предлагаю объявить бойкот. — произнеся последнее слово, оратор покосился на старика, но тот не перебил его, пребывая в глубокой задумчивости.
— Хватит.
— Накушались, — снова поддержала его толпа.
— У нас своих дел хватает, — с торжеством продолжал оратор. — На чужие выборы нам начхать.
— Так чего нам делать-то? — спросил кто-то из толпы. — Так и прочихаться недолго.
— Чихохбили получаются, — подержали его.
— Вношу конкретное предложение, — напрягся оратор. — С завтрашнего числа, то есть с 26 июля, я предлагаю объявить властям наше гражданское неповиновение.
Старик с палкой зашевелился, выйдя из задумчивой созерцательности, и оратор, не дожидаясь каверзных вопросов, поспешно пояснил:
— Это значит, что с завтрашнего числа никто, ни один человек не должен выходить на работу.
— Никто?
— Ни один человек.
— И до каких пор?
— Пока генерал армии Владимир Семенов, законно избранный нами президент, не вступит в свою должность.
На этот раз поддержка оратора не была такой единодушной. Толпа поддержала его довольно вяло. Это, в частности, объяснялось тем, что здесь немало было сторонников Станислава Дерева.
Но особенно единодушными в своем недовольстве оказались женщины, которых много пришло на митинг.
Посыпались реплики:
— А как быть безработным?
— Богатым хорошо, а нам так и сяк худо.
— Вы, мужики, только одно и умеете — не работать!
— Опять нам, бабам на своем горбу все семейство тащить! — пронзительно закричала симпатичная молодайка с младенцем на руках. — А ребенка моего кто будет кормить? Ты, что ли, толстомордый? — адресовалась она к оратору. — Так для того титьки у тебя ишо не отросли. Или уже отросли?..
— Женщина, — строго произнес оратор, — помни свое место. Не надо превращать общественное мероприятие в балаган.
— Все вы, мужики, на одну колодку, — не унималась молодайка. — Вам лишь бы не работать, а причина всегда найдется.
— Умолкни, женщина.
Неожиданно для всех молодица с ребенком ловко взбежала по хлипкой лесенке на трибуну, подскочила к оратору и свободной рукой ухватила его за ворот рубашки:
— Давай!
— Чего тебе? — растерялся оратор.
— Расстегивай, говорю!
Выступающий машинально выполнил экстравагантное требование, еще не догадываясь, с чем оно связано.
— А теперь доставай! — потребовала она.
— Чего доставать-то?
— Грудь свою доставай, баламут! Будешь дите мое кормить. У меня молоко от всех ваших дел пропало, — строго пояснила молодая женщина под общий хохот.
Время между тем неприметно подошло к обеду, и толпа на площади стала заметно редеть.
— Честно говоря, я ожидал сегодня худшего, — произнес генерал.
— Я тоже, — признался Завитушный.
— Только бы они не уцепились за этот самый акт гражданского неповиновения.
— По моему, они пропустили предложение мимо ушей.
Матейченков покачал головой:
— Дай-то бог.
— Иваныч, у меня живот подвело.
— Да и я проголодался.
— Пойдем перекусим.
— Приглашаю в гостиничный буфет, хотя от их пищи можно вполне свои ноги протянуть.
— У меня есть лучшее предложение.
— Например?
— У нас ведь во всю частная инициатива развивается, — улыбнулся Завитушный. — спасибо вашим российским экономистам. Научили. Каждый норовит обзавестись своим делом, пусть микроскопическим.
— Не пойму, куда клонишь.
— К тому, что неподалеку есть чудный маленький духанчик, частный сектор. Там недурно готовят, и недорого берут.
— И хозяина знаешь?
— Немного.
— Скажи, Серега, а есть в Черкесске человек, которого бы ты не знал? — спросил Матейченков.
— На такие вопросы я на голодный желудок не отвечаю.
Они не спеша шли по теневой стороне улицы, где было не так жарко, обсуждая ближайшие дела.
— А народ у вас с юмором, — заметил Матейченков, полный впечатлений от утреннего митинга.
Завитушный согласился:
— Этого добра хватает. А без юмора, Иван Иваныч, в наше время выжить невозможно.
— Крепко выступил мужик из штаба Семенова.
— Да, он умница. Владимир Семенов с ним всегда советуется.
— Что-что, а кадры Семенов подбирать умеет.
— Армейская закалка, — кивнул Завитушный.
— А старика знаешь?
— Который всем ораторам укорот делал?
— Ну да.
— Не знаю.
— Эге, вот ты какой всезнайка!
— Он не местный, — пояснил Завитушный, как бы оправдываясь. — не в Черкесске живет.
— А где?
— В горах. Думаю, в Приэльбрусье.
— Откуда знаешь?
— По выговору. Там у горцев свой акцент.
— Нет у него акцента.
— Ты не уловил, Иваныч.
— Он пьян был?
— Трезв как стеклышко.
— Что ж он ораторам мешал?
— Наверно, развлечься хотел.
— Мог нарваться.
— Запросто. Его счастье, что никто крови не жаждал. А то бы накостыляли по первое число, даром что у нас старик — лицо уважаемое.
— Далеко твой духанчик?
— За углом.
Матейченков вздохнул:
— Женщину с ребенком жалко.
— Да, бабам во время передряг достается больше всего, — согласился Завитушный. — Такова особенность Востока.
— Как, впрочем, и Запада. А также всех прочих частей света, — добавил генерал.
Вскоре они остановились перед подвальчиком, из гостеприимно открытых дверей которого тянуло прохладой.
— Проше пана, — Завитушный посторонился, пропуская вперед своего начальника.
В помещении народу было немного — видно, цены все-таки кусались, подумал Матейченков. Приятно пахло молодым терпким вином, жареным на вертеле барашком.
Они сели в дальнем углу, за обшарпанный столик, старательно обклеенный голубым пластиком. Предстояло кое-что обсудить, и генерал не хотел, чтобы их разговор достиг до чужих ушей. Из головы не выходило предложение, озвученное представителем штаба Владимира Семенова. И ежу понятно, что он говорил отнюдь не от собственного имени и не во власти внезапного озарения…
Начинался новый этап в жизни республики, новая телесерия, как выразился бы Завитушный.
