Джерри Эхерн - Контракт на убийство
Капитан вздохнул, приставил один из пистолетов к голове раненого и взвел курок.
— Где Марлен Штауденбрук? — спросил он.
Прошло несколько секунд. Фрост ждал, но его вдруг насторожило какое-то странное выражение в глазах Мандефа. А в следующий миг губы турка расползлись в улыбке. Злорадной, жестокой, но все же улыбке. Не совсем типичная реакция для человека, которому угрожают смертью.
— Вы хотите меня убить? — почти весело спросил журналист. — Да, пожалуйста, я не против. Я жду смерти как избавления. Зачем, вы думаете, ко мне приставали охрану? Да чтобы я не покончил с собой! Неужели вы не понимаете, — он жестом указал на свою изувеченную ногу, — что после этого человек уже не хочет жить. Я не собираюсь до конца моих дней оставаться калекой и влачить жалкое существование. Ну, стреляйте же, я вас умоляю! Я ничего вам не скажу, ха-ха-ха! Почему же вы не стреляете?
Фрост, не мигая, смотрел на бледное, искаженное дикой гримасой лицо Мандефа. Он понял, что все пропало, и отрешенно покачал головой.
— Боже мой, — прошептали его губы.
Глава семнадцатая
Фрост стоял и слушал, как тикают часы. Они висели где-то на стене, он не видел их в полумраке. Он слушал, как тяжело и прерывисто дышит Мандеф. И чувствовал, как его собственный пульс стучит в ушах.
Бесс… Он должен узнать правду, должен ее найти, если она жива. А Вероника ждет в коридоре, и в любой момент ее могут обнаружить и задержать.
Внезапно Фрост ощутил, как в нем закипает злость. Злость на себя, на Мандефа, на весь свет. Да, он понимал, что в некоторых ситуациях самоубийство является единственным выходом. Например, если противник неизбежно возьмет тебя в плен и ты знаешь, что впереди ждут ужасные пытки. Тогда, конечно, следует последнюю пулю оставить себе. Но сейчас? Разве сейчас такой случай?
Фрост положил оба пистолета на кровать и выпрямился, не глядя на Мандефа.
— Моя спина была так повреждена однажды, — сказал он тихо, — что я уже думал — мне никогда не встать. Но я начал ходить и хожу сейчас.
Он помолчал немного, а потом чуть сдвинул черную повязку и взглянул на лежащего на кровати человека.
— Меня часто спрашивают, как я лишился глаза. И когда я вспоминаю об этом, то мне хочется или дико завыть, или зарыться в какую-нибудь нору, где меня никто не сможет найти. Но я не показываю этого — я весело шучу насчет своего увечья. Ну посмотри на себя, Мандеф. Да, наверное, ты будешь хромать; да, тебе еще придется вытерпеть много боли, но ты останешься в живых. Ты выиграл. Я не собирался убивать тебя, это не в моих принципах. Дружки Марлен Штауденбрук подложили бомбу в лондонском универмаге несколько месяцев назад. Женщина, на которой я собирался жениться, была там, когда раздался взрыв. Я считал ее погибшей, но недавно мой друг показал мне кольцо, которое немецкая полиция нашла на теле убитого террориста из Фронта Освобождения Фашистской Европы. Это было то самое кольцо, которое я одел ей на палец на пару минут до взрыва… И черт меня побери, Мандеф, я хочу знать, жива она или нет.
Фрост уже не владел собой. Он кричал, наклонившись над кроватью и глядя в лицо журналиста.
— Я должен это знать! Должен!
Он резко отвернулся и отошел к окну, закрытому темными шторами. Его грудь тяжело вздымалась.
— Как вас зовут? — слабым голосом спросил турок.
— Хэнк Фрост, — ответил капитан, не оборачиваясь.
— Зачем вы рассказали мне об этом?
— Я подумал, что иногда невредно понять, что у других людей тоже бывают проблемы.
— Я понимаю, вы любите эту женщину и хотите узнать ее судьбу, но ради этого вам придется спасти коммунистку.
— Коммунисты, неофашисты, — Фрост пожал плечами. — Какая разница. Все они думают только о своих идиотских убеждениях и готовы взорвать целый мир, чтобы доказать свою правоту. Чужая жизнь для них ничего не значит.
— А для вас?
— Я солдат, — ответил Фрост. — Был им и остаюсь. А солдаты никогда…
— Не убивают без крайней необходимости? — подхватил журналист. — А я в этом сомневаюсь.
Фрост криво усмехнулся.
— Да, бывает. Но если мы случайно лишим жизни невинного человека, то это не значит, что мы к этому стремились. Да, их уже не вернуть, как бы нам не хотелось, но мы знаем, что не добивались этого. Возможно, перед Богом мы все одинаковы — я, вы, Марлен Штауденбрук, но мне так не кажется. Должна быть справедливость в этом мире.
— Вы сражаетесь во имя справедливости? Это шутка?
— Я сражаюсь во имя того, чтобы люди могли сами делать свой выбор, а не подчинялись чьей-то воле, навязанной им. И это уже не шутка.
— Да вы идеалист. Как это вы еще не увлеклись террором?
— Я никогда не считал, что имею право решать судьбы людей, которые не имеют ко мне никакого отношения. У меня были и есть враги. Я дерусь с ними и убиваю их. Я знаю, из-за чего они умирают. Но и они знают это и могут сделать свои выбор. А когда вы взрываете бомбу в переполненном магазине, разве те люди знают, почему их обрекли на смерть.
— Но ведь есть же…
— Что? Великая цель, которая оправдывает средства? Вот и вы заговорили, как Марлен Штауденбрук. А я-то думал, что вы стоите по другую сторону баррикады.
— Но это же не только коммунистический лозунг. Цель…
— Некоторые цели оправдывают некоторые средства. Но нельзя это возводить в абсолют. Человек, который верит в это, просто болен психически. Если вы считаете, что ради своей цели можете с чистой совестью убивать мирных жителей, вешать священников, взрывать синагоги, поджигать детские сады, то мне больше нечего вам сказать. Наверное, тогда вам и в самом деле лучше покончить с собой.
Фрост подошел к кровати, взял пистолеты полицейских и протянул их Мандефу рукоятками вперед. Журналист не пошевелился. Капитан бросил оружие на подушку рядом с ним.
— Ну, берите, стреляйте себе в висок. Ваша душа уже мертва, пусть теперь умрет и тело.
Фрост повернулся и двинулся к двери. Внезапно он остановился, услышав слабый, прерывистый голос журналиста.
— В горах, у самой границы, возле города Эдирне… в пяти милях на юго-запад от него… Там стоит старый замок, обнесенный стеной. Он принадлежал деду полковника, Дашефика. Это настоящая крепость. Если Марлен Штауденбрук находится в руках полковника, то он может держать ее только там. Но вы никогда не проникните, внутрь… Это невозможно…
Фрост повернул голову и посмотрел на бледного человека, который лежал на кровати.
— Так вы действительно решили покончить с собой?
— Нет… Думаю, что пока не стоит этого делать. Мандеф слабо улыбнулся и провел рукой по потному лбу.
— Мне надо поразмыслить над тем, что вы сказали.
Фрост кивнул.
— В таком случае, я думаю, что все же проникну внутрь. — Он помолчал и добавил после паузы: — Спасибо.
Затем открыл дверь и вышел в коридор. Вероника бросилась к нему. В ее глазах была тревога и надежда. Фрост грустно улыбнулся, привлек ее к себе и молча поцеловал в щеку.
Глава восемнадцатая
Вероника никак не могла взять в толк, почему Фрост решил угнать именно полицейскую машину. Но удовлетворить свое любопытство она решила лишь тогда, когда они уже покинули автомобиль и продвигались по гористой местности туда, где согласно указанию Мандефа находилась вилла-замок, принадлежавшая Дашефику.
— Почему ты взял именно эту машину, Хэнк? — спросила она. — Ведь полицейские теперь смогут следить за нашим маршрутом.
— Это-то мне и нужно, — ответил капитан.
— Я не понимаю…
— У меня нет причин не верить Мандефу, — объяснил Фрост. — Если он сказал, что логово террористов, — это крепость, значит, скорее всего, так оно и есть. Теперь следи за ходом моей мысли. Где бы я не находился в последнее время, почему-то всегда рядом со мной оказывались и бывшие дружки Марлен Штауденбрук. И нет основании считать, что на сей раз они не появятся на сцене. А это означает, что мы с тобой, моя дорогая, окажемся в самом центре довольно крутой заварушки. Ведь и правые и левые террористы неплохо вооружены и без колебаний пускают свою артиллерию в ход. В такой ситуации я не дал бы за наши жизни и ломаного гроша, но ведь кто-то должен о них позаботиться.
— Значит, — начала понимать Вероника, — если полицейские последуют за нами…
— Они наткнутся на базу ультраправых, на пытающихся штурмовать ее ультралевых и на нас.
— А ты хочешь спровоцировать маленькую войну, да?
Фрост взглянул на часы.
— К полуночи, моя дорогая, тут начнутся самые настоящие боевые действия, как в кино. И подумать только, что весь этот шум поднимется из-за одной паршивой террористки.
Вероника внимательно посмотрела на него.
— А ты считаешь, что настоящая причина в другом? — спросила она с интересом.
— Да, — коротко ответил Фрост.
Он помог девушке взобраться на очередную возвышенность, а потом спуститься с нее. Француженка уже вновь сменила свой наряд — вместо униформы медсестры на ней был прежний строгий костюм. Но длинная юбка и туфли на среднего размера каблуках никак не облегчали карабканья по горам.
