Александр Щелоков - День джихада
— Я пойду, товарищ капитан. Пойду.
— Хорошо, поверю. Только учти, это последнее предупреждение. Мне удобнее шлепнуть тебя сейчас, чтобы ты больше не мучился. Зачем умирать от страха по десять раз на дню? В таком состоянии ты не вояка и не помощник. Одна обуза. А без тебя я знаешь, где уже был бы? На границе с Осетией! А ты никакой не мужчина! Так что, хлопнуть тебя сразу или ты хочешь еще помучиться?
Чигирик, снял затвор с предохранителя.
— Я пойду, — повторил Крепаков увереннее.
— Пошли! И без стонов.
— Так точно!
— Пошли. Шагай след в след.
Чигирик прекрасно понимал состояние солдата и представлял, сколько еще придется хлебнуть, таская за собой этого деморализованного парня. Но бросить Крепакова на произвол судьбы, и уйти в одиночку Чигирик не мог. Случайная встреча и совместный плен сделали их товарищами, не боевыми, как принято говорить, а скорее товарищами по несчастью. И бросить солдата не позволяла совесть.
Чигирик знал — парня поймают в два счета. Поймают и на этот раз точно не пощадят. А в Рязани или Саратове — где именно, Чигирик не знал — появиться еще одна похоронка, и горю, которое придет в семью Крепаковых, уже никто и никогда не поможет.
А сейчас им надо было максимально быстро уходить от проклятого места, где их держали на цепи. Но и бездумно спешить Чигирик позволить себе не мог. На тропе приходилось постоянно остерегаться мин-растяжек, которыми боевики обычно прикрывали подходы к своим логовищам со всех сторон.
После каждого шага приходилось задерживаться и убеждаться, что впереди нет поводка ни на уровне груди, ни ниже — перед поясом, а затем оглядывать землю.
Они прошли только полкилометра, по тропе однако на этом коротком отрезке Чигирик обнаружил три мины-ловушки. В одном месте граната Ф-1 была приторочена к дереву, а тонкий проволочный поводок растяжки провис ниже колен. В двух других случаях натянутые над землей струны вели к взрывателям противопехотных мин.
Гранату Ф-1 Чигирик снял, законтрил чеку и сунул «лимонку» в карман. Одну растяжку они переступили, оставив ее на всякий случай на месте. Вторую противопехотку Чигирик обезоружил и передал Крепакову — неси.
Наконец вышли на край леса. Впереди расстилался зеленый луг с сочной высокой, в пояс, травой. Чтобы продолжить путь, предстояло пересечь метров триста открытой местности.
Дабы не искушать судьбу, Чигирик приказал Крепакову сесть. Сам вернулся к тропе и приладил растяжку в новом, ничем не помеченном месте. Прикрутил проволочкой «лимонку» к корню дуба, присыпал ее листвой. Продернул в кольцо чеки леску, завязал двумя глухими узлами. Леску натянул поперек тропы и втугую закрепил на самой толстой ветке орешника. Потом вернулся к гранате, разогнул усики предохранительной проволоки. Встал с колен. Огляделся.
— Ладно, ребята, Аллах велик! До встречи с ним!…
13
Внешне Нарбика была уменьшенной копией Деши — стройность южной красавицы, точеные черты лица, глубокие карие глаза, черные брови вразлет, живые пышные волосы, волной ниспадавшие на плечи и заплетенные в тугую косу, — все повторяло прелести сестры и приковывало к ней взгляды мужчин.
Еще два года назад Нарбика готовилась стать врачом. Но окончила только два курса медицинского института. Вернувшись домой на каникулы, уже не смогла уехать в город и вынуждена была остаться в ауле. Салах с удовольствием взял на себя обязанность помочь сестренке Деши миновать блокпосты и заставы и по горным тропам вдоль склонов хребта Аджук уйти подальше от злой и непонятной войны.
Они расстались у реки Фаэтонка. Салах прощально взмахнул рукой. Дальше девушка двинулась в горы одна. Дорога, к недалекому ингушскому селу Аршты, была знакома ей, федералов поблизости не было, а своих девушка не боялась. У чеченцев к женщинам особое отношение — нельзя обидеть!
Однако выйти на дорогу, указанную Салахом, Нарбике не удалось. Когда она приблизилась к месту, где лес кончался и начиналось открытое пространство, усыпанное камнями, над головой послышался протяжный стон.
Человек, хоть раз в жизни побывавший под артиллерийским или минометным обстрелом, ни с чем не спутает звук летящего снаряда.
Трудно сказать, что высмотрел стреляющий на пустом поле, но снаряды перепахивали его с удивительной методичностью.
Взрывы гремели один за другим. Огонь, земля и камни вздымались над полем темно-огненным смерчем, пыль и дым плыли в воздухе горячими зловонными волнами.
Нарбика кинулась на землю и попыталась отползти обратно в лес. Сердце ее бешено колотилось. Она заплакала. Жизнь учила ее — слезами делу не поможешь, ничего не изменишь, но они текли сами собой. И рыдания сотрясали ее вопреки здравому смыслу. Что поделаешь?
Когда обстрел наконец закончился Нарбика осторожно продолжала свой путь на юг.
Тропа теперь тянулась над обрывом, внизу бурлила река. Сперва путь был довольно широким, но постепенно становился все уже и уже. Нарбика шла уверенно и спокойно. Она нисколько не страшилась высоты.
В одном месте, где карниз сузился так, что по нему можно было двигаться только боком, Нарбика левой ногой ступила на плоский серый камень. Вся тропа была щедро усеяна ими. Но этот оказался с норовом. Он неожиданно скользнул по глине. А Нарбика потеряла равновесие и упала на левый бок. Тяжелая сумка потянула ее в пропасть.
Нарбика совершила сразу два правильных действия: она выпустила из рук сумку — как ни дорога была ей поклажа! — и ухватилась за прутья росшего над тропой куста.
Камни, стронутые с места, грохоча, покатились с кручи, исчезая в пропасти. Туда же полетела и сумка.
Нарбика видела, как куст, отрывая большой ком земли, отделялся от грунта и медленно сползал вместе с ней к обрыву.
Она не закричала. Острое сознание непоправимости происходившего перехватило горло болезненным спазмом. Она закрыла глаза, отдавая себя неизбежному.
Но на откосе, за кустом кизила, стоял Чигирик. И он видел все, что произошло на карнизе.
Когда ноги женщины уже повисли над пустотой, он, опершись рукой о грунт, спрыгнул на карниз.
Нарбика на миг открыла глаза, услышав непонятный шум, и увидела мужчину. Тот стоял над ней, широко расставив ноги.
— Давай!
Чигирик схватил ее руку, судорожно сжимавшую прутья ставшего уже ненужным куста, и рванул на себя. Поймал и вторую руку, которая искала опоры в воздухе. Один миг — и Нарбика, ударившись коленями о камни, оказалась на карнизе. Чигирик помог ей встать на ноги.
— Испугалась?
Не отвечая, Нарбика обхватила его за талию, прижалась головой к груди и заплакала. Волосы, выбившиеся из-под косынки, щекотали Чигирику лицо, но он терпеливо улыбался: как-никак девчонка спаслась от верной гибели. Было от чего пореветь.
Причина едва не случившейся трагедии лежала на поверхности. Из-под серого камня на тропу сочилась вода. Глина, на которой он лежал, сработала как смазка. Винить в случившемся Нарбика никого бы не могла: есть глаза, значит, человек обязан ими видеть. Не увидел — жаловаться некому. Оставалось лишь воздать хвалу Аллаху зато, что он позволил кусту расти именно на этом месте рос, а русскому оказаться рядом.
Поток, унесший сумку, буйствовал на дне провала, выплескивая энергию и зло на каменные стены, которые сжимали его с обеих сторон. Вода бурлила и рычала, чтобы где-то в долине, среди зеленых полей, затихнуть и смирить свой норов.
К действительности Нарбику вернул вопрос, который неожиданно задал спасший ее мужчина:
— Куда ж ты в одном платье направилась?
Чигирик смотрел на нее не сочувствующе, а как бы осуждающе. Она ничего не ответила, только сверкнула глазами из-под черных бровей, сложила руки на груди, будто прикрывалась от чужого взгляда, и зябко передернула плечами. Зачем объяснять чужому мужчине, что ее теплая одежда тоже улетела в той сумке?…
Встретив двоих русских, да еще военных, Нарбика приготовилась было самому худшему. Что можно ожидать от мужиков, которые скорее всего убежали из плена и теперь бродят по горам, как волки, в поисках дороги. Для таких все — и чужой баран, которого можно отбить от стада, и женщина — в равной мере добыча, трофей войны, с которыми можно не церемониться.
Чувство близкой беды заставило похолодеть. Колени задрожали. Пальцы предательски подрагивали. Мужчина в кожаной куртке понял это по-своему.
— Ах, так ты замерзла?
Он раздернул «молнию», снял куртку и накинул ее Нарбике на плечи. Куртка была тяжелой, теплой, пахла мужским потом и дымом.
— Есть хочешь? — Чигирик засмеялся своему же вопросу. — А у нас уже ничего и нет.
Они вскоре выбрались на откос и пошли дальше не по карнизу, а по лесу.
Крепаков потянул Чигирика за рукав, показывая, чтобы тот отстал.
— Что тебе?
— Не надо было ее вытаскивать, — Крепаков сурово поджал губы.
— Это почему? — Чигирик снисходительно усмехнулся.
