Сергей Дышев - Рубеж (Сборник)
Строй стоял на краю аэродрома. Вертолетчики в голубых комбинезонах – в шеренгу, десант цвета хаки – в колоннах, лицом к вертолетным экипажам.
Между строями стояли огромный, как горилла, Павлов, начпо авиаполка, общевойсковые командиры. Распределяли по экипажам.
А впереди неприступной стеной возвышались горы. Там громыхала война, пожирая все новые людские массы. И потому ущелье продолжали «фаршировать» войсками.
День уже перевалил за половину. Вылетела первая группа под командованием подполковника К. Шевелева, за ней вторая – майора Н. Полянского. С Полянским как-то доводилось летать и Глезденеву. А сейчас журналист стоял у «радийки», из которой, пропущенные через громкоговорящую связь, доносились команды, доклады, радиопереговоры. Он сразу заметил боевой листок в черной рамке. «Сегодня, 17 мая, до конца выполнив воинский и интернациональный долг, погибли геройской смертью майор Грудинкин Ю. В., капитан Садохин А. К., капитан Кузьминов В. Г…» Валера отчетливо вспомнил веселого, неунывающего замполита Сашу Садохина, тот день, когда ему вручали орден. Глезденев сжал кулаки и с болью глянул на горы, чернеющие за аэродромом. Там нашли смерть люди, которых он знал, которых успел полюбить, которым верил как никому другому.
В пыльной круговерти вертолеты поднимались и уходили вверх, другие же, сбросив живой груз, плыли, облегченные, обратно.
Глезденев бросился к вертолетам, которые только-только сели. Из одного принимали раненых. За распахнувшейся курткой одного из них мелькнули сине-белые полосы. «Десантник», – понял Валерий. Он видел, как осторожно выгрузили и положили на носилки еще одного, которого тут же накрыли простыней. И шагал от вертолета стремительный худощавый человек в черной кожанке:
– Срочно мне борт! – хрипел он со злостью в голосе.
На его почерневшем лице, в остановившемся взоре, как казалось, остались только дикая и неуправляемая одержимость, отчаяние последнего шага.
Глезденев с трудом узнал заместителя командира эскадрильи майора Анатолия Сурцукова, которого в тот далекий день тоже наградили – орденом Красного Знамени – за спасение экипажа капитана Степанова и эвакуацию с поля боя раненых.
– Сурцуков! – Навстречу шагнул Павлов. Голос его властно громыхнул: – Успокойся, возьми себя в руки! – Он положил огромную ладонь на покатое, щуплое плечо Сурцукова. – Вот пресса на нас смотрит.
Сурцуков отрешенно глянул сквозь Глезденева.
– Сволочи! Из-за железок людей на смерть посылают! – Он повернулся к Глезденеву. – Демонтировать сбитые вертолеты под огнем. Ильича убили и еще одного ранили… Такой мужик погиб! Попов Владимир Ильич, старший лейтенант, начальник группы РЭО. 35 лет, еще холостяк…
Он отвернулся, потом сел на землю, достал сигареты, жадно затянулся дымом. Подошел незнакомый Глезденеву офицер.
– Слушай, у меня и этот борт не потянет уже, – задыхаясь, проговорил Сурцуков.
– Давай на «девятку», Толя…
Сурцуков кивнул, раздавил окурок.
– Пошли, Борис, – кивнул он летчику-штурману Шевченко.
Глезденев хотел напроситься на вылет, но тут же решительно отбросил эту идею. Сурцуков летел за ранеными, и каждое место на борту было равноценно спасенной человеческой жизни.
Офицер кивнул в сторону удаляющихся:
– Четвертый борт уже сегодня меняет вместе с Борей Шевченко. Они в ПСС[7] сегодня… На пределе возможного летают. Прилетают в дырах, как дуршлаг, ветер свистит… Сутки уже макового зернышка во рту не было…
Офицер извинился, сославшись на дела, и ушел. Из радийной машины продолжали доноситься доклады, торопливая, искаженная громкоговорителем речь.
– Не могу снизиться… Сильный огонь… Здесь ДШК бьет…
– Уже врукопашную пошли!..
Валерий стоял рядом, жадно прислушивался к радиопереговорам. Панджшерская операция стремительно развивалась.
Тем временем вертолеты поочередно вздрогнули, движки взревели на пронзительной ноте, машины зависли на какой-то миг над землей, опробуя свои силы, почти исчезли в облаке пыли, вновь опустились на землю и опять взлетели, уже решительно набирая высоту.
Глезденев следил за «вертушками», пока они не превратились в прозрачные пылинки, плывущие в небе, и не скрылись за горным хребтом.
Он дождался прилета Сурцукова. Из вертолета опять выгружали раненых. Сурцуков руководил, голос его был усталым, негромким. Он уже снял шлем с плексигласовым забралом, надел запыленную фуражку с голубым околышем. Вместе с вертолетчиками Глезденев вновь вернулся к «радийке», там сели в грузовую машину и на ней доехали до расположения. По дороге Сурцуков неохотно рассказывал, отвечая на вопросы журналиста, продолжал думать о чем-то своем. В лице его, потемневшем, в пыли, будто запеклись горечь и боль. Глезденев слушал отрывистый голос зама комэска, сочувственно кивал.
День, а вернее, все сутки были тяжелыми и страшными. Сурцуков рассказал, как сбили машины комэска майора Грудинкина и замполита эскадрильи капитана Александра Садохина.
– В первый вылет забрали экипаж капитана Садохина. Они только высадили десант, стали взлетать, и на взлете их подбили. Садохин сразу был убит, вертолет упал, летчик-штурман Петя Погалов успел выскочить, а вертолет покатился. Бросился он туда, вытащил борттехника Витю Гулина, потушил горящую одежду… Огонь был плотным, крошили нас со всех сторон, со всех нор – за шесть вылетов, считай, четыре машины сменили… Потом за экипажем Грудинкина полетели. Командир был убит выстрелом в голову, Слава Кузьминов придавлен двигателем насмерть, а техник, Толя Страфун, тот в шоковом состоянии был, застрелиться хотел, еле пистолет отобрали. Выгрузили убитых, связного тоже, взяли с собой уцелевших десантников. Третий и четвертый раз летали за подполковником Шевелевым и уцелевшими десантниками. А пятый и шестой – за ранеными… А сейчас вот еле зацепился на вершине. Раненых брали. С освещенной стороны горы – нисходящие потоки, прижимают к склону. И ветер сильный был, попутный, чувствую, падаю, падаю, как лист.
– А когда садились, – включился в разговор Шевченко, – сплошная пыль, взлетки не видно…
Потом вместе с летчиками Глезденев прошел в большой ангар – столовую. Сели за столы. Всем принесли ужин. Кто-то достал флягу со спиртом, плеснул в стаканы. Все встали, молча выпили. Сурцуков поморщился, копнул вилкой макароны. Он был непьющим и никогда не искал утеху в вине, но сегодня был особый случай.
– Не верится, что ребят больше нет…
Анатолий Васильевич вздохнул, проглотил кусок хлеба. Острый кадык дернулся на его худой шее.
«Никогда бы не подумал, что этот невзрачный с виду, сухощавый парень с продолговатой, как яйцо, головой, бесцветными волосами и жиденькими усами – один из асов полка», – Валера по профессиональной привычке незаметно оценивал Сурцукова, вспомнил слова начальника политотдела: «Настоящий воздушный боец». Глезденев еще украдкой посмотрел на руки летчика – и вот они-то говорили обо всем. Это были руки музыканта – он уже знал, что Сурцуков играет на десяти музыкальных инструментах и когда-то, еще в отрочестве, сделал окончательный выбор между музыкой и небом, стал летчиком. Тонкие нервные пальцы, удивительно чуткие и одновременно сильные. Эти руки в сочетании с хладнокровным характером позволяли асу сажать машину там, где больше никто не посадит, пролететь там, где никто не пролетит…
Глезденев смотрел на Полянского, Наумова, Шевченко, Ларина, на их скорбные и безмерно уставшие лица и думал, что события, которые захлестнули и его, несомненно, войдут в историю, что нет ничего святей, чем непритязательная и жестокая фронтовая жизнь, где все подлинно – и смерть, и враги, и скрепленная кровью дружба людей, никому не известных и не нужных в Союзе; все это нельзя предать забвению, и долг журналиста – сказать правду об Афганистане, о тех, кто погиб, выполнив долг до конца…
Но правду сказать не дали… В репортаже, опубликованном спустя месяц в «Красной звезде», в самых последних строках названы фамилии отличившихся – а на самом деле тех, кто уже не вернется из Афганистана: подполковника К. Шевелева, капитанов А. Садохина и В. Кузьминова…
В Баграм я прибыл на следующий день, 18 мая, вместе с бронегруппой Кундузской дивизии. Марш совершили благополучно, попав всего под один обстрел. Остановились недалеко от аэродрома. Я пролез через колючую проволоку и пошел на КП. Здесь царило обычное оживление. Ущелье продолжали «фаршировать пушечным мясом». Переговоры с вертолетными экипажами, команды. Десятки вооруженных, хмурых, грозных, скучающих, хохочущих, жующих людей самых различных национальностей.
Мне показали начпо авиаполка. Он был, как и все, в голубом комбинезоне.
– Одни журналисты нас жалуют, – встретил он меня словами.
Я заинтересовался, кто это мог быть тут до меня.
– Небольшого роста такой… Э-э… Глезденев фамилия.
