Андрей Воронин - Фаянсовый череп
Стоя перед зеркалом, Юрий пригладил волосы и одернул полы куртки. Он не любил разглядывать свое отражение, но сейчас даже ему было отлично видно, что он стал выглядеть лучше: щеки слегка округлились, в глазах появился блеск, на губах блуждала тень улыбки… И это не говоря о том, что он наконец-то сумел прилично одеться – не так, как одеваются банкиры, конечно, но так, что не было стыдно показаться на люди.
А появляться на людях приходилось частенько. Вообще, Юрий вынужден был признать, что работа ему досталась веселая – не такая веселая, как у спасателей, милиционеров или врачей “скорой помощи”, но все-таки очень живая, не дающая обрасти мхом. Поначалу он даже удивлялся: Веригин, передавший ему по наследству свою должность, хоть и говорил, что будет весело, но почему-то не предупредил, что следует готовиться к боевым действиям и постоянным нарушениям закона – и мелким, и чуточку покрупнее. И лишь позже до Юрия дошло, что он сам виноват в том, что его работа вдруг сделалась такой беспокойной. Никто не мог обязать его работать сверхурочно; никто не имел права заставлять водителя редакционной машины рисковать здоровьем и жизнью, помогая журналистом стряпать их репортажи и за шиворот вытаскивая этих полоумных из спровоцированных ими же самими неприятностей. Юрий в любой момент мог отказаться от участия в том или ином рискованном предприятии, но он этого ни разу не сделал, а когда наступал его черед, действовал быстро, умело и эффективно – так, как умел.
Разумеется, это целиком и полностью устраивало журналистов, которых, как известно, во все времена кормило не столько перо, сколько ноги. Юрий очень быстро, фактически после первой же поездки с Дергуновым, приобрел среди них устойчивую репутацию человека, за которым в любой ситуации можно чувствовать себя как за каменной стеной. Снисходительный и вместе с тем заискивающий тон, которым люди образованные обычно разговаривают с шофером, очень быстро исчез. В пестром журналистском коллективе Юрий очень быстро стал своим. Главный редактор, вопреки опасениям Юрия, не распространялся о своих догадках по поводу его прошлого, но журналисты и сами были не лыком шиты. Новый водитель считался в редакции человеком таинственным и, что называется, “с историей”. Редакционные девицы, самой молодой из которых исполнилось восемнадцать, а самой старшей давно перевалило за пятьдесят, шептались у него за спиной и усиленно строили ему глазки. Всеобщий здешний любимец Димочка Светлов, тот самый кудрявый красавчик, из-за которого нервный сутенер продырявил Юрию куртку и чуть было не продырявил его самого, однажды заявил Юрию прямо в глаза, что считает его очень похожим на героя американского боевика “Гладиатор”, получившего целых пять “Оскаров”. “Что, внешне?” – спросил тогда Юрий, так и не удосужившийся посмотреть “Гладиатора”. “Почему внешне? – удивился Димочка. – Вообще… Судьба, по-моему, похожа. Характер…” – “Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Юрий, – и какая, по-твоему, у меня судьба?” Димочка коротко пересказал ему содержание фильма, и тогда Юрий стал хохотать. Он хохотал долго и с огромным удовольствием, а когда закончил, сказал обиженному Димочке Светлову: “Извини. Просто ты ошибся. Сроду не бросал никому никаких вызовов, поверь. Разве что на ринге… А умение бить морды вовсе не означает, что человек непременно герой и имеет романтическое прошлое. Ясно?”. – “Так точно, товарищ старший лейтенант, – кисло ответил Димочка. – Не хочешь говорить – черт с тобой. Я же понимаю: военная тайна и все такое прочее. А я кто? Я – журналюга, трепач, сливной информационный бачок. Этакая, знаешь, фаянсовая посудина, в которую что ни залей, все равно рано или поздно выльется – с шумом, с плеском, с брызгами…” – “Дурень ты, – сказал ему Юрий, – а не журналист. Уж не знаю, какая ты там посудина, но башка у тебя точно фаянсовая, причем сплошная, без единого пузырька внутри. Надо же было такое сочинить!"
…Юрий похлопал себя по карманам, проверяя, все ли на месте, и вышел из дому, заперев дверь на два оборота ключа. Старенький замок в последнее время начал барахлить, но Юрий медлил с заменой: эта железка имела над ним странную власть, словно была неким талисманом, одной из ниточек, которые все еще связывали его с мамой и отцом. Он знал, что менять замок все равно придется (с тех пор как он вернулся с войны и поселился здесь, на долю входной двери его квартиры выпало слишком много испытаний, которые были бы не под силу и более прочному запорному устройству), но решил ждать до тех пор, пока замок окончательно не откажет. Едва различимый звон пружины был знаком ему с самого детства, и до сих пор, возвращаясь домой, Юрий неосознанно ждал, что вслед за этим мелодичным позвякиванием из глубины квартиры послышится мамин голос: “Вернулся, сынок?”.
Дизельный движок завелся с пол-оборота и мягко зарокотал. Во дворе начинало темнеть. Юрий включил габаритные огни, и сейчас же приглушенным светом зажглась приборная панель. Он опустил стекло и закурил, стараясь не обращать внимания на доносившийся из-под сирени голос Веригина, который заплетающимся языком в сотый, наверное, раз рассказывал своим партнерам по домино про то, какую классную работенку он подсеял Юрке Филатову. Рассказ, как обычно, завершился сакраментальной фразой: “А благодарность где?”. Вопреки собственному желанию Юрий слегка поморщился, трогая машину с места: он уже трижды выражал Веригину свою признательность, выставляя по литру водки, но тот, как видно, считал, что изба без четырех углов не строится и что Бог – не дурак, любит пятак.
Сдержанно клокоча двигателем, черная “каравелла” прокатилась по двору, повернула направо и, мигая теплым оранжевым огоньком указателя поворота, влилась в транспортный поток на проспекте.
Он вел машину в сторону центра, где на углу Земляного вала и Покровки его дожидался Светлов. По мере приближения к цели транспортный поток густел, но Юрий не замечал этого, управляя громоздким микроавтобусом с врожденной ловкостью коренного жителя большого города. Вернувшись домой после нескольких лет отсутствия, он поначалу терялся на сумасшедших московских улицах – отвык, одичал, выпал из ритма. Но вскоре все вернулось, все встало на места – по крайней мере, все, что касалось рефлексов и чисто внешней стороны жизни. Внутри у Юрия по-прежнему царил странный разлад. Он чувствовал себя упрямым туристом, который, целиком положившись на компас, прет напролом через глухую тайгу, распугивая медведей, в то время как его товарищи продолжают свой путь по благоустроенной тропе с местами для ночлега и прибитыми на каждой развилке указателями.
«Интересно, что задумал наш Димочка на сей раз? – подумал Юрий. – Ох, и не люблю же я этих его прогулок по ночной Москве! Обязательно во что-нибудь вляпается, а потом выручай его… Впрочем, может быть, сегодня все обойдется. Что-то он в последнее время стал косо на меня поглядывать. Неужели из-за своей Лидочки? Чудак, ей-богу. Вот уж, действительно, богатое воображение…»
Фамилия у Лиды была смешная – Маланьина. Да и вся Лидочка была какая-то смешная: смешно говорила, смешно таращила на собеседника красивые карие глазки, смешно всплескивала руками, выслушивая очередную байку… У нее была неплохая фигурка, милое простоватое лицо, светлые волосы, ловкие пальцы, которые с немыслимой скоростью порхали по клавиатуре компьютера, и абсолютное лингвистическое чутье. В редакции она числилась корректором, но при этом никогда не отказывала коллегам, которым нужно было срочно набрать какой-нибудь текст. На первый взгляд Лидочка производила впечатление безобидной простушки, этакого младенца в джунглях, которого не обидит разве что ленивый. Но при более близком знакомстве вдруг обнаруживалось, что она умна и обладает характером, незаметным за внешней мягкостью, как незаметен обернутый пористой резиной стальной прут, – незаметен до тех пор, пока кому-нибудь не придет в голову испытать его на прочность. На Лидочку Маланьину было легко не обращать внимания, поскольку она никогда не лезла в глаза, но, приглядевшись к ней раз, трудно было о ней не думать.
Лидочка нравилась Юрию. Он чувствовал в ней доброту – просто доброту без полутонов и оговорок. Это напоминало ровное сильное тепло, круглые сутки распространявшееся от нее во все стороны и согревавшее всех, с кем ей приходилось общаться. Ощущение исходившего от нее тепла было настолько привычным, что большинство знакомых Лидочки этого даже не замечали, но Юрий, как только появился в редакции, сразу же обратил внимание на то, что возле светловолосой девицы постоянно толкутся люди. Так что он отлично понимал Дмитрия Светлова, который не без успеха ухаживал за Лидочкой с самыми серьезными намерениями. Вероятно, кудрявый юнец не прочь был провести остаток своих дней, единолично купаясь в волнах Лидочкиного тепла. Это было немного эгоистичное, но вполне понятное и простительное желание; по крайней мере, Юрий не имел ничего против неотвратимо приближавшейся свадьбы. Он, как и все, любил остановиться возле стола, за которым сидела Лидочка, и переброситься с ней парой ни к чему не обязывающих фраз, но в последнее время стал замечать, что Светлову это не нравится. Почему Дмитрий выбрал на роль соперника именно его, Юрий понятия не имел, но решил не обращать внимания: со временем сам все поймет и успокоится. Не выяснять же с ним отношения, в самом-то деле! Да и было бы что выяснять…
