Михаил Нестеров - Умный выстрел
Потом… потом я потерял счет времени. Что было дальше? Мы перешли в спальню. Подперев голову рукой, она что-то говорила мне, кажется, спрашивала, о чем я мечтаю. Я толком ничего не понял. День снова выдался тяжелым и эмоционально перенасыщенным. Как раз наступило время (около часа ночи), когда я по обыкновению ложился спать. Я дал себе слово, что утром отвечу на ее вопрос: о чем я мечтаю. Может быть, отшучусь: «Мечтаю стать лысым». Потому что у всех на слуху самыелысые сексуальные знаменитости, Брюс Уиллис, там. Ни разу не слышал о самых лохматых сексуальных знаменитостях. По меньшей мере звучит это пошло. Моя работа — сплошной секс и сплошная озабоченность. Эта была та тема, на которую я мог говорить часами, без пауз, но никогда не говорил. Отец мой был что надо: сделал меня с тактом. Сейчас я тактично отрубился…
Я проснулся, когда часы показывали начало четвертого утра. Обняв меня и положив голову на грудь, Сошина чуть слышно посапывала, точно большой ребенок… Удивительно, что она так быстро доверилась мне. И по отношению к ней, строгой судье, я неосознанно выбирал самые мягкие определения, как будто был ее защитником и пытался оправдать ее. Наверное, все дело в существенном разрыве между нами. Она — федеральный судья, назначенная самим президентом и подчиняющаяся только Конституции и федеральному же закону. Я же — натуральный беззаконник, и этим все было сказано. В этой постели встретились две противоположности, и эта встреча породила натуральный взрыв. У нее было свое уникальное магнитное поле: днем она была способна оттолкнуть, а ночью притянуть.
С ней было уютно. И в доме у нее царил порядок и комфорт. И я вдруг подумал о семейном очаге, хотя еще вчера боялся ожечься о него. «Слова «брак» нет в моих планах» — эти слова я обронил, поднимаясь вместе с Сошиной по лестничному маршу. И дальше мог продолжить: «Но, знаете, если бы я сошелся с какой-нибудь женщиной, она посчитала бы меня женатым. У меня дел по горло, и я не смог бы проводить с ней много времени: всего лишь вечер — поздний вечер, начало ночи. А остальное время занимают неверные и не очень верные чужим женам и мужьям люди. Она же подумает, что это время я посвящаю своей семье, а с ней лично избегаю появляться в публичных местах, чтобы, не дай бог, не встретить знакомых. Мои телефонные разговоры покажутся ей подозрительными, потому что большая часть моих клиентов — женщины. Я скрытен. Никто и никогда не видел моего настоящего лица (даже я сам), оно покрыто множеством шрамов, неровностей и щербин, именуемых рябинами. Но все это при условии, что я расскажу ей правду о своей профессии, что я частный сыщик и буквально «сымаю порнокино». Но какая нормальная женщина потерпит мужика, который значительную часть жизни проводит под чужой кроватью? Может, я найду такую, и она окажется частной сыщицей. Но правда заключалась в том, что мне нравилась моя работа. Меня захватывало чувство вмешательства в чужую жизнь, мне нравилось разоблачать неверность и вклиниваться между двумя близкими людьми. Мне доставляло удовольствие смотреть, как не без моей помощи рушатся одни семьи и еще больше крепнут другие. Мне также было по душе то обстоятельство, что назавтра я в корне поменяю свои взгляды, возненавидев свою работу и свою поганую жизнь, которую невозможно опоганить еще больше, а послезавтра снова все это полюблю. У меня был приятель, который каждый день переустанавливал операционную систему — что-то там у него криво вставало и разбухал системный же реестр. Мне, например, было наплевать, криво или прямо стоит моя операционка, главное, что она, как башня в Пизе, не падает. Знал я такого, который возил в багажнике два запасных колеса — на случай, если пробьет сразу два, разумеется. Я спросил его: «А вдруг проколешь сразу три?» На что он мне отвечал: «Значит, это судьба». — «Значит, три — мало, а два — в самый раз?» И он вдруг прислушался к моему голосу и стал ездить, как все нормальные водители, с одной запаской. Правда, до меня дошли слухи, что однажды он наехал на доску с гвоздями и проколол ровно два колеса. Может, поэтому он больше мне не звонит. Но я-то подбросил ему идею, а не палку с гвоздями. Чудак». Вот такой монолог мог состояться вчера на лестнице — но при одном условии: что лестница эта доходила до самых облаков, в которых я тогда витал…
Утром я увидел совсем другую женщину, непохожую ни на трепетную любовницу, ни на строгую судью. Это была насмерть перепуганная особа, неспособная связать и двух слов.
— А… значит, вот вы как!.. Такие вот приемы у вас, да?.. Судью на мыло?..
Раньше я полагал, что судья о команде президента (включая ее методы) знает на порядок больше и, возможно, сталкивалась с таким давлением, с последствиями таких обращений или контактов. Оказалось, я ошибся.
Сошина, надо отдать ей должное, стала быстро успокаиваться. Принесла мою одежду и швырнула на кровать. Распахнув халат, едва сдерживая обиду, бросила мне в лицо:
— А без этого было нельзя?.. Какие же вы у себя там подонки! Вон из моего дома!
— Откуда узнала? — Я встал с кровати и начал одеваться. Она отвернулась; я мог поклясться, что она покраснела. — Интернет, телевизор, радио?
Сошина вместо ответа щелкнула клавишей на маленьком телевизоре в спальне и вышла.
Я нашел ее на кухне. Она плакала, уронив голову на сложенные на столе руки. Ей было больно и страшно оттого, что дала кров убийце и провела с ним ночь в одной постели. Я ушел, также не проронив ни слова в свое оправдание. Пока что такая ситуация была мне на руку. Возможно, я ошибся, но время покажет.
Остановившись между третьим и вторым этажами, я набрал номер майора Михайлова.
— У меня есть для тебя материал, — сообщил я ему.
— Хорошо, — ответил он. — Я жду тебя.
Выйдя из подъезда, я глазам своим не поверил: тот самый «Чероки» с парктроником и прочими бесполезными, на мой взгляд, причиндалами.
Майор открыл дверцу со стороны пассажира и кивком головы усадил меня в машину.
— Ты опережаешь события, — сказал я ему.
— Точно! — фальшиво обрадовался он. — Жду тебя битый час.
— Кто настучал?
— Ну ты же знаешь правило: мы не сдаем своих информаторов. — Михайлов бросил мне на колени наручники: — Обойдешься без посторонней помощи?
— Лучше посмотри вот это.
Я выбрал из списка ролик, датированный вчерашним числом, и запустил его; камеру передал Михайлову. Майор прищурился, вглядываясь в 3-инчевый экран. Сбоку мне не было видно картинку, но я, ориентируясь на звуковую дорожку, отчетливо представлял ее. Щелчки — выстрелы (два в жертву, четыре в меня). Глуховатый стук — мои шаги по бетонной дорожке. Шелест — распахнулась входная дверь, вскрик женщины, мой голос, олицетворяющий верх самообладания, эмоциональный допрос — как момент истины…
— Похоже, не ты убил Перевозчикова, — нарушил молчание Михайлов. — Но ты мог быть заодно с убийцей. Ладно, ничего не говори. Мне нужно время — изучить эту видеозапись. Заодно ознакомиться с твоими показаниями.
— Которые я дам в твоем кабинете.
— Ты прямо все на лету схватываешь. Приятно иметь дело с умными людьми.
Глава 10
Житейский перекресток
«Я обещал вытащить тебя, я обещание выполнил. Я всегда держу слово. А ты?» — «Что я?» — «Еще до ареста ты обещал завязать…»
Слух у меня не музыкальный, но тонко воспринимающий разновидности звучания. Я мог бы описать внешность убийцы, запавшую мне в память. С одной стороны, зачем — когда образ его сохранился в моей памяти и в памяти фотоаппарата. А с другой — на него мне нужно было смотреть глазами, а не воспроизводить образы.
За этой работой меня и застал мой отец… Как всегда, он нагрянул неожиданно, без предварительного звонка, как будто я был под домашним арестом, а отец мой — надзирателем. Он опекал меня, тридцатилетнего бугая. Я уважал его родительские чувства, но принять их — с высоты своего сыновнего раздражения — не мог. Но виду не подал. Как всегда, я засуетился, бросил ему, пожав руку: «Сейчас сварганю кофе». Пока я наливал в электрочайник воду, а потом ждал, когда она закипит, подбирал тему конкретного разговора с отцом. Хотя даже долгое молчание вдвоем могло подзарядить нас обоих. Он в этом вопросе понимал лучше меня, и его жизненная батарейка была куда мощнее.
— Не хочешь одеться? — спросил он, указав место на столе, куда я должен был поставить кофе.
Я был в трусах, но у себя дома. Однако нужно было что-то ответить, и я отшутился:
— Мастеру эротики одежда ни к чему.
— Работаешь над тенями? — отец кивком головы показал на лист бумаги, уходя от темы под названием «Полный Пи, или Профессия моего сына», которой он, как мне казалось, стеснялся.
— В точку попал, — ответил я. — Пытаюсь изобразить человека, которого видел только со спины.
— Величина фигуры зависит от ее масштаба, и наоборот. На твоем рисунке я вижу несколько ошибок. Могу помочь.
