Андрей Воронин - Закон против тебя
Подберезскому очень не понравилось то обстоятельство, что «девятка» не просто стояла позади, а полностью блокировала выезд на дорогу. Выглянув из-за машины, он увидел остановившуюся впритык к переднему бамперу его джипа «ниву». Еще он успел заметить удивленно приподнятые брови Комбата и то, как осторожно пятилась подальше от этого места длинноногая наводчица. Он вспомнил, что ключ зажигания торчит в замке, а газовый пистолет остался в запертом бардачке, и тихонько вздохнул, жалея, что не обзавелся монтировкой.
Из «девятки» вышли двое молодых людей и направились к Подберезскому, лениво разгоняя ладонями все еще клубившуюся в воздухе пыль. Еще двое выбрались из «нивы».
Все они выглядели вполне нормально – обыкновенные ребята, современные и спортивные, прилично одетые и аккуратно подстриженные. Не было на них также ни наколок, ни золотых цепей, ни перстней величиной с кулак. При других обстоятельствах это были бы довольно приятные ребята, и у Подберезского мелькнула дикая мысль, что все это просто недоразумение. Может быть, ребята хотят спросить дорогу или прикупить пару литров бензина, чтобы дотянуть до заправки, а может быть, блондинка на «Оке» – их знакомая, и они остановились узнать, не обижают ли ее приехавшие на джипе москвичи. Потом он увидел в руках у одного обрез охотничьего ружья, и все встало на свои места.
– Привет, отцы, – сказал обладатель обреза. – Ключи и документы на машину, быстро.
– Зачем? – с невинным видом спросил Подберезский.
Парень с обрезом не обиделся. Казалось, он признавал за своими жертвами право задавать вопросы.
– Затем, что это наша трасса, – спокойно объяснил он. – И все, что по ней движется, тоже наше.
Кое-что из всего этого нам не нужно, а кое-что может пригодиться. Ваша машина, например. Сколько ты за нее отвалил, кусков двадцать?
– Двадцать пять, – уточнил Подберезский.
– Так ты крутой мужик! – одобрительно сказал бандит. – Значит, не обеднеешь. Ну, хватит базарить.
Давай ключи!
– Ключ в замке, – сказал Подберезский, – документы в бар дачке. Еще там лежат деньги и газовый пистолет. Их вы тоже заберете?
– А ты веселый мужик, – похвалил его бандит. – Люблю таких. А то канючат, просят, иные даже грозятся" Тоска! Так бы и шлепнул.
– Тяжелая у тебя работа, – посочувствовал ему Подберезский, краем глаза наблюдая за тем, как к машине лениво и медленно, нога за ногу, приближается Комбат.
Парень с обрезом оставил Подберезского под присмотром двоих своих приятелей, а сам двинулся к левой передней дверце. На пути у него вдруг каким-то образом оказался Борис Иванович. Вид у Комбата был растерянный и удивленный.
– Пардон, ребята, – сказал он, загораживая дверцу, – что-то я не пойму, что здесь творится.
Собеседник Подберезского лениво поднял обрез и упер вороненые стволы в широкую грудь Рублева.
– От-ва-ли, – раздельно произнес он.
– Да погоди, – сказал Борис Иванович, который словно и не заметил обреза. – Что значит – отвали?
Ты что, не можешь по-человечески объяснить, что вы затеяли?
Обладатель обреза оглянулся на Подберезского.
– Твой друг что – умственно отсталый?
– Слегка, – с затаенным злорадством ответил Андрей.
– Оно и заметно. – Он снова повернулся к Комбату, – Объясняю для тупых. Сейчас я сяду в вашу машину, и мы уедем. Мы уедем, а вы с приятелем останетесь.
– Без денег? – растерянно моргая, спросил Борис Иванович.
– Без денег, зато живые. А будешь вякать – замочу! Понял?
Для убедительности он взвел оба курка обреза и уперся стволами в грудь Комбата.
– Понял, – сказал Борис Иванович. – Так бы сразу и сказали.
Не меняя позы и не переставая растерянно моргать глазами, он нанес своему собеседнику страшный удар кулаком в лицо. Подберезскому показалось, что он услышал отчетливый хруст, когда кулак Бориса Ивановича соприкоснулся с переносицей бандита. Бандит широко взмахнул руками и шлепнулся на дорогу. Обрез выпал из его руки на середину шоссе и сам собой выпалил из обоих стволов. Мощная картечь хлестнула по пыльным кустам на противоположной обочине.
Присутствующие застыли в странных позах, напоминая актеров, занятых в финальной немой сцене «Ревизора». Все смотрели на лежащего и, похоже, никак не могли поверить собственным глазам. Чтобы немного облегчить им задачу, Подберезский не спеша взял стоявшего ближе к нему бандита за плечо, развернул его лицом к себе и нанес ему прямой хук в подбородок.
Тот внезапно упал, как набитое опилками чучело в борцовском зале.
Второй бандит мгновенно отскочил назад. В его руке со звонким щелчком раскрылся пружинный нож.
На глаз лезвие было сантиметров пятнадцать. Бандит сделал стремительный, почти фехтовальный выпад.
Подберезский посторонился, поймал его за запястье, рванул и, используя инерцию движения своего противника, придал ему дополнительное ускорение, со всего маху приложив его лицом к задней дверце джипа. Бандит опрокинулся на спину и затих, закрыв глаза и выпустив нож, который теперь безобидно поблескивал в дорожной пыли. По лицу грабителя ото лба до подбородка протянулась стремительно вспухающая багровая полоса.
Последний оставшийся на ногах «романтик с большой дороги» почти успел добежать до открытой передней дверцы своей «нивы». Ему оставалось сделать всего пару шагов, но Комбат в два прыжка настиг его и съездил кулаком по шее. Бандит заорал от боли и неожиданности и с глухим стуком врезался лбом в закрытую дверцу. Он упал на колени, но тут же попытался вскочить. Это была ошибка, и набежавший Комбат убедительно доказал это, коротким ударом справа отправив беднягу в глубокий нокаут.
Подберезский увидел, как проезжавшая по встречной полосе ярко-красная «Волга» круто вильнула, объезжая валявшийся на дороге обрез, и принялся искать сигареты. Потом он вспомнил, что пачка осталась в машине, и прекратил свое бесполезное занятие.
– Позорище, – сердито проворчал Борис Иванович, обводя поле сражения недовольным взглядом. – До чего Россию довели! Ограбить по-человечески и то не могут.
Подберезский вспомнил телевизионные репортажи о бандах, вооруженных автоматами и гранатами, и неопределенно хмыкнул.
– И нечего хмыкать, – буркнул Комбат. – Слушай, а где эта.., женщина, которая не поет?
Блондинка обнаружилась за рулем своей «Оки».
Едва успев задать свой вопрос, Борис Иванович услышал кудахчущий звук работающего на последнем издыхании стартера, подошел к «Оке» и постучал согнутым пальцем по крыше.
– Эй, дамочка, – сказал он, – бензина-то как не было, так и нет.
Стартер замолчал, издав напоследок облегченный, как показалось Подберезскому, щелчок. Краем уха прислушиваясь к разговору, который Борис Иванович вел с наводчицей, Андрей взялся за дело. Через пять минут вишневая «девятка» лежала в кювете, задрав к небу проколотые колеса и напоминая дохлую дворняжку, а «нива» с выбитым лобовым стеклом, пробитым радиатором и оторванным напрочь капотом сиротливо стояла поодаль. Перевернуть ее было труднее, чем «девятку», и Подберезский ограничился тем, что скатил ее в кювет. Он как раз заканчивал трудиться над последним, четвертым колесом, когда Комбат похлопал его по плечу.
– Кончай, Андрюха, – сказал Борис Иванович. – Надо линять отсюда, пока милиция не нагрянула. Налетят, припутают – доказывай потом, что ты не верблюд.
– Это точно, – сказал Подберезский. – Тем более что того, с обрезом, ты, по-моему, замочил.
Борис Иванович оглянулся через плечо и внимательно всмотрелся в неподвижное тело.
– Дышит, – сказал он. – Крепкий череп! Раз сразу не подох, недели через две оклемается.
…Когда место схватки осталось позади, Борис Иванович вдруг крякнул, покрутил головой и сказал:
– А хорошо, что я поехал с тобой. Я-то, старый дурень, думал, что будет скучно.
– Да уж, – неопределенно отозвался Подберезский, прикидывая в уме, как бы он справился с четырьмя вооруженными бандитами без помощи Комбата. Справился бы, наверное, подумал он. Но не так быстро. Могли бы и ножом полоснуть… – Слушай, Иваныч, – оживившись, спросил он, – а что ты сказал этой бабе?
Комбат снял правую руку с рулевого колеса и вытянутым указательным пальцем расправил усы. Подберезский с интересом смотрел на него, ожидая ответа.
– Гм, – произнес наконец Борис Иванович. – Что сказал? Сказал, что у нее ноги красивые…
Подберезский расхохотался. Борис Иванович нахмурился, с преувеличенным вниманием глядя на дорогу, а потом тоже рассмеялся. Вскоре впереди лентой жидкого золота блеснула Ока, Рублев свернул с дороги, и они почти час плескались в теплой, как парное молоко, воде, распугивая стайки шнырявших на мелководье мальков.
* * *Он открыл глаза и некоторое время неподвижно лежал на спине, тупо рассматривая низкий, покоробившейся от сырости некрашеный потолок. Серовато-коричневые разводы и пятна влаги складывались в странный абстрактный рисунок, в котором, как и в плывущих по летнему небу кучевых облаках, можно было при желании разглядеть все, что угодно.
