Андрей Воронин - Слепой стреляет без промаха
Чтобы потом никому не было горько, чтобы никто не ощутил утраты"
Отставив чашку с кофе, Глеб взял широкий граненый стакан с коньяком, одним глотком осушил его. Тепло разлилось по телу, а голова вдруг стала абсолютно ясной. Мысли больше не путались, все видения исчезли.
И Глеб принялся анализировать поведение Сергея Соловьева.
Глава 8
Когда «волга» полковника Соловьева остановилась во дворе дома в Лаврушинском переулке, Бортеневский, его жена и три телохранителя стремглав бросились вниз. Бортеневский подбежал к машине, рванул на себя дверцу.
Девочка с радостным криком бросилась на руки к отцу. Бортеневский ощупывал ребенка, ласкал, прикасался пальцами к глазам, к белесым волосикам и шептал:
– Доченька, доченька, ты себя хорошо чувствуешь?
– Да, папочка.
– Хорошая моя.
Бортеневский прижал ребенка к груди.
– Дай же. Дай же мне, – со слезами на глазах шептала жена и тянула руки к дочери.
Девчушка увидела мать и потянулась к ней.
– Мамочка, мамочка, как давно я тебя не видела.
– Родная моя, здравствуй, доченька.
Казалось, слезам не будет конца, они бежали по щекам Анжелы, и она ничуть их не стеснялась. Сейчас она была самой обыкновенной женщиной. Исчезла ее надменность, холодность, сейчас она не выглядела красавицей. Она была обыкновенной женщиной, но самой счастливой на всем свете. А то, что она чувствовала себя самой счастливой в Москве, это уже точно. Даже на лицах суровых телохранителей было какое-то смущенное выражение. Но они не забывали пристально поглядывать по сторонам, прикрывая собой хозяина, его жену и дочь.
– В дом. Идите же в дом, – сказал строго и уверенно полковник Соловьев.
Все тут же направились к подъезду.
– Как я счастлив! Спасибо вам, Сергей Васильевич, – Бортеневский жал крепкую руку полковника Соловьева. – Вы даже не можете представить, что сделали.
Соловьев пожал плечами.
– Это было сделать не очень-то легко.
– Да-да, я понимаю, Сергей Васильевич. Все затраты я компенсирую. Я отблагодарю вас за это по-царски. Я очень богатый человек, – счастливо и растроганно шептал банкир.
– Хорошо, об этом мы еще поговорим.
Один из телохранителей закрыл входную дверь подъезда и опрометью бросился наверх. Затем закрылась дверь квартиры. Сейчас все чувствовали себя в безопасности. Анжела наслаждалась радостью встречи с дочерью.
– У тебя ничего не болит? А где это ты так перепачкалась? Что это у тебя?
Ссадина, синяк! О, Боже! Смотри, смотри, Альфред, у нее ссадина. Сейчас же надо прижечь йодом.
– Да успокойся ты, дорогая.
– Как же я могу успокоиться? Видишь, они мучили нашего ребенка.
Полковник Соловьев стоял, прислонясь спиной к стене, наблюдая за идиллией, царившей в квартире Бортеневских. Анжела была вне себя от радости, она без умолку щебетала, охала, ахала, хохотала. А девочка взволнованно рассказывала:
– А знаете, дядя Федор стрелял! Там было такое, такое! Как в кино. Помнишь, папа, мама, помнишь, мы смотрели кино, и там один дядя всех застрелил. Всех до единого.
– Доченька, успокойся, не волнуйся, – Бортеневский взял девочку на руки. – Мы сейчас с тобой поговорим.
Он опустил девочку на пол, взял за руку и увлек в свой кабинет.
Соловьев направился следом за Бортеневским. Там Альфред Иннокентьевич усадил девочку на стул, опустился перед ней на колени, строго взглянул в глаза.
– Ты уже большая девочка, – сказал он.
– Да, мне почти семь лет, – ответила девочка.
– Так вот, послушай меня. Ты никому и никогда не должна ничего рассказывать. Ясно?
– Почему?
– Так надо Когда подрастешь, я тебе все объясню. А сейчас запомни никому не рассказывай о том, что с тобой произошло.
– Даже тебе и маме? – спросила девочка – Даже мне и маме, – сказал Бортеневский и взглянул на Соловьева.
Тот утвердительно кивнул головой – А как вы думаете, Сергей Васильевич, она не слишком взволнована? Может быть, у нее нервный срыв?
Соловьев абсолютно раскованно улыбнулся.
– Да нет, что вы, Альфред Иннокентьевич, ребенок прекрасно себя чувствует.
Она уже давным-давно успокоилась Это вы с Анжелой на грани нервного срыва, а с ней все в порядке. Правда? – Соловьев подошел и положил свою ладонь на плечо девочке.
– Да, правда, – спокойно ответила та и улыбнулась полковнику.
Ее улыбка была наивной и искренней.
– Вообще, я хочу искупаться и лечь спать, – она взглянула на отца.
Тот засуетился.
– Анжела, Анжела! Девочку нужно выкупать и уложить спать.
– Вначале я ее накормлю, – голос Жанны был полон заботы. – Сейчас, я уже готовлю ужин.
Девочка побежала на кухню к матери. Соловьев закрыл дверь кабинета.
– Ну вот, Альфред Иннокентьевич, все и закончилось.
– Да, слава Богу. Теперь они мне не страшны.
– Нет, напрасно вы так думаете, – Соловьев хрустнул пальцами и уселся в вертящееся кресло, в котором только что сидела дочь Бортеневского. – Они вас не оставят в покое. Пока у них есть хоть малейший шанс оказывать на вас давление, они вас не оставят.
– Но у них нет теперь никаких козырей.
– Они попытаются вас пугать.
– Это бессмысленно, – гордо вскинув голову, выкрикнул Бортеневский. – Бессмысленно! Я пошлю их к черту.
Лицо банкира, казалось, было преисполнено честности и гордости, преисполнено чувством собственного достоинства. Полковник Соловьев взглянул на банкира немного скептично и усмехнулся.
– А знаете, Альфред Иннокентьевич, с вас можно картины писать. Или снимать фильм о честном неподкупном банкире, который стоит на страже вкладов населения.
– А что, разве это не так? – на сто процентов веруя в свою порядочность, произнес банкир.
– Если вам нравится в это верить, пожалуйста, верьте. Мне нужны наличные деньги, прямо сейчас.
– Но у меня здесь нет такой суммы.
– Вы отдадите мне половину, а вторую переведете на мой счет.
– Хорошо, хорошо, – засуетился Альфред Иннокентьевич, направляясь к дальней стене своего кабинета.
Там был сейф Он размещался за картиной, которая тоже стоила немало. Это был женский портрет кисти Боровиковского. Бортеневский снял картину со стены, поставил на пол и принялся открывать сейф Он вытащил четыре довольно толстых пакета.
Соловьев следил за суетливыми и немного нервными Движениями банкира.
– Здесь сто тысяч, – положив деньги на лакированную столешницу, гордо произнес банкир.
– Сто тысяч, хорошо, – прошептал Соловьев, взяв деньги в руки.
– Можете не пересчитывать: все точно, как в банке.
– Я вам верю, Альфред Иннокентьевич, – улыбнулся Соловьев.
Он и не думал пересчитывать деньги, а только вскрыл Один из конвертов и заглянул внутрь. Там лежали стодолларовые купюры.
– Прекрасно, – констатировал он и, посмотрев по сторонам, увидел на стеллаже небольшую кожаную папку с молнией, – я возьму это.
– Да-да, – согласно закивал головой Бортеневский – Пожалуйста, считайте, она ваша.
Соловьев спрятал деньги в папку, застегнул молнию.
– Ну, Альфред Иннокентьевич, а что мы будем делать с Мартыновым и Богаевским?
Банкир пожал плечами.
– Я думаю… мне уже все равно…
– Но ведь вы же заказывали?
– Да ну их к черту. Они уже не опасны.
– Вы думаете не опасны?
– А вы как думаете, Сергей Васильевич? – насторожился банкир.
– Поживем, увидим Но думаю, что они не оставят вас в покое.
– Черт подери, как все это дорого стоит.
– Я думаю, все это стоит намного дешевле, чем платить им.
– Да-да, это уж без сомнения. Ведь они меня могут разорить.
– Вы мне будете должны, Альфред Иннокентьевич, еще двести тысяч – и один из этих бандитов исчезнет навсегда, а второй будет так напуган, что ему уже будет не до вас.
Бортеневский задумался Его лоб сморщился, а глаза забегали.
– Даже и не знаю, как быть.
– Давайте подождем пару дней и потом решим, – спокойно, как о поездке на дачу, сказал полковник Соловьев, подошел к Бортеневскому и подал руку.
Тот судорожно схватил ее и пожал. Соловьев ощутил, какие холодные и липкие ладони у банкира Его чуть не передернуло от этого скользкого прикосновения.
«Как лягушка», – подумал Соловьев, направляясь к выходу.
Он не стал прощаться с женой Бортеневского. Один из телохранителей услужливо открыл дверь, предварительно выглянув в глазок. И полковник Соловьев покинул квартиру банкира.
Он вышел на улицу, взглянул на часы. Настроение было радостное: он держал в руках деньги, а когда в руках Соловьева были деньги, он всегда чувствовал себя радостным и возбужденным, как от бокала хорошего шампанского.
"Так. Теперь Глеб, – подумал Соловьев, – наверное, он меня уже заждался.
Надо из первых уст узнать все, как было. Надо поговорить с Глебом и сказать ему, что пока надо остановиться и ничего не предпринимать. Выждать хотя бы несколько дней"
