Андрей Воронин - Слепой стреляет без промаха
– Почему мы идем сюда? – спросила девочка.
– Так надо, дорогая, сиди смирно, – Глеб вновь поморщился от острой жгучей боли.
Девочка прикоснулась к его плечу своей легкой ладошкой, и это ее движение причинило нестерпимую боль. У Глеба перед глазами поплыли круги.
С девочкой на руках он обошел Соловьева и приблизился к нему сзади.
– Что случилось, Сергей? – негромко сказал Глеб, остановившись в двух шагах за спиной полковника Соловьева.
Тот испуганно вздрогнул, узнав голос Глеба, и резко обернулся.
– Стой спокойно.
– Пошли быстрее отсюда, мы торчим на виду у всех, – и Соловьев, больше не оборачиваясь, двинулся к своему автомобилю. – Как все прошло? – спросил Соловьев, открывая заднюю дверцу.
– Нормально. Только много трупов, – тихо, чтобы не слышала девочка, сказал Глеб.
– Много – это сколько?
– По-моему, восемь, – сказал Глеб.
– Да, ты разошелся, – как-то невнятно пробормотал Соловьев. – Тебя куда отвезти?
– Просто подальше от вокзала. Хотя нет. Знаешь, я передумал. Бери девочку, отвезешь ее родителям, а я доберусь сам.
– Ты куда сейчас?
– К себе.
– Часа через полтора я к тебе заеду.
– Хорошо, – сказал Глеб, – только предварительно позвони.
– Все как всегда? – заглянув в глаза Глеба, уточнил Соловьев.
– Да, все как всегда, – мужчины пожали друг другу руки.
– Что с тобой, Глеб? – вдруг спросил Соловьев. – Тебя зацепили?
– Да, – спокойно ответил Глеб.
– Сильно?
– Достаточно сильно. Но кость не задели.
– Черт! – с досадой воскликнул полковник Соловьев. – Что же ты молчишь?
Давай отвезу тебя к врачу.
– Нет-нет, я сам разберусь.
– Ну что ж, смотри… Как знаешь.
Мужчины расстались. Глеб мгновенно смешался с толпой, и буквально через три секунды, как Соловьев ни всматривался, не мог увидеть своего приятеля, не мог рассмотреть Глеба Сиверова, хотя людей было не так уж и много.
«Черт! Он растворяется, как капля, упавшая в стакан с водой. Просто моментально. И его невозможно увидеть. Наверное, его даже невозможно выследить».
Сев в машину, полковник Соловьев взглянул на девочку. Та смотрела в толпу в том направлении, где исчез Глеб.
– А куда пошел дядя Федор?
– Он пошел к себе домой. И ты сейчас окажешься дома. Соловьев запустил двигатель и помчался по улицам, обгоняя один за другим автомобили.
– Скажите, а папа с мамой знают, что я еду?
– Конечно, знают, – улыбнулся Соловьев, – они очень рады.
– А знаете, там было все как в кино – Где – там?
– Ну, в лесу, в большом красном доме.
– Что значит «как в кино»?
– Ну, все стреляли. Я видела такой фильм.
– Знаешь что, ты об этом лучше никому не рассказывай, договорились?
– А папе с мамой можно?
– Папе можешь рассказать, а маме не говори ничего.
– Хорошо, – обрадованно кивнула девочка, поудобнее устраиваясь на заднем сиденье черной служебной «волги».
Глеб Сиверов, смешавшись с толпой, добрался до стоянки такси. И у него на душе тоже появилось какое-то странное беспокойство. Что-то не то было в поведении его друга, чего-то Соловьев недоговаривал. Глеб попытался сосредоточиться, но раненое плечо нестерпимо болело и отвлекало Глеба, не давая возможности сконцентрироваться на своих ощущениях.
«Что же не то в поведении Сергея? Что же? – задавал себе вопрос Глеб, но не мог найти ответа. – И зачем он приехал на вокзал? Почему не действовал так, как мы с ним договорились? Почему не приехал ко мне в мастерскую? Зачем ему понадобилось светиться на вокзале?»
Глеб подошел к стоянке такси. Он выбрал неприметный старенький «москвич», девятый или десятый в очереди, подошел, склонился к открытому окошку.
– Командир, на Арбат подбросишь?
– Какой я вам командир? – сказал пожилой мужчина с седыми висками. – Я не командир, я доктор наук.
– Ну хорошо, доктор наук, извините. Подвезете на Арбат?
– Конечно. Садитесь.
Глеб устроился на заднем сиденье, положил свою спортивную сумку на колени.
Водитель осторожно выехал и неторопливо, пристально вглядываясь в поток машин, двинулся от Ленинградского вокзала.
– Вы что, из командировки?
– В общем-то да, – ответил Глеб.
– Ну и как там жизнь в Питере? – поинтересовался водитель, глядя на Глеба в зеркальце заднего вида.
– Нормально. Так же, как и в Москве. Только Питер очень грязный.
– Да и Москва грязная. Я ее и не помню такой. Даже после войны было чище.
– А вы помните, какая она была после войны?
– Да. Я тогда был мальчишкой. Еще стояли противотанковые ежи на улицах.
Кругом траншеи, окна заклеены. Кое-какие дома были разрушены.
– Да, представляю, – как-то меланхолично сказал Глеб, – зрелище не из приятных.
– Да что там зрелище! Есть было нечего, вот что плохо.
– Но сейчас же еды хватает?
– Да не хватает и сейчас, – сказал мужчина, и на его лице появилось странное выражение – жалость и презрение и какое-то пренебрежение к окружающей жизни. – Вот я, – мужчина ударил себя кулаком в грудь, – доктор наук, а вынужден шоферить.
– Да, это плохо, – согласился Глеб.
– Плохо… Да это ни к черту не годится! У меня была хорошая работа, хорошая лаборатория, а затем все это свернулось, люди поувольнялись. Кто помоложе – рванули за границу, кое-кто ушел в бизнес. А я совсем не приспособлен к новой жизни Торговать я не умею. Единственное, что мне остается, – так это шоферить и копаться на дачном участке.
– У вас хоть дача есть, – немного иронично улыбнулся Глеб.
– Да какая там дача… Маленький домик, вот и все. Дети выросли, разлетелись. Думал, будем жить большой семьей… А вы сами москвич?
– Нет, я родился в Питере.
– В Питере?
– Да, в Питере, на Васильевском острове.
– А чего же вы не живете там, а переехали в Москву?
– Так сложилась жизнь, – сказал Глеб и поморщился.
– Вам что, плохо? – увидев лицо Глеба в зеркальце заднего вида, спросил водитель.
– Да нет, ничего, просто зуб разболелся.
– О, зубы – это плохо. Сейчас вылечить зуб стоит дороже, чем раньше было заказать костюм у хорошего портного.
– Да, все дорого, – согласился Глеб и прикрыл глаза. Несколько минут они ехали молча. Мужчина осторожно, словно щадя, вел свою машину.
– Ну и как, кормит вас машина? – поинтересовался Глеб.
– Кормить-то кормит, но вот не поит. Я уже на нее столько истратил на ремонт, что, наверное, можно было бы купить новую.
– Так в чем дело? Купили бы, тогда не Надо было бы возиться с ремонтом.
– Не надо было бы возиться… Так вот в чем дело – денег-то у меня нет, чтобы купить новую машину. Да и эту жалко. Я полжизни проездил на ней. Двадцать лет назад купил, когда получил премию, и езжу по сей день. И знаете, что самое интересное?
– Что?
– А то, что она, как верный друг, никогда меня не подводила. Машина тоже может быть другом, и притом настоящим.
– Конечно, – согласился Глеб и тут же подумал о Сергее Соловьеве.
«Верный друг… Скорее всего, что-то произошло, о чем Соловьев мне не сказал. Но надеюсь, скажет при встрече».
Мужчина молчал. И вдруг его словно прорвало. Он повел машину еще медленнее.
– А вот вы почему никуда не уехали? Почему остались в России? Ведь здесь деньги только у бандитов, только у воров и торговцев, только у спекулянтов.
Здесь невозможно зарабатывать деньги честно.
– Как вам сказать… – ответил Глеб. – Я побывал за границей и довольно много раз. Но знаете, мне там жить не хочется.
– Вам не хочется? А вот я бы согласился. Но у меня здесь уже немолодая жена, она все время болеет. У меня здесь дети, квартира, вот эта машина. Мне нравится этот воздух, мне нравится выезжать в Подмосковье, нравятся леса, поля, речки… Я не могу оставить Россию, не могу.
– Не расстраивайтесь, – спокойно сказал Глеб, – со временем, надеюсь, все уладится и войдет в свое русло И тогда жизнь станет иной.
– Когда это произойдет? Мне кажется, я уже не увижу той жизни. А смотреть на сытые рожи «новых русских» мне надоело. Тошнит. Они же ничего не умеют делать. Они все недоучки, бандиты. Они живут за мои счет, за счет моих детей, за счет народа.
Глебу стало немного не по себе, ему было искренне жаль этого немолодого мужчину с лицом школьного учителя Он понимал, что человека жизнь выбросила на обочину, и этот человек никак не может поверить, что жизнь изменилась и не может найти в ней своей ниши, своего места.
"А мое место какое? – задал вопрос Глеб, задал сам себе, – Место убийцы?
Место человека, который вершит суд? Но кто уполномочил меня на это?"
– Знаете, иногда мне хочется разогнаться на этом стареньком «москвиче», выжать из него все, что можно, и врезаться в какой-нибудь черный «мерседес».
Пусть я погибну, пусть. Но и каким-нибудь одним мерзавцем станет меньше.
– Это не выход, – сказал Глеб.
