Чингиз Абдуллаев - Уйти и не вернуться
Еще через неделю в лагерь приехал сам шейх Курбан.
Одним из первых, кого он навестил, был пленный советский офицер.
— Хочу тебя обрадовать, — заявил шейх, — все твои люди освобождены. Они вернулись к своим благодаря помощи таджикского «Барса». Ты знал такого?
Конечно, Кичин знал своего командира, тогда еще подполковника Акбара Асанова или «Барса», как его называли в Таджикистане. Но особенно показывать этого здесь не стоило.
— Слышал о таком, — сказал Кичин переводчику. Он немного понимал пушту, на котором говорили в лагере, но решил этого не показывать.
— «Барс» дал мне слово всегда хоронить погибших мусульман по нашему, мусульманскому обычаю. Как думаешь, он сдержит свое слово?
— Если дал слово, значит, сдержит, — быстро ответил Кичин.
— Мы тоже так думаем. Тебя мц тогда не могли отпустить. Ты был очень плох. А здесь далеко до «шурави». Не пытайся отсюда бежать, офицер, у тебя ничего не выйдет, — показал шейх Курбан на горы, — эти горы без проводника не пройти. А в одиночку ты просто погибнешь.
— Вы хотите меня держать все время здесь? — спросил Кичин.
— Увидим, — ничего не сказал конкретного шейх и вышел из палатки.
А потом потянулись томительные дни. Кичину разрешали ходить по лагерю, и он постепенно знакомился со стариками, живущими здесь со своими семьями, с детьми, играющими среди палаток, с молодыми моджа-хедами, ушедшими в горы от бомбардировок своих кишлаков и взявшими в руки оружие, чтобы защитить свои земли и свои семьи. Многие бежали в горы только из-за необъяснимого страха перед «шурави». Другой образ жизци, атеизм безбожников вызывали страх сильнее, чем реальные снаряды и выстрелы.
Кичин, разговаривая с простыми людьми, вникая в их нехитрый, житейский быт, узнавая их привычки и особенности, начинал понимать, какой страшной трагедией обернулась война для афганцев. Авантюризм афганских политических деятелей, недальновидность советского руководства, отсутствие гибкости у военного командования стали основными источниками того массового исхода людей, который начался по всей стране с начала восьмидесятых. Любая война являет собой зло в первозданном, почти рафинированном виде, включая в себя все необходимые компоненты насилия, надругательства, отсутствия любых прав граждан, беззакония, попрания божеских и человеческих норм. Но гражданская война, усугубленная военной интервенцией, есть зло еще более страшное и горькое, когда множатся в любых количествах Каины, убивающие братьев своих и глас Божий вопиет «Где брат твой, Авель?»
Горький осадок «афганского синдрома» как-то смазал то обстоятельство, что в Афганистане идет гражданская война до сих пор, и тысячи граждан одного государства убивают своих соотечественников, единоверцев, братьев по крови. В некоторых афганских семьях зеркально повторялась ситуация типичной гражданской войны, когда старший сын, ушедший в город на заработки, является командиром роты или батальона, активистом Народно-демократической парии Афганистана, а младший брат, выросший в кишлаке — командиром отряда моджахедов. И несчастная мать молит Аллаха о сохранении жизни обоим сыновьям.
В таких условиях отношение моджахедов, за редким исключением, к представителям Советской Армии было куда более мягким, чем к представителям собственного народа. Таких афганцев обычно ждала мучительная смерть. Кичина особенно потряс один случай, происшедший спустя месяц после его пленения.
В одном из тяжелых сражений афганская семья потеряла сразу пятерых — отца и четверых сыновей. В живых остались только мать и младшая дочка тринадцати лет. Ошеломленный Кичин видел, как тяжело оплакивала свое горе женщина. И на следующий день привела за руку свою единственную дочь, последнего из оставшихся в живых членов семьи и просила принять ее вместо погибших братьев. Война постепенно становилась воистину народной, а победить целый народ, как известно, нельзя. Его можно только уничтожить.
Дети полюбили мягкого, доброго «дядю Вита» и часами просиживали в его палатке. Он, когда-то работавший на фабрике игрушек, перед поступлением в ВУЗ, теперь начал вспоминать обретенные ранее навыки, мастеря детишкам забавные игрушки. В один из таких дней к нему снова пришел шейх Курбан. После того, как испуганные дети покинули палатку, шейх произнес, попросив переводчика переводить:
— Ты довольно давно живешь в нашем лагере. Больше месяца. Мы изучали тебя, ты изучал нас. Дети любят тебя, говорят, ты добрый человек. Но ты скрыл от нас, что не командовал в том бою своими людьми. Там был командир — капитан Симонов.
— Да, — ответил, дослушав переводчика, Кичин, — но после его смерти командовал я.
— Мы не можем найти данных о тебе в твоей воинской части, — нахмурился шейх, — может, ты не старший лейтенант, а у тебя другое звание. Может, у тебя другое имя. Солдат твоих мы давно отпустили и теперь узнать не можем, как твое настоящее имя.
Кичин насторожился. Ему с самого начала был неприятен этот разговор. Он представился Виктором Косолаповым, по имени своего, погибшего в прошлом году товарища, решив скрыть свою настоящую фамилию.
— Зачем мне скрывать свое имя. Тем более, свое звание. Я носил погоны не для того, чтобы вы меня забрали в плен, — ответил он.
— Да, — явно смутился шейх, — это правда. Но мы не до конца верим тебе. Поэтому мы хотим испытать тебя — примешь ли ты мусульманскую веру?
Кичин смутился. С одной стороны, он был воспитан, как убежденный атеист, каким и положено было быть военному разведчику, коммунисту. С другой — он понимал, достаточно ему отказаться и подозрения шейха усилятся тысячекратно. Он должен принимать решение.
— Я не знаю вашего языка, — осторожно ответил он.
— Этому мы тебя научим, — усмехнулся шейх.
— Но я не знаю и вашей религии.
— Это тоже не такая проблема. Тебя научат основным принципам шариата. А учиться этому можно всю жизнь. Кроме того, ты сможешь читать наши книги и на русском языке. Они специально отпечатаны для таких безбожников, как ты.
Колебаться больше не имело смысла. Он мог вызвать только подозрения.
— Хорошо, — кивнул Кичин, — когда это случится?
— Не так быстро, как ты думаешь, — сказал шейх, — для этого ты должен сначала многому научиться.
С этого дня Кичин начал отпускать бороду и усы. Конечно, можно было просто послать шейха ко всем чертям, сказать свое настоящее имя и принять мученическую смерть. Немолодой парень двадцати семи лет меньше всего подходил на роль мученика.
А жизнь была так прекрасна.
С этого дня с Кичиным стал заниматься местный мулла, обучавший его языку и главным положениям корана. Знакомясь с основными постулатами мусульманской религии, Виктор Кичин удивлялся ее простоте и пониманию. Он, никогда не изучавший историю религии, с огромным удивлением узнал, что мусульманский мир почитает и пророка Иисуса Христоса и его мать — деву Марию, и чисто библейских персонажей — Авраама, Гавриила, Моисея.
Он постигал мудрость, заложенную в книгах полу-торатысячелетней давности, с удивлением замечая, что начинает верить этим истинам больше, чем лекциям своих преподавателей по атеизму. Некоторые вещи по истории он вообще узнавал впервые, начиная понимать, какие пласты мировой цивилизации скрывали от них в учебных заведениях.
Но вместе с тем где-то глубоко в нем сидело его советское воспитание, его пионерское детство, его комсомольская молодость. И это тоже было частью его судьбы и его души.
Скрывать свое знание языка становилось опасным, и он неохотно начал овладевать основами пуштунского языка, читать некоторые суры корана на фарси. В один из весенних, солнечных дней к нему пришли двое мужчин. Кичин знал, что должен пройти и через этот обряд посвящения, но, увидев мужчин, все-таки заколебался. Слишком необычной была плата за жизнь. Слишком тревожной для него. Согласно мусульманским обычаям его должны были обрезать, убирая крайнюю плоть.
Нужно быть мужчиной, чтобы понять все его страхи. Но пути назад уже не было. Цирюльник дал выпить ему успокоительного, после чего Кичина раздели и положили на кровать. Двое мужчин связали ему руки и ноги. Для детей, которым делали обрезание, эта процедура проходила менее болезненно, чем для взрослого человека. Кичин, несмотря на налиток, внутренне напрягся. Цирюльник поднял огромные ножницы и… страшный крик Виктора Кичина потряс все соседние палатки… Цирюльник быстро посыпал каким-то темным порошком.
— Все кончено, — сказал он, — не бойся. Заживет быстро.
Кичин, которому наконец развязали руки и ноги, провалился в спасительный сон.
Еще целую неделю он мылся водой со слабым содержанием марганца и наконец, когда твердая корка, покрывающая рану, спала, понял, что все кончено.
Вскоре он получил мусульманское имя Вахтад и был перевезен в Пакистан, в небольшой город Хангу. Там, таких как он, оказалось восемь человек. Среди них были русские, татары, таджики, башкиры. Но единственным офицером был он — старший лейтенант Виктор Кичин, взявший себе имя Виктора Косолапова и называемый теперь таким чужим именем — Вахтад.
