Виталий Гладкий - Ликвидатор
Сколько и кому он за это платил, можно было только догадываться…
– У меня к вам дело… – попытался я мирно начать беседу.
Не тут-то было. Бхагат Синг словно с цепи сорвался:
– Ах ты, ублюдок, чтоб тебя ракшасы[45] сожрали! Дело у него, видите ли, есть!..
Он продолжал орать, распаляясь все больше и больше, а я отступал к прилавку, безуспешно пытаясь вставить хоть слово в его словесный тайфун. Вскоре я был прижат к кассе, а хозяин лавки уже примеривался огреть меня по голове увесистой дубинкой – каким-то древним раритетом.
И тут мне на глаза попалась кучка медных монет, лежавших на прилавке в мелкой пластиковой мисочке. Молниеносным движением достав одну из них, я неуловимым движением пальцев согнул ее пополам и протянул сикху.
Он затих мгновенно, на полуслове, будто его, как радиоприемник, выключили, нажав на клавишу. В глазах хозяина лавки вдруг появилось выражение, присущее дворняжке, узревшей, как здоровенный соседский барбос нахально обгладывает ее любимую кость.
– Считай, что мы познакомились, – резко сказал я и швырнул монету на прилавок. – Мне сказали, что ты скупаешь разные камушки. – Я достал свой мешочек, развязал его и вытащил камень величиной с небольшой грецкий орех. – Взгляни…
– И-и… И-извините, уважаемый сахиб[46]… – Нездоровая бледность на щеках сикха внезапно уступила место густому румянцу; он схватил камень, как коршун зазевавшегося воробья. – Мараката![47] Мараката… Ах, какой прекрасный… Ах, ах…
– Я хочу его продать. Берешь?
– Возможно… – Первый порыв истинного ценителя прекрасного прошел, и Бхагат Синг опять вернулся в шкуру торговца-пройдохи. – Камень неплох, спору нет… но вот здесь пятнышко, а тут небольшая трещинка… да и цвет не очень… А сколько при огранке потеряется! М-да…
– Сколько! И давай быстрей думай, время у меня ограничено.
Бхагат Синг, вытаращив глаза, с отчаянной решимостью выпалил цену. Она была по меньшей мере в пять раз ниже настоящей стоимости изумруда. На сей счет меня просветил отшельник, при расставании оценивший все камни в мешочке, чтобы меня не обманули такие проходимцы, как "уважаемый" хозяин лавки.
– За эту цену я тебе сейчас булыжник с мостовой принесу, – мрачно сказал я. – Ладно, верни камень. Найду кого-нибудь пощедрее, чем ты.
– Э-э, постойте, уважаемый сахиб, не горячитесь! – Сикх прижал камень к своей груди. – Торговля – это ритуал. Его нужно соблюсти. Я предлагаю… – Он слегка поднял цену.
Черт бы побрал восточные заморочки! И об этом меня предупреждал Юнь Чунь. Теперь нужно торговаться до посинения, чтобы выйти на настоящую цену кристалла изумруда, хотя ее знал и я, и лавочник-сикх.
Мы сошлись в цене только через двадцать минут. Бхагат Синг даже охрип, а я, сцепив зубы, лишь монотонно бубнил свои цифры, раскачиваясь из стороны в сторону, как буддийский монах на молитве.
– Хе-хе… Хе-хе… – посмеивался довольный лавочник, любуясь ценным приобретением. – Уважаемый сахиб, а вы не хотите продать мне и другие камни из вашего кошелька? – вдруг спросил он вкрадчиво, плутовато отводя глаза в сторону.
– Как-нибудь в другой раз, – одним махом оборвал я нить нашего разговора и, засунув деньги, замотанные в тряпицу, за пояс шальвар, поторопился покинуть осточертевший вертеп.
Мне до умопомрачения хотелось быстрее сбрить бороду, постричься, помыться и сменить свои ветхие обноски на приличную одежду.
Уже выходя на центральную улицу, я обернулся и увидел Бхагат Синга. Он что-то втолковывал здоровенному гуркху, показывая толстым, унизанным перстнями пальцем в мою сторону. Заметив мой взгляд, лавочник широко осклабился и поклонился, приложив ладонь к груди.
Да, так я и поверил в твое добросердечие и благожелательность, господин хороший…
Волкодав
Кто-то кого-то грохнул. Я начал подозревать, что мне вовсе не стоило уезжать из Афгана, хотя нас оттуда и очень настоятельно "попросили" – матушкаРусь все больше напоминала страну, которой она совсем недавно оказывала "интернациональную братскую помощь", и постепенно становилась ближним тылом апокалипсического фронта, где шли бои пока местного значения.
Кто-то кому-то пустил пулю в лоб. Кирпич, заканчивавший оформлять наши зарубежные документы, ходил мрачнее грозовой тучи и рычал, будто взбесившийся цепной кобель.
Со слов Мухи я знал, почему старый положенец мечет икру – ему светила в скором времени нелегкая задачка произвести "развод" двух бандитских группировок.
– На хрен это нужно! Что за невезуха! – бесновался Муха. – Вот суки, нашли когда пальбу устроить!
– Нам какое дело до всего этого? – лениво полюбопытствовал я, пребывая в блаженном полусонном состоянии – за окном едва проклюнулась утренняя заря.
– Завалят Кирпича, считай, что тебе заграницы не видать как своих ушей.
– До нашего отъезда не успеют, – философски ответил я, поворачиваясь на другую сторону, чтобы не лицезреть взъерошенного пахана, надоевшего мне дальше некуда.
– Его уже пытались достать.
– Плохо старались?
– Скорее всего, предупреждали.
– Ты говорил, что он отошел от дел.
– Почти. Кирпич держит общак.
– Тогда точно ему хана. Лучше сидеть на ящике с динамитом, чем на мешке с деньгами.
– Не каркай! И что он тянет, тянет… – Муха вскочил на ноги и заметался по нашей спаленке.
– Немного терпения, и ваша щетина превратится в чистое золото, – вспомнив старый фильм про советского разведчика в годы войны, изрек я не умирающий афоризм.
Пахан в ответ на мои успокоительные словесные пассажи только утробно рыкнул: наверное, когда он был шпаненком, мама ему денег на кино не давала, а потому глубинный смысл моих высказываний оказался для него как бисер для свиньи.
Я вспоминал…
Снайпера я заметил только спустя полчаса после того, как нашел подходящее место для наблюдения за домом, где квартировали мы с Мухой. Он находился почти рядом со мной, на чердаке соседней пятиэтажки старой постройки.
Такой же чердак приютил и меня. Сюда я забрался через люк в потолке над лестничной площадкой пятого этажа – навесной замок мог бы открыть и младенец.
А началось все с того, что, возвращаясь от стоматолога, где разыграл целое представление (замороченный до одури врач, глядя на мои совершенно здоровые зубы, признал кариес и еще черт знает что), я едва не наткнулся на наружку неизвестно чьей конторы.
То, что следили за подходами к дому, куда я направлялся, мог бы определить даже салага в нашем диверсантском деле. Затаившись за киоском – пришлось изобразить большого любителя баночного пива за компанию еще с двумя-тремя придурками, – я видел, как молодая и достаточно симпатичная девица выгуливала мини-шавку незнакомой мне породы.
Все было хорошо задумано, но тот, кто ее послал, не учел одного – чужая собака, пусть даже такая кроха, будет совершенно равнодушна к сопровождающему.
А эта, ко всему прочему, была еще и злобна – она рычала на "хозяйку", а иногда даже делала попытки укусить, на что милое, но крепко сбитое создание, изображая глуповато-добрую улыбку, с такой силой осаживало бедную малютку, что казалось, вот-вот ошейник превратится в удавку и поневоле замешанная в небезопасные игры двуногих "друзей" собачьего племени несчастная животина помрет от удушья.
Возможно, не будь разговора с Кончаком по "горячей линии", когда он сообщил, что в поезде пытались убить вовсе не пахана, а меня, я бы и не придал значения таким мелочам жизни – ну подумаешь, девочка не очень любит животных, а тут ей подкинули по-соседски нагрузку, превратившуюся в обузу.
Но в тот момент у меня нервы были натянуты, как струны, и я был готов к любым неожиданностям. А потому сразу вычислил повышенный интерес молодой особы с собачкой к определенному сектору, в вершине которого находился мой подъезд и балкон нашей с Мухой ночлежки.
Я не стал искушать судьбу, вычисляя на земле остальных компаньонов девахи – что она гуляла здесь не одна, я готов был побиться об заклад на свою месячную зарплату, естественно, неофициальную (основной, по служебной ведомости, хватало бы всего на два кабака) – и бочком, бочком, да, как говорится, огородами, отошел от греха подальше. А затем, присмотрев отменный во всех отношениях пост для длительного наблюдения, преспокойно поднялся по лестнице на пятый этаж и через люк на чердак.
За Муху я не боялся, хотя мне и предписывалось его беречь как зеницу ока, чтобы не сорвалась операция "Брут". Скорее всего, охотились на меня, а раз так, то они будут ждать моего появления у подъезда.
Похоже, меня и впрямь вели по городу, но потеряли. Не исключено, что именно возле психушки имени "Парламента КПСС". А потому я имел полное право гордиться своими профессиональными качествами.
Снайпера выдал блик – отражение солнечного луча в линзах прицела, вечная беда людей его профессии.
Солнце постепенно перемещалось по кругу, и теперь стояло под острым углом слева от него. Наверное, старший группы был или неопытен, или просто уверовал в мое быстрое возвращение домой, посадив снайпера в такую неудобную, с точки зрения маскировки, позицию.
