Лев Пучков - Операция «Моджахед»
— Есть речь, — Костя сел на подушку напротив Рашида и сообщил: — Ты должен меня выслушать, Рашид. Это важно.
— Мне все равно, — надтреснутым голосом пробормотал абрек. — Не хочу слушать. Вам лучше меня убить...
— Все равно?
— Все равно...
— Ну, раз все равно, давай позовем твоих родных и покажем им всем эту дрянную кассету, — Костя встал и с готовностью сделал шаг в сторону двери. — Позвать?
— Ты... Ты самый страшный шакал среди всех федералов, — тупая безысходность во взгляде абрека мгновенно сменилась жгучей ненавистью. — Единственное, что я попросил бы у Аллаха перед смертью, — чтобы дал мне шанс сначала перегрызть тебе глотку! Потом можно спокойно умереть...
— Какая длинная фраза! — Костя довольно осклабился и сел обратно. — Эмоции — это хорошо. Значит, не все равно. Значит, можно общаться.
— Пошел ты... — прошипел Рашид. — Не буду я с тобой общаться, шакал!
— Куда ты, на хер, денешься, родной мой, — Костя небрежно дернул плечиком и сообщил: — Для начала скажу тебе следующее: вот эту кассету видел очень ограниченный круг людей. Мы ее никому не показывали. Более того, я могу тебе поклясться, что ее не видел ни один чеченец. Ты понял намек, нет?
— И что? — Рашид напрягся — не поспевал за ходом мысли психолога.
— Это я тебе сказал, чтобы ты знал: это пока тайна, никто ничего не видел.
— Какая разница, — прошептал Рашид, скривив губы в горькой гримасе. — Ей после этого все равно не жить. На весь род — позор! Лучше уж сразу...
— Вот! — Костя поднял палец вверх, призывая собеседника ко вниманию. — Пару слов о позоре. Что мы имеем в данной ситуации, если судить с точки зрения развитого цивилизованного общества? Девчонку, по сути, ребенка еще, изнасиловали пятеро здоровенных мужиков. И сняли это дело на камеру. Это они улику на себя сняли, недоумки. Девчонку надо не медля отдать в реабилитационный центр, где с ней поработают дипломированные психологи, полечить и переселить — если уж сильно приспичит — в другое место, где ей ничего бы не напоминало о случившейся трагедии. А насильников — под суд и как минимум лет на двадцать каждого на строгий режим...
— Можешь не распинаться, давай сразу к делу, — покачал головой Иванов. — По-моему, он тебя не слушает.
— Он слушает, но ему пока поровну, — уверенно заявил Костя. — Потому что он понятия не имеет, как это вообще может быть — с точки зрения цивилизованного общества... Мы, нохчи, гордые дети гор, живем по своему средневековому укладу и клали с прибором на вашу цивилизацию...
— Ты что, тоже нохчо? — неожиданно спросил по-чеченски как будто бы и в самом деле не слушавший психолога Рашид.
— Он не нохчо, — ответил я на чеченском. — Просто говорит так, чтобы тебе понятнее было.
— Он что, думает, я совсем баран? — Рашид чуть оживился — обратил свой взор в мою сторону.
— Если не баран, слушай его, — предложил я. — Он только на вид вредный, а на самом деле очень умный и чуткий. Это его работа. Он спас не один десяток таких семей, как твоя. От позора, от смерти и так далее. Думаешь, ты один такой на всю Чечню?
— И о чем мы там журчим? — недовольно прищурился Костя.
— Я сказал, что ты самый отъявленный мерзавец, каких только видела чеченская земля, — перевел я. — И не колеблясь покажешь эту запись его родным, если он тебя не будет слушать.
— Правильно сказал, — Костя с довольным видом кивнул. — Так вот, мы, нохчи, плевать хотели на вашу цивилизацию. Девчонку эту несчастную мы забросаем камнями, в сторону семьи, будем пальцем тыкать сто лет, а мерзавцы пусть себе гуляют и гнусно ухмыляются. У нас, нохчей, такой славный обычай. Нас ебут, а мы крепчаем...
— Сволочь, — отчетливо процедил сквозь зубы Рашид. — Совсем сволочь, шакал...
— Я, конечно, сволочь, — согласился Костя. — А вы все — жопошники и не мужчины. Трахнули, сделали запись, одели пояс, заставили взорваться. Куда ей деваться после такого? Кто защитит, спасет от позора? Мужиков нет, одни жопошники кругом... Это не оскорбление, а просто констатация факта. Это уже не первый случай, и всегда все происходит по одному и тому же сценарию. Других вариантов не было. Ну и скажи мне, кто вы после этого?
Рашид промолчал — только скрипнул зубами и покачал головой. Обидно выслушивать такие вещи из уст представителя «слабой и больной» нации. Убить его нельзя, а возразить нечего.
— Молчание — знак согласия, — продолжал развиваться Костя. — Что должен сделать мужчина в таком случае? Мне, простому горцу, плюющему на цивилизованные законы, это представляется так. Просто так видится в закономерно создавшейся ситуации... Я, горец, нахожу свою сестру, изымаю ее из обстановки и прячу где-нибудь на чабанской «точке», где ее никто не найдет. Либо, вообще, вывожу в Россию, там точно не найдут. Это — первым делом. После этого что я делаю? Принимаюсь за планомерное уничтожение всех, кто хоть краем причастен к данной мерзости. Потихоньку отлавливаю и режу.
— Я их всех не знаю, — пробормотал Рашид, все так же глядя в пол. — Как всех достать? А которые главные — к ним вообще на пушечный выстрел не подпустят...
Костя обвел нас торжествующим взглядом. Есть контакт! Товарищ вписался в процесс. Перестал хлюпать носом, начал соображать по теме. Это уже полпобеды. Потому что имелось веское опасение, что товарищ будет пребывать в полном трансе, вытащить из которого его не представится возможным.
— Да, как достать? — подхватил Костя. — Безусловно, я не знаю их всех, но есть ведь такое понятие, как ниточка и клубок... Если я знаю хоть одного из этой банды, я его поймаю... и сразу не убью. И что я с ним сделаю?
— Их пытать — бесполезно, — покачал головой Рашид. — Это не такие люди. Они ничего не скажут.
— Не надо пытать, — небрежно махнул рукой Иванов. — Есть гораздо более эффективные способы...
Полковник, видимо, хотел упомянуть про «сыворотку правды», которая развязывает языки всем подряд независимо от убеждений и вероисповедания, но Костя остановил его жестом — сейчас он рулит, ему можно и полковника поправить — и предложил другой вариант.
— Пытать я его не буду. Еще время тратить... Я приглашу двух своих знакомых грузин — у нас служат такие генацвале, до чужих жоп бо-ольшие охотники! Они этого товарища отжарят по полной программе, и без вазелина вовсе. А я сниму это дело на камеру...
Рашид перестал смотреть в пол и поднял на психолога удивленный взгляд. Не ожидал абрек такого оборота. Видимо, ему показалось, что он ослышался.
— Он сделает, — сказал я по-чеченски. — Он, конечно, чуткий и добрый, но к людям, которые такие вещи делают, относится беспощадно. И плевать ему на закон — уж я-то знаю...
— Чего журчим? — недовольно скривился Костя.
— Язык учить надо, — буркнул я. — Ты не обращай внимания, это не в контры тебе, а в качестве дополнения. Развивайся, развивайся...
— За кадром я сообщу, что таким вот образом развлекается веселый затейник, как бишь его... ну, допустим, Арби такой-то. А для того, чтобы грузины хорошенько возбудились, мы его, разумеется, перед этим делом нарядим в короткую юбочку, женские чулочки и кружевное бельишко...
Рашид вдруг хмыкнул. Видимо, представил себе, как это безобразие будет выглядеть. Крепкий мужик. Быстро вывалился из прострации. Помнится, пять минут назад кто-то тут хотел немедленно взорваться...
— А потом я его... отпущу.
— Зачем отпускать? — возмутился Рашид. — Ты думай, что говоришь, да!
— Затем отпущу, что к самым большим, как ты верно заметил, меня на пушечный выстрел не подпустят. А этот трахнутый моджахед будет моим информатором. И за неделю сдаст мне всех остальных. Укажет маршруты, места проживания и так далее, в общем, сдаст их всех. Они ведь не сидят безвылазно в горах, перемещаются, какие-то вопросы решают. Вкалывать он будет как папа Карло, и сачковать ни в коем случае не станет. Потому что я определю ему конкретный срок, по истечении которого, коль скоро я не получу результат, эта мерзкая пленка будет опубликована самым широким тиражом. Нет, я понимаю: он в любой момент готов умереть с оружием в руках во благо Великого джихада... Но умереть солдатом — это одно. А умереть педерастом в кружевном бельишке, это, извини...
— Зачем вам это? — угрюмо поинтересовался Рашид.
— Не понял?
— Почему вы мне помогаете? Я вам — кто такой?
— Мы тебе...
— Какое вам дело до меня и моей семьи?! Когда собака волку помогала?
— Ты нам — никто, — согласился Костя. — И помогать тебе мы не собираемся. Это ты нам поможешь. Потому что это в первую очередь в твоих же интересах.
— А какой ваш интерес?
— Наш интерес очень простой. Если нам удастся найти твою сестру до того, как она взорвется, мы тем самым спасем от гибели пару десятков наших баб и ребятишек, которые к этой войне — вообще никаким боком. У вас, нохчей, есть такая славная традиция... Короче, если ты в курсе статистики, ваши «черные вдовы» отчего-то не рвут наших больших людей с телохранителями, всяких там «новых русских», или чиновников, которые с вами сотрудничают и строят дачи за десять миллионов баксов... Рвут они обычно голытьбу, которая за неимением личных машин в метро ездит или в другом общественном транспорте. Вот. Это первый интерес. Второй и, пожалуй, главный: через твою сестру мы имеем шанс выйти на ее куратора и дальше до самой верхушки. И потихоньку их всех уничтожить. Это лучше, чем поодиночке отлавливать смертниц, которых эти мерзавцы будут штамповать из ваших женщин до скончания века. Теперь тебе понятен наш интерес?
