Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма
На следующий день он встал пораньше, приоделся и направился па работу не торопясь. Чтобы все могли на него посмотреть. Неважно, что не молод. Если пенек прибарахлить, и тот за молодца сойдет. Оно и выбор в селе невелик. Не за жениха, так за любовника вполне сойти может.
От радости за самого себя даже дух захватывало. И, расправив плечи, он, молодцевато топая, вошел в столовую.
Увидев его, чикока— повариха глаза округлила. Не протянула для приветствия сухонькую ладошку первой, а за перегородку побежала.
Ого-го! Сдурела враз! Думала, что я всегда замухрышкой хожу. А увидела меня человеком и обалдела! Разве что, мне нынче надо жить? Среди вас? На черноморский пляж бы! Все бабы там мне на шею бы кидались. Они — не вам чета!
Костя! Что это с тобой? — услышал он удивленное.
Молодая повариха разглядывала его.
Как что? — поперхнулся он.
— Зачем, как олень на праздник нарядился?
— Чего?!
— Так кто ж на рыбу галстук надевает? Ты же работать будешь. Шея станет болеть к вечеру! И рубашку эту не стоило. И сапоги эти тяжелые. Полегче надо было. Без отворотов. Ими все ноги натрешь к обеду. Зачем так оделся? Вечером совсем больной будешь. Шляпа от ветра не спасет. Голову продует в ней. Зачем шапку не надел? У нас шляпы никто не носит. Климат не тот. И свитер зря надел. Телогрейка нужна. Свитер холод пропускать станет. Да и испортишь ты его за один день. А он ведь дорогой. Тебе его трудно зарабатывать. Руки свои пожалей. Сходи, переоденься.
— А для чего живу? От себя беречь стану.
— Как хочешь, Костя! Только жаль тебя вечером будет — сказала
она.
— Жаль? Вот это да! — неподдельно удивился Медуза. И задумался.
Что бы значили ее слова? Может намекает на что? А она — ничего из себя. Дай-ка я попробую уступить ей. А вечером узнаю, что ей во мне жаль? — решил для себя Костя, а вскоре, переодетый в обычную свою спецовку, прошел на работу мимо столовой.
Вечером на ужин зашел. Внимательно заглянул в глаза молодой поварихе. Та, ничего не подозревая, улыбнулась как всегда.
— Вечером сегодня что делаешь? — спросил он ее.
— Работаю, — удивленно глянула она на Костю.
— А может ко мне зайдешь?
— Зачем? — вспыхнула она.
— Посидим, поговорим, — огладил глазами ее фигуру.
— Некогда мне.
— А ты выкрой часок.
— Посмотрю, — спрятала она смущение.
Вечером пришла. Костя усадил ее. И сам сел напротив. С чего начать? Поговорить бы, для начала. Но не знал о чем. А она еще надела этот облегающий свитер. Из-под него все так соблазнительно на Костю смотрит. Юбчонка выше колен. Эх, была не была! Глазам жарко стало. Схватил он ее на руки, на койку понес. Целовал, не давая опомниться. Знал по прежнему опыту — с бабой медлить нельзя. Лучшее средство — внезапность.
Девчонка вдруг напряглась, оттолкнула его сильно. И, вскочив с койки, одеваться стала.
— Нахал! Зверь! — кричала она, надевая пальто. Погоди, не ругай. Сядь! — испугался Ко стя
— Уйди! Пусти меня! — отталкивала она его от двери. Пытаясь уйти как можно скорее.
— Прости. Но такую растрепанную, злую, я тебя не выпущу. Приведи себя в порядок. Поговорим. И пойдешь. Я обещаю, что не притронусь к тебе.
Девчонка подошла к зеркалу.
Пальто сними, так удобнее будет, — отошел он от двери. Она послушалась.
Костя достал из-под стола бутылку коньяка. Нарезал хлеб, селедку.
— Ты одна здесь живешь? — спросил он повариху.
— С матерью и братом.
— Все время в Анапке?
— Да. Я здесь и родилась, — успокоилась девушка.
— Никуда не выезжала?
— Ездила поступать. В институт. Но провалилась.
— Парень у тебя есть?
Повариха покраснела. Подумала:
— Есть. Охотник он.
— Из ваших?
— Конечно. Коряк.
— Скоро замуж выйдешь?
— Не знаю, — вздохнула она.
— Садись к столу, — пригласил Костя.
— Не хочу.
— Ну хоть чаю давай попьем.
— Давай, — согласилась она.
Когда за окном стало совсем темно. Костя посадил девушку у открытой дверцы печурки. В ней ярким пламенем горели дрова. Тепло хлынуло в комнату волнами.
— Ты любишь море? — спросила она Костю.
— Люблю. Но не это. Другое море люблю. Теплое, ласковое. В нем каждый камешек видно. Оно доброе. Все его любят. Знаешь, сколько людей приезжает к нему летом? Сосчитать нельзя. Все веселые, нарядные.
— Неинтересно около того моря жить.
— Почему? — удивился Медуза.
— Оно за деньги людям характер продало. Раз оно теплое, ласковое, то это уже не море, а лужа. Море своим лицом не должно поступаться. На юге оно или на севере— не должно жить без шторма. Как наше.
— На том море тоже штормы бывают. А летом оно спокойно. Людей радует.
— Вот и говорю продажное твое море. Целое лето из людей деньги берет. И отрабатывает. А вот наше — с характером. Оно, как сильный человек, никогда не бывает тихим. Может потому. что холодно, оно и не может уснуть. Но я наше море люблю. Наших чаек. Наш берег. И нашу Анапку.
— Там тоже есть… Город. Его зовут Анапа. Он небольшой. Тихий, курортный город. Очень чистый, зеленый.
— Интересно! А он похож на нашу Анапку?
— Нет. Не похож. Там растут тополя и кипарисы. Цветы — с меня ростом. Розы — с мой кулак. И солнце там знаешь какое жаркое! Все коричневые ходят. А здесь? Собаки и те насморком болеют. Летом телогрейку снять нельзя. А там все ходят в легких платьях. Зимы там почти нет. Морозов тоже. Красивый город.
— Ты туда вернешься?
— Конечно.
— У тебя там есть кто-то?
— Нет. Нету.
— А к кому же поедешь? — удивилась она.
— Пока не знаю.
— А у тебя есть отец, мать?
— Наверное были. Как и у всех, — ответил он, вздохнув.
— Куда же они делись? Умерли?
— Не знаю. Не помню я их.
— Тебя люди растили? — заглянула ему в лицо.
— Ага! «Малина», а не люди. Знаешь, ягода такая есть.
— Слышала, — отозвалась она.
— Вот так я и рос. Все время на пляже. У моря. С самого детства.
— Ты к этим людям и вернешься?
— Больше некуда.
— Расскажи, Костя, а что еще есть в твоей Анапке?
— В Анапе? Много чего! Рестораны есть. Милиция.
— А у нас ни того, ни другого! — рассмеялась она.
— Еще пляж есть.
— А цирк? Я никогда не была в цирке.
— Я тоже, — развел он руками.
— А зверинец есть?
— В Анапе? Не помню. Но вот привелось мне в одном зверинце быть много лет…
— Ты работал там?
— А как же?
— Кем?
— Куда пошлют.
— Тигров видел?
— Еще бы! Сам чуть им не стал, — и, желая отделаться от вопросов, спросил сам:
— А почему у тебя такое странное имя — Уткэт? Оно к девушке не совсем подходит.
— Зря ты так говоришь. Уткэт — это значит — мост. А меня так не случайно назвали. Ведь мама моя была охотником. Из племени медведя. Самого сильного, доброго. А отец— из племени волка. Хитрого, злого, но и сильного. Враждовали меж собой долго эти племена. А мать с отцом поженившись помирили их. Потому меня и назвали Уткэт. Мост. Между племенами. Меня и те, и другие любили. И хотя сейчас племен давно не стало, имя мое все любят. И знают, почему меня так зовут.
— А я думал, что это мужское имя?
— Нет. У нас имена дают по своему. Родился ребенок — если никаких событий других не произошло, то назовут тем, что первое на глаза попадется.
— Ничего себе! Не хотел бы я такого имени! — крутнул он головой.
— Костя! А ты в Анапе учился?
Медуза опустил голову. Где учился он в те голодные, трудные годы. Да в той же «малине»! Воровать. Но разве о том расскажешь ей? И ответил, отвернувшись:
— Моей учебе не позавидуешь. Плохой я был ученик — вспомнил он побои за первые промахи в воровском ремесле.
— А девушка у тебя была?
— Были, а то как же! И сколько!
— Почему же ты не женился?
— Зачем? Можно и без этого обойтись.
— Странный ты! А я не могу так. Мне дети нужны. Выйду замуж — много детей рожу.
— А не боишься? — вдруг отшатнулся он.
— Нет. У нас по обычаю положено много детей иметь. Чем больше ребятишек в семье, тем больше счастья в доме, — говорила Уткэт.
В этот вечер они долго просидели у печки. Тихо говорили о чем-то, спрашивали, слушали, молчали. И снова говорили. Косте не хотелось отпускать Уткэт. При ней ему было спокойнее, теплее на душе. Вроде сердце оттаивало. Вспоминалась своя молодость. Когда что было? Не заметил. Она пришла и ушла невидимой гостьей. Да и была ли она…
Нет. Никого он не любил. Не получилось. Не встретил. Не повезло. А вот теперь — насмотреться не может. Но Уткэт далека от него, как нежное облако в далеком небе. — Может встреть такую — и сам бы стал иным. Но судьба — не облачко, тучу подарила…
