Данил Корецкий - Отдаленные последствия. Иракская сага
— Ну а этих-то они зачем довели до такого состояния? — подал вдруг голос Крейч, обычно не вмешивавшийся в общие разговоры.
— Что ты имеешь в виду? — обернулся к нему Санчес.
— Этих. Мальчика и девочку, — сказал Крейч.
— Ясно зачем! — встрял Джелли. — Это ж были шахиды, дубина ты! Это ж смертники!
— Сам ты дубина, — послышался из темноты голос Прикквистера. — Были бы они смертники, мы бы тут не болтали.
— Значит, что-то у них сорвалось! — гнул свое Джелли. — Он повторил еще раз для убедительности: — Смертники, говорю!.. — и, грозно помолчав, добавил: — Ничего, вот прибудем на точку, Мако разберется что к чему. Навешает кому надо.
— Кстати, а что за точка? — встрепенулся Фолз. — Деревня? Город? Как называется-то хоть?
— Какой-то крутой мегаполис, — ответил ему Джелли. — Только он на карте не обозначен почему-то.
— Как это не обозначен? Что за ерунда? Мы по туристской схеме, что ли, ориентируемся? Или где-то не туда свернули, а?
— На, смотри! Где мы могли не туда свернуть? — рявкнул на него Санчес, тыча пальцем в карту. — Тут один проспект на всю провинцию!
— Вы позволите? — сказал Макфлай. Он осторожно взял планшет с картой из его рук. — Мы где сейчас находимся?.. А-а, кажется, понял. Секунду…
Макфлай подслеповато всматривался, наклонив карту к свету карманного фонаря, который держал Санчес.
— Да, странно, джентльмены. Я ведь знаю эти места. Мы здесь три сезона копали, с 88-го по 91-й… Небольшое поселение эпохи Омейядов. Рыночная площадь, городские склады… Кроме нас, тут на двадцать километров ни души, одни только ковыли и тушканчики. За сигаретами, помню, аж в Нухаиб гоняли. Гм… Даже крохотного поселка не было, я точно помню.
Макфлай посмотрел на Фолза, потом на Санчеса, словно они знали ответ на все загадки.
— Единственное, что… Может, успели отстроиться здесь за это время?
Глава 3
Крепость Аль-Баар
Многие считали, что поход, так спешно и неожиданно предпринятый Аль-Хасаном, был ошибкой. Солнцеподобный ошибался и раньше; видит Аллах, он привык играть на струнах судьбы, словно у него в руках сковородник с медными прутьями, а не хрупкий и благородный инструмент. Халиф любил рисковать. Но этот его поход мог оказаться последним… Мысли эти, конечно же, вслух не высказывались, и даже в выражении лиц не проявлялись, но факты их подтверждали… Варвары пришли с запада, откуда Багдаду еще никто не осмеливался угрожать, поскольку на пути у захватчиков лежала Великая пустыня. До халифа доходили противоречивые сведения: то это были желтоволосые дьяволы, духи снегов, которые высадились на побережье Срединного моря, опустошили богатые портовые города и теперь шли в Багдад за новой добычей… То это были дикие степняки — наполовину люди, наполовину лошади, у которых в обычае питаться печенью поверженных врагов… А может, это были и те и другие, коих объединила общая ненасытная жадность и общая ненависть к культуре и наукам, процветавшим на землях халифата, и, конечно же, стремление к его несметным богатствам. О, зависть человеческая! О, алчность звериная, которые суть одно и то же! Беда правоверных мусульман в том, что свет золотых вершин цивилизации горит слишком ярко, привлекая дикие и голодные племена из далеких земель…
Когда Аль-Хасану доложили, что войско варваров прошло через пустыню, разбило передовые отряды эмира Казима и сожгло несколько селений на западных границах, он решил сам выйти им навстречу. Советники-муширы, мудрейшие из мудрейших, чьим речам внимал еще покойный отец Аль-Хасана, убеждали его выждать в стенах Багдада, выждать, пока варвары, и так вымотанные переходом через пески, не обескровеют под ударами Казима и сами не приползут к нему, моля о пощаде.
Но халиф настоял на своем. Он собрался в два дня и вышел на запад. Гордый Аль-Хасан снарядил в поход пышную свиту, словно собирался не на войну, а на сентябрьскую охоту. В обозе с ним ехали все шесть муширов, в том числе и седой почтенный Бен-Барух, главный мушир и провидец, который громче других убеждал его не покидать Багдад. Видит Аллах, ехал он не по своей воле, поскольку вдобавок ко всему еще страдал острой подагрой. Ехала даже юная принцесса Гия, чьим очам уж точно не пристало видеть ужасы войны, а нежному телу — переносить тяготы походной жизни.
По мере того как они приближались к крепости Аль-Баар, которую Солнцеподобный избрал, чтобы соединиться в ней с эмиром Казимом и нанести из-за толстых стен сокрушительный удар по варварам, сведения о численности вражеского войска. Когда халиф миновал Фаллуджу, ему говорили о трех тысячах всадников; когда он прошел полпути до Ар-Рамади, шпионы доносили уже о девяти тысячах; когда же Ар-Рамади остался давно позади и Аль-Баар находился всего в нескольких днях пути, в шатер к халифу доставили гонца от эмира, который сказал, что варвары идут тридцатитысячной ордой, они бодры и свежи, и к ним неведомо откуда прибиваются все новые и новые отряды дикарей.
У Аль-Хасана, к слову сказать, было всего два легиона отборного — да, отборного, покрытого славой, но отнюдь не бессмертного! — войска, которое еще ни разу не выходило из боя без победы и ни разу еще не отступало. Да и поздно было отступать, гордый Аль-Хасан это прекрасно понимал. Он велел передовым отрядам свезти в Аль-Баар все припасы, какие удастся найти в окрестностях, а также украсить к своему прибытию крепость флагами, серебром, золотом и парчой.
И вот шестой день и шестую ночь сидит он в крепости, отправляя одного за другим гонцов к воюющему Казиму, но вернулся лишь самый последний, весь покрытый кровавыми струпьями от ран.
— Они идут стеной, как саранча, от края земли до края, — сказал гонец. — Казим убит. Они поглотили его войско, как акула поглощает морскую мелочь, не насытившись ею. Во главе их стоит дьявол с железным лицом, он весь закован в броню, и зовут его Аль-Тамаси по прозвищу Мясоруб. Убить его невозможно, и среди его воинов есть такие же, как он, железнолицые, неуязвимые для стрел и мечей. Есть там и другие — вместо глаз у них гниющие раны, а вместо ног у них злые лохматые лошади, — эти еще хуже, потому что на место одного убитого приходят семеро, и с каждым днем их становится больше и больше.
— Откуда тебе это известно? — спросил Аль-Хасан. — Ты их видел?
— Да, мой повелитель.
— И они не смогли тебя убить?
— Нет, мой повелитель. Я убил двух воинов и ранил третьего, но вынужден был бежать, чтобы донести до тебя весть о гибели Казима.
— Вот видишь, — сказал Аль-Хасан. — Ты один справился с тремя варварами. И мое войско справится с их войском, если даже оно превосходит нас в несколько раз по численности. Только бежать мы не будем. Нет в мире причин, по которым воины халифа могут показать свою спину врагу.
— Да, вы правы, мой повелитель, — сказал гонец и потупил взор.
Его казнили под окнами халифской башни.
В тот же день Аль-Хасан вызвал к себе Бен-Баруха и сказал:
— Что говорит тебе твой дар прорицания? Какое будущее видишь ты для нашей армии?
Почтенный Бен-Барух знал о судьбе гонца и предвидел свою собственную судьбу.
— Я вижу твою славную победу, Солнцеподобный, — ответил он дрожащим голосом и склонил седую голову.
— Варвары разлились по всей равнине, как если бы Срединное море вышло из берегов, — проговорил Аль-Хасан. — Эмир Казим мертв, его войско разбито. Гарнизоны с северных и южных окраин не успеют дойти сюда, даже если будут идти без сна и отдыха. Помощи нам ждать неоткуда. Как же я смогу одолеть варваров, почтенный Бен-Барух?
— Аллах поможет правому, — только и смог выговорить прорицатель. — В великой битве на древней земле Месопотамии, вооруженный одним лишь посохом, пророк Дауд одолел закованного с ног до головы в железо и вооруженного копьем и мечом Джалута…[6]
— Ты забыл, что кроме посоха у Дауда была праща, а Джалут и понятия не имел, что это такое! — возразил халиф. — Где твоя праща?
Бен-Барух склонил голову.
— Аллах пошлет нам помощь, — тихо проговорил он. — Пошлет оружие, силы которого никто не знает…
— Молись же тогда, — сказал ему Аль-Хасан. — Молись день и ночь, почтенный Бен-Барух. Потому что, если твое прорицание окажется лживым, ты умрешь первым!
А на седьмой день пришло известие, что на юге, в землях Анбара, с небес спустился огромный змей. Его видели кочевники, населяющие эти дикие места. У змея железная голова с длинным хоботом, у него длинное железное тело, сочлененное из многих частей, как у ядовитых гадов, обитающих в пустыне. Его глаза горят подобно белому пламени, и всякий, на кого он взглянет, тут же слепнет. Змей ползет в направлении Аль-Баара, издавая острую вонь и изрыгая черный дым. Местные жители бегут прочь, стараясь не попадаться змею на глаза. Они уверены, что змей — это исчадие ада, и его вызвали варвары, чтобы испепелить земли халифата. Старейшины города Муммака, узнав о его приближении, решили задобрить чудовище и принесли ему в жертву сперва барана, а потом двух невинных детей. Но это не помогло. Змей пришел в ярость и сжег барана своим огнем, а детей хоть и сожрал, приняв таким образом жертву, но, тем не менее, продолжил движение в сторону города.
