Петр Катериничев - Иллюзия отражения
Кое-как я спеленал пленного собственным ремнем и – задумался. Можно было бы, конечно, предположить, что меня опять кто-то на что-то провоцирует, но предположение это выглядело чистой литературщиной: никаких подстав, на сей раз меня пытались завалить.
Зачем тогда послали молодых? Никого серьезнее не нашлось? А кто сказал, что эти – несерьезны? Очень даже. Просто я оказался сноровистей, да и везет на войне всегда только тем, кто остался в живых.
И все же, все же... Меня не покидала мысль, что обряжены эти молодчики словно на парад; не удивлюсь, если у каждого припрятан соответствующий стих из Корана, а где-нибудь на обочине близ здания ратуши притулилась машина с килограммом пластида и с тем же Кораном с дарственной надписью бен Ладена, шейха Юсуфа или Мохаммеда Али Акбара. А рядом – пузырек с искомыми наркотиками. Чтобы всем ищущим сразу сделалось ясно: вот они, супостаты нехорошие, ату их, ату! Не люблю демонстративности и декоративности. Навевает сомнения. Ну да это – дело вкуса.
За раздумьями я вытащил полубеспамятного азиата из автомобиля, провел руками под пиджачком – нет, никакой взрывотехники. Прислонил к борту машины. Водичкой бы в личико плеснуть или нашатырю, что ли... Приложил я его со страху крепенько, отойдет не скоро. Надеюсь, английский он понимает; может, разговорю? И парень не пришлый, местный. Саратона – как маленькая Европа: европейцы здесь господа, а вот в прислуге – всяких в достатке.
Ну что? Потревожить Данглара? Сказать, что тишь да гладь на вверенной ему территории поколеблена в очередной раз?
Позвонить я не успел. Со стороны города подъехал патруль. Помимо карабинеров в салоне оказались воспитанники замка Ла-Гросса – «белые гуси».
– Что произошло? – хмуро и неприветливо поинтересовался тот, что постарше.
Я кратко рассказал.
– Что им было от вас нужно? – спросил он.
– Полагаю, ничего.
– Ничего?
– Именно так. Ребята просто хотели меня убить.
– Зачем?
– Спросите сами, – кивнул я на пленного у машины. – Надеюсь, вам удастся его разговорить.
Сухощавый рейнджер подошел к связанному пленнику, приваленному к упавшему на бок фургону, наклонился, выпрямился, глянул на меня откровенно неприязненно:
– Спросить мы спросим. Но вряд ли он что-то ответит.
– Почему? – искренне удивился я.
– Мертвые молчат.
Глава 32
Я подошел, присмотрелся. Маленькая, как пчелка, пулька чмокнула парня прямо в висок. Выстрела никто не слышал. Возможно, стреляли до прибытия патрульных, возможно – секунду назад. Я повернулся, мысленно представил траекторию полета пули.
– Оттуда, – кивнул я на макушку холма старшему. – Великолепный выстрел.
– Это понятно. – Голубые глаза загорелого светловолосого парня смотрели на меня безо всякого сочувствия. – Вот только... Почему убили его, если хотели убить вас?
– Чтобы не проговорился.
– Что мешало стрелку спустить курок дважды?
Я помотал головой:
– Ничего. Возможно, он изменил намерения? Или – с патронами напряженка? Или – совесть проснулась?
– Возможно, – хмуро и без оптимизма отозвался нибелунг. – Совесть, говорите, проснулась?
– Ну да. И я об этом не жалею.
Тот лишь пожал плечами, скривив губы.
Потом наступило время протокола. Усевшись на переднее сиденье патрульной машины, я с тщанием пересказал все, что произошло. Карабинер кратко записал мои показания, включив между тем и диктофон. Тем временем «белый гусь» в сторонке излагал свою версию происшедшего собеседнику по телефону. Телефон был массивнее, чем обычный сотовый: спецсвязь. Он закончил, подошел ко мне, наклонился, произнес безо всякого выражения:
– С вами хочет переговорить господин префект.
– Весь к его услугам. – Я взял трубку.
– Вы опять вляпались в историю, господин Дронов? – услышал я несколько гнусавый баритон Алена Данглара. – Как вам это удается?
– Такое мое «везение».
– Везение здесь ни при чем. Вас действительно хотели убить?
– Полагаю, да.
– Почему не убили?
– Не сумели.
– А снайпер с холма? Он застрелил своего сообщника с большого расстояния. Почему пощадил вас?
– Может, просто не попал?
– Может быть. Уже вторые сутки сплошные может быть! И это меня больше всего бесит!
– Вы были бы довольны, если бы меня пристрелили?
– Я был бы доволен, если бы никто из вас никогда не появлялся на моем острове!
– Промашка вышла.
– Что скажете по существу, господин Дронов?
– Жизнь прекрасна и удивительна.
– О да. Еще что-то?
– Желаю вам поскорее размотать весь этот змеиный клубок, барон Данглар.
– Будьте покойны.
– Вот это мне совсем ни к чему.
– Мой человек сообщил, что нападавшие на вас, – будем пока считать, что нападали все-таки на вас, – похожи на «исламистов».
– Очень похожи. Даже странно как-то.
– Странно?
– Ну да. Джеллаба им здесь зачем?
– Ну, вы же знаете, национальные традиции, все такое...
– Вот именно, такое.
– Вы думаете «костюмированное шоу»?
– Думаю.
– Вас что-то удивило?
– Нет. Но – встревожило.
– Что именно?
– Думаю себе: выступление на бис будет?
– А знаете, о чем я подумал, господин Дронов?
– Весь внимание.
– Если кого-то действительно хотят убить, его убивают.
– Умеете вы ободрить, барон Данглар.
– Вам нечего добавить?
– А что тут добавишь? Доброе слово и кошке приятно.
– Вы не боитесь унести все тайны в могилу?
– Во-первых, я туда не спешу. Во-вторых, нет у меня никаких тайн.
– Зачем тогда вас убивать?
– Вы префект, вы и ищите мотивировки.
– Найдем.
– Это радует.
– Но охрану к вам приставить не можем.
– А пистолетик дадите? Для самообороны?
– Правила на Саратоне не менялись.
– А я думаю – напротив. Знаете, в чем ваша недоработка, господин префект? Не вы управляете теперь ситуацией, она вами. Если, конечно...
– Если – что?
– Да так. Мыслишка проскочила.
– Поделитесь?
– Не время.
– Время вещь безотносительная, господин Дронов. Если что-то кончается, уже не вернуть. Жизнь тоже.
– Хотите чистую правду, барон Данглар?
– Очень. Но вы опять увильнете.
– Нет. А правда состоит в том, что я – простой обыватель. И сейчас мне – страшно до колик. Не знаю, что вы там навоображали насчет меня, но... Некогда я был, как бы это сказать... ученым. Потом – преподавателем и переводчиком. Потом – райтером. Вот и весь мой опыт. Почти.
– «Почти». Как вы мне все надоели с этими «почти»! Вы, Гонзалес, Кински, Вернер!
– Шпионы, диверсанты и реставраторы капитализма!
– Господин Дронов, ваш социалистический юмор здесь не уместен.
– Он теперь нигде не уместен.
– Однако сдается мне, что стреляли в вас не зря.
– Мудро сказано. И тонко подмечено.
– Не понимаю... Или вы совсем не дорожите жизнью, или...
– Или?
– Я вас недооценил. Что-то вспомните – звоните. Пока живы.
– Еще раз – спасибо на добром слове.
Самое противное, что Данглар абсолютно прав. Если человека хотят убить... Но некая фатальная предопределенность легко обращается в свою противоположность: вот эти двое хотели и – что? Где они теперь? И – почему меня не застрелил снайпер? Или – он играет за «другую команду»? Случайность? Но, как учит диалектика, случайность – лишь звено в цепи закономерностей. Просто мы эти закономерности не видим. Одни потому, что просто не дано. Другие – потому, что не хотим замечать.
Чего я не заметил? Вчера? Ночью? Сегодня? Что-то существенное, важное настолько, что я должен был, обязан был это заметить и оценить. Нечто такое, что дает мне качественно новое знание. Вот только знание это делает мое пребывание на этом острове да и на этом свете эфемерным, необязательным, мнимым, как дуновение вечернего бриза, как прозрачную тень акации, как воспоминание о снеге.
Глава 33
Везения в нашей жизни, как правило, столько же, сколько и несуразности. Вот только со временем одни люди кем-то становятся и их считают везучими, другие – не становятся никем. Они настолько боятся ударов судьбы по-крупному и так страшатся «высоты», что, отмечая все приключившиеся с ними досадные мелочи, стараются как можно тише обойти Его Величество Счастливый Случай... Не то пропадет так любимый ими способ времяпрепровождения: жалеть себя искренне и до самозабвения. Сидеть за бутылочкой с такими же бедолагами, перемывать кости всем и вся и жаловаться на жизнь. А госпожа Удача, как любая привлекательная особа, не терпит невнимания к себе, а уж пренебрежения – и подавно. Зачем настойчиво стучаться в двери, где ей не рады?
С беглого взгляда может показаться, что Саратона – просто парад счастливчиков и везунчиков. Если бы так. Здесь – как везде: и торопливая гордыня, и возносящее до небес тщеславие, и уединенное безумие... Просто все – словно закрашено волшебством океанского заката, непрестанным праздником вечного карнавала, когда отчаяние считается просто печальной маской, а пьяное ликование – маской веселой. Как везде.
