Михаил Серегин - Пациент мафии
– Я вас понял, – угрюмо откликнулся Лоскутов. – Но когда я могу получить пленку?
– Прямо сейчас! – с готовностью сказал Мамаев. – Вот, держите!
Лоскутов взял в руки стеклянную трубочку и повертел ее, словно не зная, что с ней делать.
– Но… – неуверенно протянул он. – Вы передаете мне ее прямо сейчас? Вы хотите сказать, что сделали с нее копию?
– Николай Кимович! – развел руками Мамаев. – Обижаете! Разумеется, сделали. Это первое, что мы сделали!
Лоскутов сделал оскорбленное лицо.
– Получается, что у нас нет никаких гарантий, Артем Николаевич! – с упреком сказал он. – Это несерьезно!
– Уверяю вас – очень серьезно! – без улыбки ответил Мамаев. – А что касается гарантий, Николай Кимович, то увы! Мы все живем в таком изменчивом, непредсказуемом мире… Какие здесь могут быть гарантии? Гарантии – это миф! Но, согласитесь, условия, которые я предлагаю, разумны и не слишком обременительны…
Лоскутов наклонил голову и бесстрастно сказал:
– Я согласен на ваши условия. Они будут выполнены.
Мамаев удовлетворенно кивнул и неторопливо достал из кармана телефонную трубку.
– Шестой? – произнес он. – Это Первый. Всем отбой. Возвращайтесь в расположение. Конец связи… Ну вот и все, Николай Кимович! – оптимистически заключил он, пряча трубку в карман. – Сигнал действительно оказался ложным. Кстати, вы, наверное, хотите позвонить в офис, подбодрить сотрудников, а?
– Нет, благодарю вас, – сказал Лоскутов, поднимаясь. – Я позвоню из холла. Не хочу отнимать у вас время.
– Да и мне, пожалуй, пора! – согласился Мамаев, взглянув на наручные часы. – Очень рад был с вами познакомиться. Разговор у нас с вами получился в итоге весьма продуктивный. Надеюсь, вы тоже не разочарованы… Кстати, на меня произвела впечатление та искренность, с которой вы отрицаете свою причастность к делу Казарина. Было бы прискорбно, если бы следствие пошло по ложному пути. Попытаюсь вам помочь – у меня есть такая возможность. К этому делу нужно привлечь опытные кадры. Мне не хотелось бы, чтобы на столь уважаемую фирму пала даже тень подозрения.
– Мне остается только еще раз отблагодарить вас, – сказал корректно Лоскутов. – И разрешите откланяться…
– Всего хорошего, Николай Кимович! – доброжелательно ответил Мамаев, провожая его внимательным взглядом, а когда Лоскутов уже был у дверей, вдруг окликнул: – Только прошу вас – больше никаких рискованных, необдуманных шагов! Ситуация может выйти из-под контроля, и даже я не сумею вам тогда помочь.
– Я вас понял, – заверил его Лоскутов и скрылся за тяжелой дубовой дверью.
Через две минуты покинул помещение и Мамаев. Быстрым сосредоточенным шагом он прошел по коридору, выстланному толстым темно-зеленым ковром, спустился по широкой лестнице в огромный светлый холл и был перехвачен распорядителем клуба – жизнерадостным лысым толстячком в смокинге и бабочке.
– Артем Николаевич! – воскликнул он, лучезарно улыбаясь и раздвигая коротенькие ручки, словно собирался заключить Мамаева в жаркие объятия. – Долгожданный и редкий гость! Мне сказали, что вы здесь, а вы уже уходите?
– Увы! Дела, Григорий Алексеевич, дела! – с улыбкой сожаления откликнулся Мамаев, замедлив шаг, но все же не останавливаясь.
– Но вы нас не забывайте! – попросил толстячок, пристраиваясь рядом и стараясь шагать в ногу. – Может быть, навестите нас завтра? Будет культурная программа – выступит Никита Сергеевич, потом, разумеется, фуршет…
– Если выкрою время, непременно буду! – пообещал Мамаев. – Но сейчас, извините, спешу! Тысяча извинений.
Он оторвался от распорядителя и прошел в дверь, предусмотрительно распахнутую швейцаром. Оказавшись на улице, Мамаев немедленно стер с лица улыбку и, сев в машину, скомандовал водителю:
– Давай в прокуратуру, Володя!
…Прежде чем направиться в двадцать шестой кабинет, я внимательно изучил схему на первом этаже. Есть такая дурная привычка – если мне называют место и время встречи, мне нужно десять раз свериться. То, что я слышу в первый раз, меня почему-то не убеждает. Если бы у меня был собственный психоаналитик, он наверняка отыскал бы в моем далеком прошлом какую-то травму, нанесенную мне с помощью жестокого розыгрыша. Сам я ничего такого не помню, но продолжаю уточнять и перепроверять все, что возможно.
В данном случае все было без ошибки. Кабинет под номером двадцать шесть числился за Рыбиным Н.Н., и я с чистой душой поднялся на второй этаж и отыскал нужную мне дверь. Скромная табличка на двери еще раз подтвердила правильность избранного мною маршрута. Но вот дальше начались недоразумения. Постучавшись и получив разрешение войти, именно Рыбина Н.Н. я в кабинете не обнаружил. Вместо худощавого озабоченного Рыбина в неизменной черной рубашке за канцелярским столом совершенно по-хозяйски восседал незнакомый мне человек – полноватый, круглолицый, с пышной, зачесанной назад шевелюрой. Физиономия его излучала самоуверенность и жизнелюбие. Он разговаривал по телефону и, коротко взглянув на меня, большим пальцем свободной руки подал мне знак присаживаться.
Я опустился на указанный стул и деликатно уставился на свои ботинки, невольно вслушиваясь в раскаты звучного голоса обитателя кабинета.
– Да нет, ты меня послушай! – властно говорил он в трубку. – Я на эти условия не пойду! Нет!.. И пусть они мне горбатого не лепят! Так и передай!.. Нет и еще раз нет! Меня это не ин-те-ре-су-ет! И давай заканчивать этот разговор – у меня тут люди… Да, так и передай… Ага… Ну, бывай! – Он положил трубку, снисходительно усмехнулся и доверительно сказал: – Вот народ, а?.. А вы ко мне, товарищ?
– Собственно, я к Рыбину, – ответил я. – У нас была договоренность, что сегодня в пятнадцать ноль-ноль я к нему зайду…
– А Рыбина нет, – весело заметил хозяин кабинета. – Теперь я за него. Чичибабин Борис Андреевич. К вашим услугам.
– А-а… Рыбин где же? – несколько растерянно произнес я.
– Николай Николаевич в отпуске, – пояснил Чичибабин. – Два года не был, а тут сразу, без разговоров, р-раз – и в дамки! Счастливчик!
Глядя на его широкое гладкое лицо, на котором не было и тени никаких сомнений, я почувствовал какой-то дискомфорт. Мне стало ясно, что у меня не хватит духу говорить с этим сангвиником откровенно и я непременно опять утаю что-то от следствия.
– Признаться, я удивлен, – осторожно начал я. – Мне кажется, Рыбин ни слова не говорил о своем отпуске.
– Так я же объясняю! – жизнерадостно повторил Чичибабин. – Вызвали к начальству – сдавай дела и немедленно в отпуск! Пути начальства неисповедимы! Чаще, конечно, бывает наоборот. Но бывают и приятные исключения – вроде как в лотерею выигрываешь… А вы, собственно, по какому делу?
– Моя фамилия Ладыгин, – отрекомендовался я. – Собственно, я по делу пропавшей гражданки Казариной…
Чичибабин удивленно поднял брови.
– Да бог с вами, молодой человек! – сдержанно произнес он. – Вы что-то путаете. Нет у нас такого дела, не возбуждалось!.. А как, вы сказали, ваша фамилия – Ладыгин?.. Ладыгин… Ладыгин… Вспомнил! В вашу квартиру пытались проникнуть, и вы в порядке самообороны сбросили злоумышленника с балкона. – Он лукаво понаблюдал за моим вытянувшимся лицом и удовлетворенно хохотнул. – Шучу, шучу, извините, ради бога!
Он вдруг сделался абсолютно серьезным и сообщил:
– Разумеется, там имел место несчастный случай. Хотя, между нами говоря, назвать его «несчастным» язык не поворачивается. Побольше бы таких несчастных случаев – может быть, и жизнь бы у нас скорее наладилась…
Мне не очень нравилась его словоохотливость, и я попытался опять свернуть на интересующую меня тему:
– Тем не менее мне хотелось бы, если возможно, узнать что-то о Казариной…
Чичибабин внимательно взглянул на меня, нахмурился и перелистал какие-то бумажки, лежавшие на столе. Потом он поднял глаза и ворчливо сказал:
– Вы у нас проходите свидетелем по делу об убийстве гражданина Казарина, верно? Ваши показания приобщены к делу, они достаточно исчерпывающи. Не думаю, чтобы вы нам еще понадобились… Кстати, дело мы будем закрывать. Вскрылись неожиданные обстоятельства. Для вас это будет сюрпризом. Может быть, мне и не следовало вам этого говорить, но не могу удержаться. У погибшего вора, пытавшегося проникнуть в вашу квартиру, обнаружен пистолет системы «глок-8», из которого был ранен, представьте себе, Казарин! Совпадение просто поразительное! Ваше счастье, что этот мерзавец сорвался с балкона раньше, чем успел воспользоваться своим оружием. Он и прежде привлекался к суду за вооруженный грабеж, а теперь, как видите, пошел уже на прямое и циничное убийство.
Борис Андреевич откинулся на спинку стула и самодовольно улыбнулся. Честно говоря, после дежурства и рабочего дня соображал я плоховато. Чудесное превращение двух уголовных дел в одно, да к тому же немедленно раскрытое, действительно произвело на меня впечатление. Было чертовски неудобно вносить ноту дисгармонии в этот превосходно отлаженный процесс, но нечистая совесть не давала мне покоя. При теперешнем раскладе вся вина опять ложилась на мои плечи – если бы я вовремя сообщил Рыбину о находке, все могло бы повернуться совсем по-другому.
