Евгений Сухов - Уловка медвежатника
Внутри у Тимофея Макарцева неприятно шевельнулось. Себя он считал прирожденным вором, воспринимая полицейских как недалеких ищеек. С превосходством, подкрепленным немалыми делами (уже который год грабил банки и даже ни разу не был уличен), снисходительно посматривал на сыскарей. Но Виноградов был человек совершенно иного плана. Можно сказать, что он был сыщиком божьей милостью, значительно превосходя в интеллекте самого опытного из воров. Это был достойный соперник, с которым стоило считаться.
Достаточно было заглянуть в послужной список Виноградова, чтобы понять, что Григорий Леонидович умел распутывать самые сложные дела, не делая исключения ни для карманников, ни для домушников. Про него рассказывали невероятные вещи – достаточно ему было глянуть на вскрытую квартиру, как он тотчас определял, кто именно из преступников совершил ограбление.
Поговаривали, что однажды в молодости, придя на место ограбления, он с ходу назвал человека, кто мог совершить подобный взлом. Самоуверенного сыщика подняли на смех, объяснив, что в это время названный грабитель отбывал срок на Екатеринбургской каторге. Но несговорчивый сыщик упрямо настаивал на своем, распорядившись искать именно этого человека. Как выяснилось, Виноградов оказался прав – впоследствии обнаружилось, что тот совершил побег, заставив вместо себя отбывать срок другого каторжанина, проигравшего ему в карты.
По коже пробежал неприятный холодок.
– Вы здоровы? – услышал он обеспокоенный голос Аннушки.
– Да, вполне, – как можно бодрее отозвался Макарцев. – Разве я плохо выгляжу?
– Вовсе нет, – отвечала барышня, слегка смутившись. – Просто вы как-то неожиданно изменились в лице.
– Пустое… Вот что, Аннушка, позови ко мне Ираклия Евдокимова. И умоляю тебя, – сложил он ладони перед собой, – только проделай это крайне осторожно, так, чтобы тебя никто не заметил.
– Не беспокойтесь, Тимофей Иванович, – успокаивающе произнесла барышня, – сделаю все, как нужно.
– Я тебя вот еще о чем хотел спросить… Впрочем нет, забудь!
– Тимофей Иванович, договаривайте, – настаивала девушка. – А то я обижусь.
– Хорошо. Ты давно не виделась с Назаром?
– Как только вы с ним стали обговаривать свои дела, так я сразу и перестала. Вы же сами не велели с ним больше встречаться. Неужели не помните?
– Помню, – согласился Макарцев. – Это я так спросил. Ладно, ступай!
Набросив на плечи легкое пальтишко, Анна вышла на лестницу.
Оставшись один, Макарцев позволил себе расслабиться. Плюхнувшись на стул, он глубоко вздохнул, почувствовав, как по спине воровато сбегает тоненькая струйка холодного пота. Пальцы слегка подрагивали.
Закрыв глаза, Макарцев пытался успокоиться и унять дрожь в конечностях. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось вернуть себе прежнее благодушное настроение. Он не мог вспомнить, в какой именно момент провалился в черноту, забирая с собой все неприятности прошедших дней, но когда он открыл глаза, то в комнате находились Анна с Евдокимовым – они о чем-то негромко беседовали на диване.
– Проснулся? – довольно протянул Ираклий Евдокимов. – Ну рассказывай, чего там у тебя стряслось.
Анна предупредительно покинула гостиную, удалившись в свою комнату. Макарцев всерьез подозревал, что сделала она это вовсе не из вежливости, а потому, что очень неловко было находиться в обществе двух любовников.
– Назар не давал о себе знать?
– Во всяком случае, я о нем больше ничего не слышал.
– Это на него не похоже.
– Мне тоже так показалось.
– Но он не может знать, где мы находимся, а следовательно, нам не о чем беспокоиться. Ладно, забудем об этом. Ты знаешь, кто занимается делом банка? – как можно безмятежнее спросил Макарцев.
Евдокимов знал, что Макарцев никогда не произносил слово «ограбление», а всегда называл его делом, что придавало взлому некоторую романтическую окраску. Поэтому любому, кто слушал их разговор со стороны, казалось, что они разговаривают о какой-то значительной коммерции. Даже заурядный взлом в его устах представлялся значительным предприятием.
– И кто же?
– Лично начальник Московской сыскной полиции господин статский советник Виноградов Григорий Леонидович, – со значением произнес Макарцев.
– Весьма крупная фигура!
– Вот именно. Думаю, что через день-другой мы почувствуем его присутствие. Установи за ним наблюдение. Мы должны знать о нем все: с кем он встречается, куда разъезжает, какие разговоры ведет. Кто у нас способен на такое дело?
– Лучше всех подойдет Ванька Стручок. Как-то он рассказывал, что после службы в армии подался в филеры. Цельный год агентом наружного наблюдения прослужил!
– И чего же он ушел?
– Выперли! – просто сообщил Евдокимов.
– За что?
– Сказывал, что не уследил за одним фигурантом. Тот обычно заходил к своей дамочке часа на два, когда муж по должностным делам удалялся. Ну, собственно, и в тот раз то же самое было. А погода выдалась стылая, ветреная, вот он и пошел в трактир, чтобы принять для сугрева. Да не рассчитал малость, пробыл больше обычного, а когда вернулся, то понял, что упустил фигуранта. Кто-то прознал, что он во время службы еще и водочки крепко отведал, вот его и выперли.
– Мы его поставим, а он водки напьется, – недовольно заметил Тимофей Макарцев.
Евдокимов понимающе рассмеялся:
– Вот с тех самых пор он спиртное на дух не переносит. Принцип!
– Хороший принцип. Пусть выследит Виноградова и докладывает тебе обо всем каждый день. Ну а ты уже мне… Никто не должен знать, где я нахожусь.
– Понимаю.
– Мы будем следить за ними. Любопытная получится игра.
– Я тоже так думаю.
* * *
Основания для беспокойства были налицо. Пошел уже третий день, как Епифанцев не давал о себе знать. Макарцев вдруг отчетливо осознал, что без его помощи несколько чемоданов ценных бумаг могут превратиться в обыкновенную мишуру, годную разве только для того, чтобы обсыпать ею новогоднюю елку.
«Занятное получилось бы зрелище, – с усмешкой подумал Макарцев. – Это самая дорогая елка в мире!»
На него непреднамеренно действовали две дамы с переменчивыми характерами: осторожность и корысть. Осторожность, выработанная годами нелегкого ремесла, усиленно уговаривала его оставить ценные бумаги там, где они есть, и, прихватив с собой чемодан ассигнаций, съехать в неизвестность. Но корысть жарко нашептывала ему повременить, убеждая, что съехать он всегда успеет.
Внимательно выслушав двух капризных женщин, Макарцев решил принять собственное решение: если Епифанцев не даст знать о себе последующие два дня, то он немедленно уезжает первым же экипажем в сторону Александровского вокзала.
А дальше – Париж!
Денег у него будет вполне достаточно, чтобы прожить безбедную старость, прикупив где-нибудь на Монмартре небольшое бистро. Если суждено вернуться в Москву, так только под другим именем.
Дни протекали бы и вовсе тоскливо, если бы не милая барышня Анна, у которой он поселился. Отчего-то вспоминалась жена Епифанцева, которая прибегала к нему в гостиницу за удовольствиями всякий раз, когда отлучался муж. И, надо отдать ей должное, ублажать она умела. Так что после ее ласк нежность барышни казалась лишенной перчинки.
Глава 15
ЧЕГО ТЫ ХОТЕЛ, МИЛОК?
Въехав в гостиницу «Вена», Краюшкин в тот же час, всучив коридорному «катеньку», восхотел в номер трех проституток и дюжину бутылок шампанского в серебряных ведрах. Еще через два часа, не пожелав спускаться в ресторан, распорядился о том, чтобы в номер принесли две корзины ананасов с различными печеностями и колбасами. Все было исполнено в точности.
Под вечер был вызван цыганский хор, который до самого утра плясал и исполнял песни.
Гости «Вены», привыкшие к странностям сибирских миллионеров, только усмехались, когда подвыпивший Краюшкин, раскинув руки для объятия, лез целоваться к дрессированному медведю.
Если не считать пары десятков побитой посуды и опрокинутой пальмы, стоящей некогда в коридоре и упиравшейся вершиной в потолок, то можно было сказать, что в образ он вписался весьма органично, как если бы родился с миллионами в кармане.
Люди, которые интересуются, наверняка выслушают от коридорных про все его чудачества. Следовало бы добавить перцу, чтобы правдоподобнее войти в образ. Например, переколотить мебель в собственном номере (обычная практика среди купцов). Но увлекаться тоже не следовало, можно попросту угодить в качестве арестанта в полицейский участок.
Проснувшись, Краюшкин увидел, что уснул на огромной кровати в объятиях двух дородных женщин. Странное дело, но он совершенно не ощущал стеснения и, к своему собственному неудовольствию, отмечал, что так блаженно он спал разве что в далеком детстве. Третья дама, в задранном исподнем, с тугим корсетом на плоском животе, расположилась в самых ногах, совершенно не ощущая неудобства.
