Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена
Юрий поморщился и зашагал к своему подъезду, подумав про себя, что у Сереги заметно расширился лексикон – «парашница», «на киче парился»... Да и Людмила за эти дни выучила несколько новых слов, например «алиби». Нет худа без добра, подумал Юрий и улыбнулся, представив, как Людмила Веригина, стоя в дверях квартиры и уперев руки в боки, своим напевным голосом требует у вернувшегося под утро Сереги предъявить алиби.
Дойдя до своего подъезда, он сообразил, что дома ему делать совершенно нечего, и решил пройтись. Сигарет у него оставалось еще полпачки, есть он не хотел, пить тоже, так что заходить домой действительно было незачем. Юрий прошел мимо подъезда, наискосок пересек соседний двор и вышел на улицу, утопавшую в зелени лип, закатном солнце и вкусных запахах готовящегося ужина, которые доносились из открытых форточек. Филатов попил квасу возле бочки с полосатым сине-белым тентом, сунул руки в карманы и неторопливо зашагал куда глаза глядят, окончательно выбросив из головы столь удачно завершившуюся нелепую историю и ее не менее нелепых участников, с которыми ему не хотелось иметь ничего общего.
Домой он вернулся уже затемно, трезвый, усталый и голодный. В кустах сирени, где стоял доминошный столик, о чем-то спорили пьяными голосами, там звякало стекло и булькала жидкость. Музыка у Веригиных уже не играла, теперь там ругались – нудно, устало, привычно и неизобретательно. «А ты не командуй, – заплетающимся языком бубнил Серега. – Раскомандовалась тут! Захочу – уйду, захочу – останусь, ты мне не указ...» – «Это мы еще поглядим, указ или не указ, – отвечала Людмила. – Вот как огрею сейчас сковородкой-то, киллер ты недоделанный! У кого деньги на водку взял, признавайся!» – «Сейчас, разбежался, как же. Я в Бутырках таких дознавателей насмотрелся, тебе до них, как до Парижа раком, а туда же – допрашивать... Стакан налей, говорю!» – «Где я тебе его возьму, этот стакан? Дружки твои, алкаши бесстыжие, все до капли выжрали! Если бы не я, они бы и воду из унитаза вылакали, а не то что водку!» – «Ну, так сбегай! Займи у кого-нибудь и сбегай... Не каждый день у тебя мужик из тюряги возвращается!» – «Я тебе сейчас займу! Я тебе сбегаю! Я тебе так сбегаю, что ты у меня сам обратно на нары запросишься, утроба твоя ненасытная...»
Юрий выбросил окурок в теплую, пахнущую сиренью темноту, и тот рассыпался дождем красных искр, ударившись о бордюр. Поднявшись к себе, Юрий выпил чаю, немного почитал перед сном и выключил свет. Форточка была открыта, ночной ветерок слегка шевелил занавеску. Дисплей старенького электронного будильника бросал призрачный зеленоватый отсвет на пустой и мертвый экран телевизора, в ванной размеренно капала из прохудившегося крана вода. Снаружи все еще доносились голоса Веригиных; слов было не разобрать, они сливались в надоедливое визгливое бормотание. Некоторое время Юрий терпел, а потом не выдержал, встал, подошел, бормоча проклятия, к окну и захлопнул форточку. Голоса смолкли. Филатов вернулся в постель, поворочался немного, устраиваясь поудобнее, и не заметил, как провалился в глубокий сон без сновидений.
Глава 6
Константин Кудиев, по кличке Кастет, вынул пробку из хрустального графина и налил коньяка сначала своему собеседнику, а потом себе. За бархатной шторой, отделявшей уютную кабинку от обеденного зала ресторана, играла негромкая музыка. Штора была задернута неплотно, сквозь щель в кабинет проникали сполохи разноцветных огней, похожие на отсвет северного сияния. Цветные блики красиво переливались на хрустале, фарфоре и столовом серебре – настоящем, без дураков, потому что клептоманов в этот шалман не пускали, публика сюда ходила солидная, состоятельная. На столе горела упрятанная в круглый стакан свеча; на стене в торце стола светилось затененное плотным золотистым абажуром бра. Повыше бра висела какая-то картина маслом в тяжелой золоченой раме. Что изображено на картине, было не разглядеть; кажется, там была нарисована какая-то полуголая баба, готовая, судя по ее позе, вот-вот раздеться до конца. Глядя на эту картину, Кастет мысленно попенял художнику за то, что тот не подождал пару минут, пока эта телка совсем разденется. Не то чтобы Кастету не хватало межполового общения – с этим у него был полный порядок, – но он не признавал полумер и всегда считал, что голая телка лучше полуголой.
В щель между портьерами виднелось туго обтянутое черной футболкой мускулистое плечо охранника и его голый, со всех сторон окруженный буграми чудовищных мышц твердый локоть. Бык стоял к кабинету спиной, наблюдая за залом, готовый пресечь любую попытку пролезть в кабинет. Кастет знал, что при нем можно смело обсуждать любые вопросы: это был просто безмозглый кусок мяса с отличными рефлексами и каменным лбом.
– Так ты говоришь, это серьезно? – спросил человек, сидевший напротив Кастета, задумчиво покачивая перед лицом бокал, на дне которого плескался красиво подсвеченный пламенем коньяк.
Человек этот был грузен, обрит, как и Кастет, наголо; костюм на нем был дорогой, на безымянном пальце левой руки сверкал бриллиант, а лысая голова напоминала бесформенный ком сырого теста, в котором чей-то палец понаделал дырок: две дырки – глаза, еще две – ноздри, большая вялая щель для рта и два скверно вылепленных пельменя вместо ушей. Погоняло у него было простое – Кекс, но так его давно уже никто не называл, разве что за глаза или при разговоре равных с равными. По паспорту он был Николай Егорович, годков ему было что-то около пятидесяти, и разговаривал он высоким, пронзительным, тонким, как у кастрата, голосом.
– Серьезно? – переспросил для разгона Кастет и вздохнул. – Серьезнее некуда, Николай Егорович. По городу бродит настоящий беспредельщик, и угрожает он не только мне и моим знакомым. Это ведь и вас касается, Николай Егорович.
– Меня? – утонувшие в припухлостях век черные глаза-бусинки обратились на Кастета с выражением недоверчивого и слегка брезгливого интереса. – Это каким же боком, позволь узнать?
– В чисто финансовом отношении, – поспешил заверить Кастет. – Не хочу грузить вас лишними подробностями, но мы с друзьями разработали схемку... В общем, пока деньги крутятся по этой схеме, перетекают со счета на счет, следы запутываются, и в конце эти бабки уже чистенькие, будто только что из-под пресса. Короче, у налоговой никаких претензий ни к нам, ни к вам. Теперь, когда завалили Далласа – это мой приятель, я вам о нем говорил, – из схемы выпало довольно важное звено. Мы перестраиваемся, но если так пойдет и дальше...
– Не помню, – перебил его Николай Егорович, – сколько я вложил в банк этого вашего Шполянского? Шесть миллионов или семь?
Кастет не повелся, поскольку точно знал: Кекс никогда ничего не забывает, особенно если речь идет о деньгах.
– Восемь с половиной, Николай Егорович, – почтительно поправил он.
– Да, – согласился Кекс, нюхая коньяк, – это, что ни говори, сумма. Хотя сумма в данном случае не имеет значения. Тут важен принцип. Ты со мной согласен?
– Вполне, – поддакнул Кастет. – Денежки счет любят, и долги надо отдавать вовремя.
– Независимо от их размера! – назидательно добавил Кекс, подняв кверху жирный указательный палец. – А ты, похоже, ведешь к тому, что, если я не прикрою ваши тощие мокрые задницы, денег моих мне не видать. А ты не подумал о том, что мне на ваши задницы плевать? Ведь это ты, Костик, давал мне твердые гарантии того, что в вашем банке деньги будут как у Христа, за пазухой!
– Я, – согласился Кастет, понурившись. – Но ведь никто же не виноват, что обстоятельства сложились именно так! Это же обычный форс-мажор, вроде омоновского налета или наводнения!
– Не виноват? – Глаза Кекса нехорошо сузились. – Это не наводнение, Костик. Когда речь идет о людях, кто-нибудь всегда виноват. В одном ты прав: неприятности легче предотвратить, чем потом разгребать последствия. Не понимаю, почему ты не подумал об этом восемь лет назад... Если ты и твои дружки подохнете как псы, мне это безразлично, а вот деньги терять не хотелось бы. Тем более с мертвых уже не спросишь... Только я не понимаю, чего ты от меня хочешь. У тебя что, своих людей мало?
– Что люди? – Кастет вяло махнул рукой. – С этой гнидой барачной я сам одной левой справлюсь. Только, Николай Егорович, похоже на то, что ему кто-то очень хорошо помогает. Ну вот Далласа, к примеру, ломом насмерть забили. Да он бы этого придурка к себе на пушечный выстрел не подпустил! Нанять кого-то он не мог – денег нет. Вот и выходит, что с кем-то он там, в лагере, снюхался, наплел с три короба, в доверие вошел... Хорошо бы, Николай Егорович, пробить по братве – с кем сидел, под кем ходил, кто его крышует. Ну и, если получится, конечно, перетереть с кем надо базар – мол, человечек ваш не в свою тему вклинился, большие дела делать мешает, мститель хренов... Мол, не худо бы его на короткий поводок взять, а еще лучше нам отдать, мы с ним сами разберемся. У него же крыша поехала, Николай Егорович, он ведь с нами даже не поговорил, а сразу валить начал. Разве ж так можно? Ну, перетри с пацанами базар, разберись по понятиям, получи, что тебе за восемь лет причитается... Мы бы его не обидели, он нас тогда выручил, паровозом пошел, такое забывать не принято. А теперь что? Не человек – пес бешеный! И кто-то этого пса прячет, кто-то ему помогает...
